Карабарчик(изд.1952) - Глебов Николай Александрович. Страница 7

Глава пятая

Наступил март. Кирик по-прежнему жил у дедушки Мундуса и порой вместе с Темиром уходил в тайгу белковать.

Привычный к лошадям, он быстро научился ездить верхом и стрелять из ружья, которое подарил ему Мундус.

Правда, ружье было старое, тяжелое, но Кирик был доволен подарком.

Вечером, после охоты, укладываясь спать, мальчик обтирал ружье насухо и ставил над изголовьем, как настоящий таежник. Иногда зимними вечерами старый Мундус рассказывал Кирику сказки. За тонкими стенками аила шумела пурга, сотрясая убогое жилище. Ветер, взметая сугробы снега, яростно бросал его на стойбище, в ущелья гор, заносил все людские и звериные тропы. В аиле ярко горел костер. Его отблески метались по закоптелым стенам жилища, освещая несложную утварь и хозяев.

Темир, намаявшись за день на охоте, крепко спал на козьих шкурах.

Поджав под себя ноги, старый Мундус рассказывал сказку не торопясь.

Пурга бушевала. Дым от костра медленно тянулся к отверстию и, как бы дождавшись, когда пройдет порыв ветра, стремительно вылетал из аила. Было слышно, как ворочался на своей подстилке Мойнок.

Выйдя как-то из аила, Кирик заметил на стойбище оживление. Мужчины и подростки спешили к жилищу слепого Барамая.

— Приехал кам Каакаш. Он будет выгонять злого духа из тела больной Эрдине, внучки старика, — сказал мальчику Мундус. — Сейчас пойдем смотреть.

Еще издали Кирик услышал глухие удары бубна, которые неслись из аила Барамая. На обряд камланья людей собралось много. Те, кто не успел войти в жилище, стояли у порога. Мундусу, как почетному человеку, уступили место в аиле, и он уселся с Кириком недалеко от очока.

Мальчик быстро обежал глазами внутренность жилища Барамая и перевел взгляд на кама. Высокого роста, сухопарый старик с орлиным профилем, одетый в костюм с изображением мифического чудовища с четырьмя ногами и раздвоенным хвостом, бормотал над больной какие-то заклинания, ударяя колотушкой в бубен.

К груди кама было прикреплено железное кольцо с подвесками, которое должно было служить ему защитой от нападения злых духов. По краям одежды были нашиты змеиные головы, когти беркута, перья филина и пух белой совы.

Кам стоял над изголовьем больной Эрдине и продолжал тянуть нараспев свои заклинания. Больная сделала слабое движение рукой, и Каакаш резко ударил колотушкой в бубен. От неожиданности Кирик вздрогнул. Вскоре кам медленно закружился вокруг больной и, грохоча колотушкой по бубну, запел резким, гортанным голосом.

Вдруг он неожиданно остановился у ног больной и, взвизгнув, протянул руки к Эрдине.

Потом, пятясь от больной к двери, начал делать движения, напоминающие движения человека, который, напрягая силы, старается вырвать из земли молодое дерево вместе с корнем.

— Злого духа вытаскивает из Эрдине; — услышал Кирик приглушенный шепот Мундуса.

Продолжая визжать, кам тянул воображаемого духа к порогу. Больная лежала неподвижно, устремив лихорадочно блестевшие глаза к дымоходу.

Дернувшись еще раз, Каакаш кошкой прыгнул к постели Эрдине и, яростно колотя в бубен, закружился в дикой пляске. Стучали когти беркута, топорщились перья филина, казались ожившими змеиные головы на одежде.

Кирик теснее прижался к Мундусу. Неожиданно кам упал, изо рта показалась пена. В аиле наступила тишина, и прерывистое дыхание больной как бы слилось с хрипом лежавшего неподвижно кама.

Вскоре Каакаш поднялся и сказал голосом здорового человека:

— Злой дух шибко не хотел выходить из Эрдине, едва вытащил. Давайте теперь мяса и араки 15.

Вечером, приторочив к седлу последнюю овцу Барамая, кам уехал. Эрдине умерла на рассвете.

Жизнь на стойбище пошла своим чередом. Только у слепого еще сильнее стала чувствоваться нужда. Несложное хозяйство Барамая вела его сноха, сорокалетняя Куйрук. В прошлом году она сменила одежду замужней женщины — чегедек, которую не снимала с плеч двадцать два года, на одежду вдовы: ее муж погиб во время снежного обвала.

— Стирать белье нельзя. Мыть лицо и руки нельзя — зачем смывать свое счастье? — поучала Кирика Куйрук.

Она была суеверна и крепко держалась старинных обычаев: ходила нечесаная и немытая.

Однажды, возвращаясь с охоты вместе с Темиром, Кирик заметил возле аила, принадлежащего горбатому Кичинею, толпу людей. Подойдя ближе, мальчик увидел незнакомого алтайца с бляхой на груди, видимо сборщика налогов, который, связав руки хозяина веревкой, надевал на его плечи тяжелый железный таган.

Кичинею за неплатеж налогов предстояло немало времени просидеть на морозе возле своего аила с таганом на плечах.

Темир шагнул к сборщику.

— Сколько должен старик? — кивнул он головой в сторону Кичинея.

— Двух соболей, пять колонков 16 и лису, — ответил тот.

— Хорошо. Я внесу налог.

Горбатый Кичиней ползал по снегу, стараясь дотянуться губами до шубы Темира. Тот заметил его движение и резко остановил старика.

Шли дни. В начале апреля солнце стало греть сильнее, и жители Мендур-Сокона все чаще и чаще выходили на солнечные склоны гор и в долину в поисках съедобной сараны 17. Босые, полуголые ребята выскакивали из дымных аилов и, потоптавшись на талом снегу, стремительно бежали обратно к огню. С гор в долину скатывались быстрые ручьи, пенились возле серых угрюмых камней и, обойдя их, зарывались глубоко в рыхлый снег. На деревьях тихо звенели, соприкасаясь друг с другом и возвещая о приближении весны, ледяные сосульки. Начала зеленеть и наливаться соками лиственница, одеваясь в свой весенний наряд. Распускались вербы. Ярче отливали желтизной стволы акаций; кое-где виднелись бледно-розовые подснежники.

Б середине апреля хлынул в горы теплый ветер. Голубое, ясное небо раскрылось над тайгой, и, точно застывшие облака, засверкали на солнце Тигирецкие белки 18.

Кирик с Темиром целые дни бродили по тайге, и мальчик с помощью охотника научился узнавать тайны леса, определять завтрашнюю погоду и находить путь по звездам.

Часто, сидя у таежного костра, Кирик вспоминал своего верного друга Яньку, добрую Степаниду и Делбека. Тяжелая жизнь на заимке Зотникова постепенно забывалась.

Глава шестая

В конце апреля в стойбище неожиданно явился Чугунный.

— Где живет Мундус? — спросил он проходившую мимо женщину.

Та ответила и с опаской посмотрела на незнакомого человека.

Не слезая с коня, Иван подъехал к дверям аила и крикнул:

— Эй!

На крик вышел Мундус.

— У тебя живет зотниковский приемыш?

— У меня мальчика нет.

— Ты Мундус?

— Я.

Чугунный выругался и слез с коня.

— Яжнай говорит, что парнишка у тебя. — Отстранив старика, Чугунный вошел в аил. — А-а, вот где ты, голубчик! — сказал он, увидев сидевшего возле очока Кирика. — Теперь, брат, от меня не уйдешь!

Кирик сделал попытку проскользнуть в дверь, но тяжелая рука Чугунного опустилась ему на плечо.

— Если вздумаешь бежать, свяжу арканом! — пригрозил он. — Будешь вести себя тихо — доставлю хозяину добром.

— Я не поеду на заимку! — Брови Кирика сдвинулись.

— А, да что с тобой разговаривать! — Схватив сопротивляющегося мальчика, Иван вынес его из аила.

Мундус бросился за ним.

— Оставь, не дам! — Старик уцепился слабыми руками за Чугунного и тянул его обратно к аилу. — Теми-ир! Теми-ир! Э-ой!

— Отойди, а то расшибу! — прошипел злобно Иван и поволок Кирика к коню.

— Э-ой! — послышалось невдалеке. Молодой охотник поспешно спускался с горы. Кирик, пытаясь вырваться из крепких рук зотниковского работника, бился в них, точно пойманная птица.