Виктор Вавич (Книга 2) - Житков Борис Степанович. Страница 30

Филипп присел, лег. Человек без шапки двумя руками через голову бил сверху булыжниками, орал последним голосом:

- В гроб! В кровину!

Кто-то попал ему камнем в спину, и он упал рядом с Филиппом и все кричал:

- Бей! Бей! В гроб их тещу, бабушку, в закон Господа-Бога мать!

Стали выкарабкиваться, вбегать наверх, и вдаль кидали камнями, уж без пальтишек, в одних блузах, рубахах, размашисто. А там бились, подымались кони, за коней прятались люди, бежали прочь, с конями, без коней. Один долго прыгал с одной ногой в стремени, а лошадь поддавала ходу за всеми. Сверху улюлюкали, метили в него камнями. Он уцепился за луку, повис, без шапки. Лошадь с поломанной ногой силилась встать и падала, дымила ноздрями.

Проволочный трос, прикрученный ломами за уличные фонари, чистой строгой прямой прочертил воздух - на аршин от земли. Филька глядел на него - откуда взялся?

А впереди уж разматывали ребята, катили через мостовую новый моток троса, закручивали у ворот. Они не шли назад, остались у ворот.

К Филиппу через обломки лез рабочий из их мастерской, красный, расстегнутый.

- Филька! А как мы дернули-то канат! А! - орал он Филиппу в ухо. - За аршин - гоп! Канат вверх, а они брык! Видал? Мы!!! - И рабочий стукнул себя в грудь кулаком, как камнем ударил.

Филипп стоял и тряс поднятыми руками, и в нетерпении сжались кулаки на мгновение гул спал.

- Товарищи! - крикнул Филипп. - Пехота! Солдаты! Стрелять! Баррикаду насквозь! Всех как мух! - "перебьют", хотел еще крикнуть Филипп.

- Ура-а! - закричала толпа. В тысячу ударов заплескал гомон, сбой, толчея голосов. Филипп завертел кепкой над головой.

- Ура-а! ау! - еще крепче, как полымя, взвилось над толпой.

Филька сверху видел, как садили мостовую ломами, готовили камни.

Сзади трубным воем ахнула лошадь. Филипп вздрогнул, оглянулся - лошадь с размаху упала, пыталась встать - и дикими глазами смотрела вдоль камней.

Кто-то спускался с баррикады, ему махали руками на лошадь, кричали. Он вытянул из-за пазухи револьвер, Филипп отвернулся. Он еле услыхал выстрел за ревом голосов.

Но вдруг голоса притухли - как будто ветром снесло пламя звука. Глухое рокотание шло из-под низу - будто сразу стало темней.

Серые шинели шли на том краю площади. Они вдвигались без шума из улицы.

- Назад! Товарищи! Зря пропадаем! - Филипп один стоял во весь рост на баррикаде.

Он уже видел, как дальние редели, и улица за баррикадой чернела отходящим народом.

- Чтоб нас, товарищи!., как вшей подавили?

Рокот пошел в ближних рядах. Трое парней карабкались наверх, у одного Филипп увидал тульский дробовик. Парнишка мостился, а рокот рос, уж не слыхать голоса, и сзади черна от народа улица - шевелится чернота, и над ней шатается ровный придавленный гул.

Кто-то вдруг тискается сквозь передних, и Филипп узнал того, что шел в тужурке, руки в карманы. Он черными пристальными глазами смотрел вперед и оступался, вяз в битых досках, опирался на длинный шест. Толпа притаила голос, когда он встал в рост на баррикаде. Он вдруг распахнул на шесте красный флаг и воткнул шест средь обломков, поправлял, пригораживал досками.

- Га-ай! - прошло по толпе, будто плеснули воды па жар.

А тот выпрямился и глядел на толпу черными, недвижными глазами. Потом полез назад, выбирая шаги. В тихом воздухе флаг обвис, как будто конфузился один на высоте.

Филипп смотрел, шевелил зло бровями - сейчас сзади рванет залп. Схватить флаг самому, держать, стоять и кричать:

- Назад! Назад, черти!

Офицюрус прошел вдоль строя. Солдаты держали к ноге и водили глазами за поручиком.

"Мутные рожи". Офицюрус стал и вдруг крикнул сердито, резко:

- Смирна! - и, не закрывши рта, всех обвел глазами. - Тут людям ворота ломают, вагоны переворачивает сволочь всякая... кучи сваливает! Смирна! снова крикнул, как кнутом хлестнул, и глазом по всем мордам. - Каменьями войска бьют. Враг внутренний - стерва! Вора последняя!

Офицюрус вдруг круто повернулся и пошел вдоль фронта.

- Пузо, пузо не выпячивай! - хлопнул по пряжке солдата.

- Ро-та! - крикнул Офицюрус. - Шагом! Арш!

Солдаты двинулись. Не бойко стукнула нога. Они прошли шагов десять. На баррикаде на длинном шесте встал красный флаг. Не сразу узнали, что это.

- Стой! - скомандовал офицюрус. - К стрельбе, - сказал он горнисту. Горнист набрал воздуху. Рожок скиксовал. Офицюрус резко обернулся. Горнист покраснел, напружил щеки - и резким медным голосом взлетел вверх сигнал бесповоротный, как железный прут.

- Постоянный! Рота! - Солдаты приложились. Офицюрус видел, как ходили штыки. - Пли!

Шарахнулся воздух, и загудело, понеслось эхо вдоль улочек. Враздробь заклецали затворы. Как мертвые стояли вкруг площади дома.. Человек стоял на баррикаде, махал руками, не видно куда лицом. Два дымка вздулись рядом, и хлопнули хмурым басом выстрелы.

- Ух! Дух!

- Ро-та! - высоким фальцетом вскрикнул офицюрус и весь тряхнулся. Пли!

Не враз, рассыпчато шарахнул залп. Офицюрус смотрел на того, что махал руками наверху баррикады.

Нет, уж нет, не стоит.

- Бу-ух! - пухло выпалил дымок с баррикады.

- На руку! Шагом арш! - командовал офицюрус.

Он на ходу достал револьвер, сжал в кулаке рукоятку. Баррикада молчала.

Спокойно торчал шест с флагом. Ближе, ближе подступали солдаты, видны стали куски наваленного хлама - молчала непонятная груда, куда стреляли. И вот шаг, и с этого шага проснулся гомон на той стороне, громче, выше от каждого шага, и солдаты скорей зашагали, и вой поднялся из-за горы, и солдаты не могли удержать ног.

- Бегом арш! - не слышно уж команды, солдаты бежали. Фельдфебель рубил у фонаря шашкой канат. Солдаты видели, как люди лезли через заборы густой черной кашей.

- Ура-аа! - и уж карабкались, упирались прикладами, несколько булыжников полетели - криво, вразброд - будто выкидывали вон.

- Гур-ря! - кричали солдаты. За баррикадой было пусто, трое лежали на развороченной мостовой - один на боку, как спят. Солдатское ура смолкло, опало. И тот, кто гремел на досках вверху, стал на миг.

Кудой!

БАШКИН снимал калоши в темной передней и громко пел на всю квартиру:

- Коля дома? Коля! - особенно кругло выводил "о". - Кооля! Колина мама ждала, пока он размотает шарф. Башкин не слушал, что она говорила, и выводил веселым голосом:

- Дома Коля?

- Пожалуйста, проходите, - тряскими губами сказала Колина мама, и в комнате, в мутном полусвете, Башкин увидал ее лицо: застывшее, лишь мелкой рябью вздрагивало горе.

- Что? Что с вами? - и Башкин поднял брови, нагнулся к самому лицу и рассматривал, будто на лице шрам.

- Ах, не знаю! - она отвернулась, ушла в спальню, сморкалась, вернулась с платком.

- Слушайте, что же случилось?

Башкин стоял посреди комнаты, приложил к губе палец по-детски.

- Васи нет... Коля узнать пошел... не знаю. В этих заседаниях, - она переставляла на столе катушки, коробочки, отворотясь.

- Зачем же вы пускаете? Зачем? Зачем, голубушка! - стал выкрикивать Башкин. - Ой не надо, не надо! - он поднял голос выше, затоптал в маленькой комнате. - Милая, милая! - он обнял за спину чиновницу. - Не надо! - с болью вопил Башкин и тряс за плечо, заглядывал в лицо.

- Ничего, ничего не будет, - вдруг вверх, в потолок запрокинул голову Башкин.

Чиновница всхлипывала в платок все сильней и сильней.

- Не бу-детт! - как заклинание крикнул Башкин в потолок. В это время незапертая входная дверь распахнулась.

- Я-я! - крикнул Колин голос из передней. Мать дернулась, но Башкин первый вылетел в переднюю.

- Ну что? - кричал он Коле.

- Ничего... - деловито буркнул Коля. Он размашисто скидывал шинель. Сейчас.

- Видел его? Видел? - шептала мать. Коля вошел в комнату, сел мешком на стул, глядел в пол, шевелил бровями.

- Ну? - крикнула мать.

- Мне сказал там один... выходил один... сказал, что до вечера будет у них.