Тайна волжской Атлантиды - Биргер Алексей Борисович. Страница 4

— Ладно! — крикнул я. — Если я понадоблюсь — я у себя в комнате, а не позовете — жалеть не буду!

И ушел, и устроился с книжкой. Я в то время читал Сенкевича, «Потоп», уже проглотив «Огнем и мечом» и «Крестоносцы». Я взялся за Сенкевича после того, как показали по телевизору этот безумно красивый многосерийный фильм, «Огнем и мечом». Сперва роман, по которому снят фильм, одолел, потом за все остальное ухватился.

Я как раз подошел к самому критическому моменту: шведское войско практически захватило Польшу, героиня похищена и заперта, спасения нет — и тут раздались торжественные гулкие удары. Это Ванька с Фантиком били ломиком по подвешенному чугунному бруску, изображая колокол. Топа, разбуженный этим шумом, громко залаял, будто громовая канонада раздалась, салютуя торжественному набату.

Оторвавшись от книги, я вышел во двор. Все взрослые уже были там. А Ванька и Фантик стояли перед чем-то вроде огромной лопаты, вкопанной черенком в землю рядом с калиткой и накрытой сверху куском тряпки.

— Внимание, внимание! — провозгласил Ванька. — Начинаем церемонию награждения дома достойным именем! Прошу всех занять трибуну для почетных гостей! С торжественной речью выступит Фаина Егорова!

Фантик выступила вперед, откашлялась, чтобы не захихикать, и произнесла:

— В этот… в этот знаменательный день мы… мы все хотим поздравить дом с получением исторического имени и с восстановлением исторической справедливости, победившей долгую историческую несправедливость отсутствия исторического имени… — Фантик примолкла и, после легкой паузы, добавила. — Вот.

Все зааплодировали.

— А теперь, — объявил Ванька, — слово предоставляется члену правительства, специально приехавшему, чтобы приветствовать нас в этот великий день.

И он указал на отца.

Отец не растерялся. Выйдя вперед, он состроил очень серьезное лицо, потом стал долго трясти Ваньке руку, тряс и тряс. Повернувшись наконец к публике, он сказал:

— Я бы хотел особо отметить, что это событие не только историческое, но и социально значимое, которое, я надеюсь, послужит дальнейшему общественному примирению и процветанию нашего общества. По поручению президента, а также от себя лично я выражаю вам восхищение и глубокую признательность.

Все опять зааплодировали и закричали «Ура!»

— Приступаем к самому торжественному мигу! — объявил Ванька.

Он сдернул тряпку, и…

Все так и обмерли.

Ванька и Фантик наколотили на прямоугольный, размером приблизительно пятьдесят на восемьдесят сантиметров, лист толстой фанеры ровные планочки, складывая их в виде букв, так что получилась рельефная надпись. Чтобы название смотрелось ещё отчетливей, планочки были выкрашены в красный цвет, а фон — в зеленый. И эти красные рельефные буквы гласили:

«ПОРТОСЯНКИ»

— Это что значит? — после минутного общего молчания спросил отец.

— Как что? — изумился Ванька. — Мы ведь решили, что наш дом должен называться в честь Портоса! Но просто назвать «Портос» было бы не совсем то. Надо было показать, что это именно в его честь. А как всегда в русском языке обозначается, что это имение такого-то и такого-то? Всякими добавлениями этих, как их, суффиксов. Вот я и крутил в уме: «Портосово», «Портоскино», и все не складывалось. Потому что такие названия даются целым селам, а отдельные усадьбы называются иначе. Вот я думал, думал, и припомнил! Есть ведь имение «Григорянки», куда туристов возят, есть Крапники, Липки, Соловьянки… Выходит, чтобы показать, что в честь Портоса называется именно наш дом, только наш дом, а не все вокруг, надо назвать его «Портосянки»! Мне эта мысль во сне пришла, — гордо добавил мой братец. — А говорят ведь, что мысли, приходящие во сне — самые лучшие! И это действительно оказалась самая лучшая мысль, она меня так пробрала, что я подскочил! — и мой братец нежно погладил жердь, на которой высилось новое название нашего дома.

О том, как он меня дернул, проснувшись, Ванька упоминать не стал.

— Гм… — отец почесывал подбородок. — Все бы хорошо, да вот только…

— Что? — Ванька обеспокоено нахмурился, готовый дать отпор любым возражениям против своей гениальной идеи.

— Звучит как-то… — сказал отец. — Легко ошибиться. Кто-то прочтет «Поросятки», а кто-то вообще «Портянки».

— А правда… — Фантик поднесла ладонь ко рту. Похоже, Ванька так увлек её своей идеей, что ей до сих пор не приходило в голову, на что получается похожим придуманное Ванькой название. — Самые настоящие «Портянки» получаются, никак иначе!

— Да ну вас! — разозлился Ванька. — Делаешь вам как лучше, а вы…

— Погоди, погоди… — отец быстро кинул на всех нас строгий взгляд: мол, не вздумайте хихикать или что-то говорить — и опять повернулся к Ваньке. — Ты сделал много хорошего. Твоя идея сделать название дома рельефным, из планочек — она замечательна! И от неё ни в коем случае не надо отказываться. Но, согласись, с самим названием ты несколько погорячился. Ты правильно его составил — именно так, как и должны образовываться названия усадеб — но, увлекшись, ты не заметил, что для русского слуха оно звучит немного смешно. Так что давай думать дальше, вместе. Я, вот, тоже пытаюсь сообразить, и не могу. «Атосянки» — тоже звучит нелепо, совсем на «атас!» похоже, не на крупный, а на маленький такой атасик. Вообще, мне кажется, что можно найти какое-то русское название, ведь и у нас были герои наподобие трех мушкетеров.

— А кто? — заспорил Ванька. — Надо ж, чтоб это было и сильно, и благородно!

— Вот и будем думать все вместе, — сказал отец.

— А с этим что делать? — расстроенный Ванька поглядел на свое сооружение.

— Оставим пока, — предложил отец. — Пусть постоит денек-другой, пока мы не придумаем что-нибудь получше.

Ванька насупился и, закусив губу, покачал головой. Момент был критический. Если бы в этот момент кто-нибудь не выдержал и засмеялся быть бы взрыву. Но мы все сдерживались.

— Предлагаю перейти к банкету, — поспешно сказала мама. — Ведь после каждой торжественной церемонии полагается банкет.

И мы отправились обедать.

Ванька дня три ходил вокруг своего щита с названием дома, думал, вздыхал, покачивал головой. На второй вечер, когда мы помирились, он спросил у меня, уже лежа в постели.

— Послушай, а кто у нас есть, из героев?

— То есть? — я недопонял, потому что дочитывал «Потоп», где все неслось к благополучному концу.

— Ну, я, вот, думаю. У нас главный Д'Артаньян — Михаил Боярский. Но ведь не назовешь дом «Боярский». А больше ничего в голову не приходит.

— Еще пушкинский Руслан есть, — сказал я.

— Нет, не годится, — покачал головой мой братец. — Руслан — это было слишком давно. Надо, чтобы эпоха соответствовала.

— Ну, возьми что-нибудь из русской истории. Из времени Петра Первого или из войны двенадцатого года. Багратион там, Меньшиков или Ермолов.

— Тоже не совсем, — вздохнул Ванька. — Тут, действительно, надо тютелька в тютельку найти…

И он с головой накрылся одеялом.

На четвертый день Ванька решительно направился к щиту с названием дома, выдернул его из земли и унес в сарай.

— Действительно, не совсем то! — пояснил он, перехватив наши с Фантиком взгляды. — А вы бы лучше тоже над названием думали, чем рты разевать! — добавил он.

Словом, отец проявил себя великим дипломатом. Если бы он потребовал от Ваньки немедленно убрать эти «портянки», то был бы смерч и ураган. Но он аккуратно, не забыв похвалить моего братца за труд, посеял в Ванькиной голове сомнения, так ли идеальна его придумка, и Ванька, в конце концов, самостоятельно внял голосу разума.

Вся эта история произошла буквально несколько дней назад. Приехай кузнец чуть пораньше — и он бы застал этот щит с названием. Но теперь он мог любоваться домом без угрозы его рассудку. Можно представить, как бы он, с его обстоятельным и здравым умом, стал соображать, «что щит сей значит» (мама по многим случаям и по отношению к разным вещам и событиям говорит «что сон сей значит», но, по-моему, тут вполне можно «сон» заменить на «щит»). Интересно, посчитал бы он нас приютом умалишенных или нет. Скорее, нет, но, все равно, мне кажется, ступать бы он стал как на минном поле, опасаясь потревожить неведомое лихо, водрузившее это таинственное слово, «Портосянки».