Поход в Страну Каоба - Травен Бруно. Страница 14
Когда Селсо услышал разговор о письме и о том, как трудно его доставить, он начал, не подавая виду, обдумывать план действий. Минуту спустя ему стало совершенно ясно, что получить это важное письмо для доставки в монтерию — самое большое счастье, какое может выпасть на его долю при нынешних обстоятельствах.
Отправляясь в город, Селсо собирался снова завербоваться на кофейные плантации, хотя эта работа ему уже изрядно опостылела и он охотно занялся бы чем-нибудь другим. Но, когда он узнал, что в Ховеле нет ни одного вербовщика с кофейных плантаций и что вообще там требуются только сезонные рабочие, он понял, что единственный для него выход — податься на монтерию. Там его ждала, конечно, трудная работа, можно даже сказать — смертельно трудная, но Селсо ее не боялся. Он хотел только одного: избежать тех огромных расходов, которые связаны с получением работы на монтериях. Вербовщик требует с каждого завербованного от двадцати пяти до пятидесяти песо. При оформлении контракта в Хукуцине нужно уплатить двадцать пять песо налога мэру. Питание во время пути на монтерию тоже надо оплачивать из своего кармана. Таким образом, рабочему приходится работать три месяца бесплатно, чтобы получить право работать.
И вот, когда Селсо размышлял над своим положением, ему словно с неба свалился этот случай с письмом. Итак, дорога будет оплачена. Он доберется до монтерии, а там всегда нужны рабочие, потому что люди там мрут, как мухи. К тому же Селсо не придется платить ни вербовщику, ни мэру в Хукуцине. Он будет работать в монтерии без контракта, а это значит, что он сможет уйти домой, когда захочет, то есть как только соберет нужные для свадьбы деньги.
4
— Как тебя зовут, мучачо? — спросил дон Аполинар.
— Селсо, Селсо Флорес, к вашим услугам, хозяин.
— Откуда ты родом, мучачо? — спросил дон Аполинар, хотя он уже все знал со слов лавочника.
— Из Икстаколкоты, хозяин.
— Селение где-то около Чамула?
— Да, сеньор, километрах в десяти от Чамула.
— Ты знаешь дорогу на монтерию?
— Нет, хозяин, нет, патронсито.
Дон Аполинар принялся объяснять ему дорогу. Он взял лист оберточной бумаги, лежавший на прилавке, и нарисовал на нем предстоящий путь. Селсо не умел читать, и поэтому дон Аполинар вместо названий селений, обозначенных на его плане маленькими четырехугольничками, рисовал какую-нибудь примету — купол церкви, или здание на площади, или большое дерево, или кладбищенские ворота. Таким образом, дорога стала Селсо не менее, а может быть, даже более понятна, чем новый маршрут коммивояжеру, путешествующему с железнодорожной картой в руках. Дон Аполинар изобразил на бумаге весь невообразимо трудный путь от Ховеля до последних индейских селений на границе джунглей, путь, который он сам проделал несколько раз. Но нарисовать дорогу через джунгли дон Аполинар не мог. Он только сказал, что Селсо должен переночевать в последнем селении и там во всех подробностях расспросить о дальнейшем пути местных жителей. Там же ему следует купить продовольствие, ибо в джунглях он не встретит ни лавки, ни хижины, ни живой души, а пробираться сквозь джунгли приходится от девяти до двенадцати дней — кто как сумеет.
— Вот теперь ты понимаешь, Селсо, как идет дорога и сколько дней ты будешь в пути, пока доберешься до Агуа-Асуль, — сказал дон Аполинар. — Давай поговорим об оплате. Итак, вся дорога займет у тебя тридцать дней — пятнадцать туда и пятнадцать обратно. За каждый день я тебе буду платить по два реала. Таким образом, ты заработаешь семь песо пятьдесят сентаво. Если ты все хорошо выполнишь, то в награду добавлю тебе еще четыре реала.
Все, что говорил дон Аполинар, Селсо слушал с невозмутимым видом, ни разу не кивнув головой, не возражая ни слова, не выдав ни одним движением, что он вообще понимает, чего от него хотят. Раз уж он начал думать о своей выгоде, то сейчас, в этот решительный момент, он должен добиться самых выгодных условий. Пока дон Аполинар говорил, Селсо пришла в голову мысль, что он может частично вернуть за счет дона Аполинара то, что у него отнял дон Сиксто. Ведь и дон Аполинар и дон Сиксто — ладино, пускай они между собой и сочтутся… Не имея, конечно, понятия об экономических связях и денежных взаимоотношениях ладино, Селсо все же смутно представлял себе, что, если ладино терпит убыток в одном деле, он старается возместить его в другом и что в этом беспрестанном перемещении денег и состоит коммерческая деятельность ладино, приводящая их к ссорам и тяжбам и заполняющая большую часть их жизни. Поэтому Селсо считал, что, если он заставит дона Аполинара как следует переплатить, тот сумеет выгадать на сделке с другими ладино, и так, постепенно, эти деньги уйдут из кармана дона Сиксто. Вот почему Селсо проговорил с перепуганным, подобострастным и глупым видом:
— С вашего разрешения, патронсито, я не думаю, что смогу пойти. Это очень-очень далеко. Я боюсь идти через джунгли. Там живут дикие индейцы кариби, которые крадут женщин и убивают всех иноплеменников, не говорящих на их наречии.
— Кариби хорошие люди, они тебя не тронут, — вмешался в разговор лавочник.
— И все же я боюсь, — стоял на своем Селсо. — Кроме того, в джунглях водятся ягуары, пумы, змеи, а у меня нет ружья.
— Зато у тебя есть твой нож — мачете, — возразил дон Аполинар.
— Так-то оно так, патронсито… — жалобно произнес Селсо с таким видом, словно его посылали охотиться на диких слонов, вооружив лишь тупым крюком.
— От мачете подчас больше проку, чем от двух хороших ружей, — поспешил успокоить его дон Аполинар. — Ведь ружье может дать осечку как раз в тот момент, когда ягуар приготовится к прыжку. Что ты тогда станешь делать?
— Этого я вам сейчас не сумею сказать, надо поглядеть, как все будет, — ответил Селсо.
Дон Аполинар и лавочник рассмеялись — они почувствовали себя сильными и могущественными по сравнению с наивным и глупым Селсо.
— Хочешь выпить, Селсо? — спросил дон Аполинар.
Перед ним стояла начатая бутылка коньяку, и он хотел было калить Селсо стакан. Но тут дон Аполинар вспомнил, что стаканчик коньяку стоит шестьдесят сентаво, а стопка агуардиенте — всего лишь пять. И он решил попросить лавочника налить Селсо стопку агуардиенте. Но лавочнику самому пришла в голову та же мысль. Ведь оба они были кабальеро и выросли в том кругу общества, где каждый ребенок, обращаясь к девяностолетнему индейцу, кричал: «Эй, ты!» — в то время как старик индеец почтительно говорил «вы», величал доном всякого сопливого мальчишку из семьи ладино и часами просиживал у порога дома, безропотно ожидая, когда хозяйка соблаговолит вспомнить о нем и вынести пять сентаво, которые он заработал, притащив на спине вязанку дров из леса, расположенного в двадцати километрах от города.
Да, недаром оба кабальеро принадлежали к одному кругу — не успел дон Аполинар подумать об агуардиенте, как в руках лавочника уже оказалась глиняная бутыль.
Но Селсо сказал:
— Премного благодарен, патронсито, я не пью.
— Буэно, хорошо, — ответил дон Аполинар.
И лавочник тут же убрал бутыль. Затем дон Аполинар добавил:
— Итак, ты пойдешь, Селсо?
— Страшно, очень страшно, — ответил Селсо, делая вид, что обороняется от натиска дона Аполинара. Но на самом деле он умело вел на него наступление. — Дорога больно дальняя.
— Знаешь, Селсо, что я тебе скажу: я буду тебе платить по три реала в день. Три реала, понимаешь? Тридцать семь сентаво в день!
— А еда, хозяин, где я возьму еду?
— Ну, еду тебе, разумеется, придется купить заранее.
— И это все из тех же трех реалов, мой добрый патронсито?
— Да у тебя на все про все уйдет не больше полуреала в день, а то и один кинто.
— Но тогда, значит, я все же не заработаю в день трех реалов, как вы мне посулили, патронсито.
Селсо говорил все вежливей, смиренней и покорней. Казалось, он едва понимает, о чем идет речь. Можно было подумать, что индеец безнадежно глуп и так подобострастен, что ни один даже самый ревностный начальник полиции не мог бы уличить его в непослушании. И никто, даже самый бывалый вербовщик, не понял бы, что не ладино играет индейцем, а индеец играет ладино. Ни дон Аполинар, ни лавочник, которые считали себя столь важными персонами, не замечали и даже не подозревали, что они — игрушки в руках индейца, и от этого игра становилась для Селсо особенно увлекательной. Чем более угодливым и подобострастным прикидывался Селсо, тем более значительными они себе казались и тем более утрачивали бдительность при переговорах. У него должны остаться три реала в день чистыми — Селсо вдруг заговорил об этом с такой определенностью, что, казалось, уже невозможно заставить его тратить из этой суммы деньги на еду.