Звери на улице - Ефетов Марк Симович. Страница 19
В автобусе по дороге в гостиницу туристы иногда спрашивали:
— Ну как, Слава?
— А что — как? — отвечал Слава. — Нормально.
Странные попадаются люди. Один дядька даже сказал: «Ну, Славка у нас молодцом, совсем самостоятельный». Как будто Слава был из детского садика.
Когда туристы проезжали по улице, которая, если перевести на русский, называется «Под липами», Слава увидел первые зелёные листочки. Всюду чувствовалась весна. Солнце не только светило, но и грело, хотя было ветрено. А по ветру, вертясь и порхая, летели семечки сосен, распрямив свои маленькие крылья.
Славе было так хорошо, что хотелось петь.
Автобус шёл медленно, и Слава, не отрываясь от окна, смотрел и смотрел. Теперь он снова вспоминал всё, о чём рассказывал Яков Павлович. В последние дни войны гитлеровцы заявили: «Мы уйдём, но так хлопнем дверью, что содрогнётся весь земной шар».
Да, Гитлер не жалел людей: ни русских, ни поляков, ни чехов — никого, и в том числе немцев. Он отравился сам и хотел, чтобы с ним вместе погибли все немцы. Этому помешали наши войска. Они искали и обезвреживали мины, выносили из берлинских подвалов ящики с толом — взрывчаткой, похожей на мыло, они кормили немцев, обезумевших от страха и голода, выходивших на свет из погребов…
И тогда тоже была весна — незабываемая весна сорок пятого года…
По дороге в гостиницу перед большим красным зданием Слава увидел скульптуру — женщина в рабочей спецовке с киркой на плече. Это был памятник берлинке, которая разбирала развалины и начала строить новую жизнь…
Автобус остановился, и кто-то из туристов крикнул:
— Слезай. Приехали!
Двери открываются сами
Вот это была гостиница! Двери там открывались сами. Как в сказке: «Сезам, отворись…»
Славик первый выскочил из автобуса и побежал к этому стеклянному дому. Издали он был как огромная пачка сигарет. Только весь в клеточку. Это — окна квадратные, одно к одному. Весь дом из окон. Стекло, стекло, стекло… А подошёл Славик к стеклянным дверям в стеклянной стене, они — раз! — и распахнулись. Обе половинки. Слава только успел набрать воздух и выдохнуть:
— Ух!
Прошёл через двери, а они за ним — хлоп-хлоп — закрылись. Что за волшебство?! И он решил: «Ну-ка, пройду назад». Сунулся к двери — закрыто. Толкнул рукой — не поддаются. А сквозь стеклянные стены и двери всё-всё видно. Но Слава быстро сообразил, что это за чудеса.
Фотоэлемент!
Дверей там две: правая — вход, левая — выход. Когда он к правой с улицы подошёл — пересек, значит, собой лучик фотоэлемента, который тут же сработал, — дверь раскрылась. А за дверью другой фотоэлемент. Слава его на секунду пересек, и опять он сработал: дверь закрылась.
Вы спросите, почему же элемент этот обратно не сработал? Очень просто — он «умный». Учил ходить по правой стороне. Ведь правая дверь с улицы, когда Слава хотел в неё из гостиницы выйти, получалась левой. И дверь эта ни в какую налево не работала.
Все двери там так были устроены: только подходишь к ним, они перед тобой распахиваются, как перед фокусником всё равно. Ну, не все, конечно. Когда Слава на лифте поднялся и подошёл к своему номеру, дверь не раскрылась, пока он её ключом не открыл.
«Красота!» — подумал Слава. А потом вспомнил, что у нас в Москве, по правде говоря, таких фотоэлементов полно. Только дома это как-то так не замечается. Если вы москвич или побывали в Москвег спорю, что много раз эти фотоэлементы открывали вам дорогу. Угадали где? Конечно, в метро. Пятак опустишь, и, пожалуйста, проходи: фотоэлемент сработал. Только там это, как бы сказать, в привычку. А здесь самооткрывающиеся двери показались новостью.
Только Слава долго о дверях этих не думал и по сторонам особенно не глядел. А думал он совсем о другом: «Вот я здесь, в Берлине, где кончилась война. Ух и бои же тут были! На этих самых улицах, по которым я сейчас проехал, и на этом самом месте, где я сейчас стою, наверно, рвались снаряды и бомбы. И, наверно, на месте гладкого асфальта всё было изрыто и покорёжено».
Думая так, он на какое-то время забыл о том, что привело его в Берлин, почему ему так хотелось приехать в этот город… Кончились Славины мысли о войне, и на смену им пришли мысли о Мишке. Слава подумал о том, что, может быть, за два квартала или за квартал отсюда его Мишка спит, положив голову на лапу. Может быть, к нему всего три минуты ходу. Когда он об этом думал, ему казалось, что сердце билось быстрее. Так оно, наверно, и было на самом деле.
Слава сидел в комнате, куда снесли все чемоданы туристов, и смотрел по сторонам: на разноцветные стены и потолок, на кресла, такие, как будто это и не кресло совсем, а цветок — огромный цветок, на стол из пластмассы — весь какой-то блестящий и как бы игрушечный. Да, он смотрел на всё это непривычное, а виделся ему Мишка — и в кресле, и на стенке, и у стола. Мишенька! Как же ему хотелось выбежать сейчас, сию минуту, на улицу и первого же прохожего спросить: «Во ист тиргартен?»
Слава знал эти слова по-немецки: «Где зоопарк?» Он их ещё дорогой повторял. И теперь вот шептал про себя. И всё-всё себе дальше представил. Как, значит, прохожий берёт его за руку, ведёт через улицу и говорит: «Вот он здесь — зоопарк!»
Говорит он, конечно, по-немецки, но Слава всё-всё понимает. И он входит в этот самый зоопарк и сразу же находит Мишку. И кричит ему:
«Мишенька!»
А тот не слышит. И Слава опять кричит. И потом обнимает его — тёплого, пушистого, пахучего.
Такого, каким он был, когда его после ванны обтирали мохнатым полотенцем.
Но, как известно, во сне счастье бывает неполным. Слава только пригрелся, и ему почудилось, что он зарылся в Мишкину шубу, окунулся, можно сказать, в тепло, а в это время резкий такой голос:
— Слава, ты что это спать надумал? А ну, поднимайся!
Перед ним стояла Ася Сергеевна. Не дала она Славе досмотреть такой чудесный сон. Разбила всё, расплескала, испортила. А потом ещё с подковыркой такой спросила:
— Ты что, сон видел?
— Ну, видел.
— Москву?
— Нет, Берлин.
— Интересно.
— А что — интересно? В Берлине мой Мишка.
— Ах, Мишка, Мишенька!
— Да, Мишенька. И я его видел. И шерсть у него мягонькая и пахучая.
— А хочешь, я пойду с тобой к твоему Мишеньке?
— Вы?!
— Я!
— Сейчас?
— Скоро.
Слава вскочил с кресла и бросился к Асе Сергеевне так, что чуть было не сбил её с ног. При этом он только сказал:
— Ах!
А про себя подумал: «Какой я плохой! Всё время считал её и такой, и сякой, будто она ко мне придирается. А она сейчас вот, как только мы разнесём по комнатам наши чемоданы и поедим, возьмёт меня за руку, переведёт через эту широкую улицу, что там за окном, и сразу же мы увидим большую такую неоновую вывеску: „БЕРЛИНСКИЙ ЗООПАРК“».
Слава был уверен, что зоопарк где-то совсем близко, что над ним обязательно неоновая вывеска и что Мишка будет страшно рад его приходу.
Обед
Обедали туристы в ресторане.
Столик, за которым сидела Ася Сергеевна, был близко от Славы. Сначала она ела медленно, и Слава решил, что, может быть, она уже передумала вести его в зоопарк. Но вот подали второе, и она стала так быстро орудовать вилкой и ножом, что у Славы замелькало в глазах, как в кино, когда сидишь в первом ряду на самых дешёвых местах. Никто так быстро не ел, как Ася Сергеевна. При этом она как-то по-особенному складывала трубочкой губы и отставляла мизинчик на руке. Вот только что тарелка была полная, и вот она уже пустая. А другие туристы, которым подали одновременно с ней, только начинали есть.
Слава запихал котлету в рот и залпом выпил компот. По всей дороге из ресторана двери перед Славой только успевали открываться и захлопываться: хлоп-хлоп, хлоп-хлоп!
Подбежал к своему номеру и по привычке ткнулся в дверь — чуть голову не расшиб. А эта дверь сама не раскрывается. Её ключом отпереть надо. А ключ где? Где? Вспомнил: внизу у портье, или, если не по-французски, а по-нашему, у дежурного администратора. Слава — вниз. Хотел через восемь ступенек, как в школе на большой переменке. Но перед ним официант важно так спускался с подносом в руках. Поднос на всю ширину лестницы. Слава, конечно, мог под подносом прошмыгнуть, но вспомнил: нельзя. Дома надо держать себя прилично, а за границей тем более.