Гвардии рядовой - Пантелеев Леонид. Страница 3

Выступали после него другие комсомольцы, и многие говорили то же самое и тоже не очень складно и не очень красиво, но почему-то никто не краснел и не смущался. А Саша стоял, прислонившись к дереву, смотрел себе под ноги, напряженно думал, шевелил бровями и не замечал, с какой нежностью, с какой отцовской гордостью и любовью поглядывает на него, восседая на своем пеньке, командир роты.

А старшина уже складывал командирскую палатку. Уже слышалась во взводах команда: "Подъем!" В морозных потемках глухо звучали голоса, мелькали огоньки...

Комсомольцы разошлись по взводам. Через несколько минут рота построилась, и усталые, невыспавшиеся люди снова зашагали в ту сторону, куда вели их карта, компас и боевой приказ.

Дороги не было - шли разомкнутым строем. До рассвета оставалось немного, нужно было спешить, и люди, превозмогая усталость, нажимали, ускоряли шаг; отстающие, спотыкаясь и падая, проваливаясь в снег, бегом догоняли колонну.

Матросов и Бардабаев шли в голове колонны, и доставалось им поэтому больше, чем другим: все-таки сзади идут уже по проторенной дорожке, а перед ними нетронутая целина, густой снег, сугробы в человеческий рост. Бардабаев - тот парень высокий, он вообще правофланговый, ему на роду написано ходить впереди строя. А как попал сюда Саша, человек небольшой, среднего роста? Но так уж всегда бывает: как-то само собой выносит его всегда вперед, особенно перед боем.

А в лесу хорошо. Еще зима, еще покусывает носы и щеки ядреный морозец, еще по-зимнему хрустит снег под ногами, но что-то неуловимое уже говорит о приближении весны. Легкий смолистый запах действует опьяняюще. Жалко, что нельзя петь: с песней идти легче.

Как всегда перед боем, говорят о пустяках.

- Валенок, черт полосатый! - говорит Бардабаев.

- Что?

- Прорыв на всем фронте... Обсоюзка сопрела. Снегу, я думаю, килограммов десять набилось!

- Ничего, - говорит Саша, - вот погоди, Чернушку возьмем - пакли достанешь, заткнешь. Это самое верное дело - пакля.

- "Верное дело!" - ворчит Бардабаев. - Еще раньше эту Чернушку надо взять.

Саша молчит. Молчит и Бардабаев. Оба думают об одном и том же.

- Возьмем? - говорит наконец Бардабаев.

- Возьмем, - отвечает Саша.

- А если опоздаем? Если, скажем, ихние танки подойдут?

- А зачем нам опаздывать? - говорит Саша. - Опаздывать - к черту. А если уж опоздаем, если действительно танки подойдут - ну что ж...

Он перебрасывает на ремне автомат и, искоса посмотрев на товарища, негромко творит:

- За себя, Мишка, я отвечаю. С гранатой под танк брошусь, а врага не пропущу.

- Гм... - качает головой Бардабаев. - Это легко сказать - под танк!

- Да нет, - улыбается Саша, - ты знаешь, и сказать тоже не легко.

- Все-таки легче.

- Кому как...

- Э, смотри, какой белячок проскочил!

- Заяц? Где?

- Вон - за елочкой. Нет, уж теперь не видно... Н-да, легко сказать. А ты знаешь, ты сегодня хорошо на собрании выступал.

- Иди ты к черту! - говорит Саша.

- Нет, правда. Может, какой знаменитый оратор и более интересно выступает, а все-таки...

Саша хотел выругаться покрепче, но тут его окликнули из задних рядов:

- Матросов! К старшему лейтенанту!

Артюхов шагал на левом фланге второго взвода, Саша подождал, пока он приблизится, сделал шаг вперед и приложил руку к козырьку ушанки.

- Ну как, Саша? - улыбнулся Артюхов.

- А что? - сказал Саша, тоже улыбаясь. - Хорошо, товарищ старший лейтенант!

Не останавливаясь, командир взял его за локоть. Они пошли рядом.

- Н-да, - сказал Артюхов. - А у меня к вам, товарищ гвардии красноармеец Матросов, между прочим, предложение есть.

Саша насторожился и искоса посмотрел на командира.

- В ординарцы ко мне пойдете?

Саша вспыхнул и сам почувствовал, как загорелись у него уши и щеки.

- Хочешь?

- Точно, товарищ старший лейтенант. Хочу.

- Ну, будешь ординарцем. Не отставай теперь от меня. Настроение, значит, хорошее?

- Очень даже хорошее.

- А ребята как?

- Ребята - орлы!

- Жить будем?

- Будем.

- Курить желаешь?

- От "Казбека" не откажусь.

От хорошей, крепкой папиросы у Матросова закружилась голова. Опять ему захотелось петь. Придерживая рукой автомат, он шел теперь легким широким шагом, стараясь идти так, чтобы и Артюхову оставалось место на тропинке.

- Товарищ старший лейтенант, - сказал он вдруг, не глядя на командира, - можно вам один вопрос задать?

- Давай.

- У вас кто-нибудь из родных есть?

- Ну как же... Слава богу, у меня семья, да и не маленькая.

- А у меня вот никого...

- Да, я знаю, - сказал Артюхов. - Это грустно, конечно.

- Нет, - сказал Саша.

- Нет?

Саша подумал и помотал головой.

- Раньше я, вы знаете, действительно грустил и скучал. И на фронт ехал - тоже паршиво было: никто не провожает, никто не жалеет. А теперь я как-то по-другому чувствую. Как будто я не сирота. Как будто, в общем, у меня семья... да еще побольше вашей.

"Опять я не то говорю", - подумал он с досадой.

- Непонятно небось? - сказал он усмехнувшись.

Неожиданно Артюхов взял его за руку и крепко сжал ее.

- Нет, Сашук, - сказал он. - Очень даже понятно. Только я думаю, что эта большая семья у тебя всегда была, только ты не замечал ее. Это называется - Родина.

- Да, - сказал Саша.

В лесу уже рассвело. Солнце еще не показалось, но уже поблескивал снег на верхушках деревьев, и уже нежно розовела тонкая кожица на молодых соснах. А снег под ногами из голубого превратился в белый, а потом стал розоветь - и чем дальше, тем гуще и нежнее становился этот трепетный розовый оттенок.

"Ах, как хорошо, - думал Саша, - какой славный день впереди! И как это вообще здорово и замечательно - жить на свете!"

Артюхов посмотрел на часы.

- Бросай курить, - сказал он и сам первый бросил и притушил валенком папиросу.

- Приехали? - сказал Саша.

- Да, кажется, приехали, - уже другим, серьезным и озабоченным тоном ответил Артюхов. - Рота, стой! - негромко скомандовал он.

- Стой! Стой! - понеслось по растянувшимся рядам колонны.

Нагнувшись и расстегивая на ходу кобуру, Артюхов побежал к голове колонны, и следом за ним, тоже пригнувшись и на ходу снимая с плеча автомат, побежал Саша Матросов.

Артюхов стоял за деревом и проглядывал местность. За его плечом, с автоматом, взятым наизготовку, стоял Саша Матросов.

После двухдневных блужданий в тесных потемках леса картина, которая открылась теперь их взору, казалась ослепительно яркой и необъятной.

Золотисто поблескивая, лежала перед ними широкая снежная поляна. Нафталиновый февральский наст был гладко укатан - никаких следов на нем, только черные кустики боярышника и можжевельника выглядывали кое-где из-под снежного покрова. С запада поляну замыкал небольшой островок мелкорослого леса, как бы оторвавшийся от огромного материка Ломоватого бора. Эта зелено-синяя гривка скрывала за собой упомянутый в приказе и указанный на карте овраг. За кромкой леса сразу же открывался вид на западный скат лощины, по которой растрепанной ленточкой вилась зимняя дорога. В каком-то месте дорога пропадала, и там, где она пропадала, из-за снежной гряды выглядывали черные треугольники крыш и клубился легкий розовато-серый дымок. Это была Чернушка.

- Вот она - Чернушка, - показал рукой Саша. Глаза его не могли оторваться от этого уютного, домашнего дымка, который неторопливо плыл над кровлями маленькой русской деревушки.

Артюхов ничего не сказал, отметил что-то на карте и спрятал ее в планшет.

- Пошли, - сказал он.

Саша старался не отставать от Артюхова. Как всегда перед боем, лицо его пылало, на щеках выступил румянец. В голубых глазах играл задорный мальчишеский огонек. Он оглянулся, увидел Бардабаева, Воробьева, Копылова и других ребят. Великан Бардабаев, отдуваясь, тащил на плече тяжелую цинку с патронами.