Ищи на диком берегу - Монтгомери Джин. Страница 10

Он водрузил очки на нос, вскрыл письмо узловатыми пальцами.

Захар изучал изможденное лицо, пожелтелое, как старый пергамент в библиотеке. Шероховатая, зернистая кожа кадыка обвисла, как сережка у петуха. Концы ярко-голубого шерстяного шарфа были засунуты в шейный вырез синего жилета. Поверх жилета коричневый сюртук из толстой ворсистой ткани.

Захар глядел на Баранова, парился в своем овчинном полушубке, но скинуть его без разрешения не смел. Он разглядывал маски на стенах, деревянные головы жутких, ярко раскрашенных чудищ. На столе стояли изящные маленькие чаши из шифера, украшенные ракушками, и десятки маленьких резных фигурок: киты, медведи, вороны из кости и камня.

Старик снял очки, сложил письмо и стал расспрашивать об отце Сергии. Захар добросовестно отвечал на все вопросы, а сам сгорал от нетерпения. Наконец он не выдержал:

— Пишет ли батюшка в письме, — что я ищу своего отца?

— А, да-да, написал, как же. Так как бишь звать его?

— Петров, Иван Иванович, — с готовностью подсказал Захар.

Баранов покачал головой. Потом окликнул человека, сидевшего в углу:

— Кирилл!

Молодой человек, лет двадцати, встал из-за стола, заваленного книгами, и подошел к ним. Высокий, светловолосый, в очках. Он дружелюбно пожал Захару руку.

— Кирилл, — сказал Баранов, — посмотри-ка, нет ли в наших реестрах Ивана Ивановича Петрова? Это отец его.

— У нас такой не числится, господин главный правитель, — не задумываясь, отвечал Кирилл, — наш список я знаю наизусть.

Он вернулся к своему столу, заглянул в одну из больших книг:

— Нет у нас такого.

— Уж Кириллу ты можешь поверить, дружок, — кивнул Баранов. — Он у меня ведет все учетные книги.

Кирилл положил книгу на стол, взял в руки другую:

— В каком году он сюда прибыл?

— В 1807-м, — отвечал Захар с бьющимся сердцем. Он и ждал ответа, и страшился его. Что если Кирилл ничего не найдет? Или наткнется на запись: «Умер в одна тысяча восемьсот…»?

Листая страницы, Кирилл говорил:

— 1807-й — ничего. 1808-й — то же. Постой, постой! Иван Иванович, говоришь?

Сердце у Захара ёкнуло. Не в силах выговорить ни слова, он молча кивнул.

— «Петров, Иван Иванович. Крепость Константина, 1808-й год», — читал вслух Кирилл. — В 1808-м он пошел в крепость Константина в Нучеке, на верфи.

Что-то бормоча, Кирилл принялся за другие книги.

— «Петров, Иван Иванович. Крепость Росс. Ушел в Калифорнию в 1811-м, с Кусковым».

Захар облегченно вздохнул. Но слова эти ничего не говорили ему. Крепость Константина. Росс. Кусков.

Баранов наклонился вперед, улыбаясь всем своим морщинистым пергаментным лицом:

— Долгий был у тебя путь, и все впустую. Вот незадача!

— Виноват, господин главный правитель, — возразил Захар, — может, не так уж и впустую. Я знаю теперь, что отец был здесь, знаю, куда он подался. Ведь и мне туда можно, правда? Крепость Росс — это где же?

— В Калифорнии; четырнадцать сот миль к югу — тоже путь неблизкий, — сказал Баранов. — До весны ни один корабль туда не пойдет.

Захар помрачнел.

— А что ж тебе так неймется разыскать его? — спросил Баранов. — Конечно, конечно, он отец тебе. Но ты ведь его и не помнишь толком, ты еще мальцом был, когда он из дому ушел. И, видно, не больно он о тебе горевал, коли десять лет не давал о себе знать. А ты вот готов за ним хоть на край света. Почему?

В глазах у Баранова был живой интерес.

Захар задумался, подыскивая нужные слова.

— Это все верно, господин правитель, правда ваша. Я и сам понимаю, что он обо мне не больно-то заботился. С глаз долой, из сердца вон — может, так оно и было. Но я-то его любил и сейчас люблю. И помнить о нем не перестал… В школе отца Сергия, — продолжал Захар, — было несколько сирот. Все вроде бы и жалели их, и поглядывали на них как-то… свысока. А я не хотел, чтобы и на меня вот так же глядели. Я не сирота. У меня есть отец, и я его разыщу. Я должен это сделать!

Захар раскраснелся от возбуждения и от удушливой жары в комнате. Он смущенно умолк, но тут же выпалил:

— Поэтому я прошу отпустить меня в Росс, когда туда пойдут корабли.

Слезы стояли в бледно-голубых глазах старика.

— Желал бы я каждому отцу такого преданного сына! — воскликнул он. — А мой-то всё из дому глядит. Дочь замуж вышла, покинула меня, старика.

Он достал большой желтый фуляровый платок и энергично высморкался. Потом сказал:

— Да, я обещаю. Ты пойдешь на юг с первым же кораблем.

— Спасибо, господин главный правитель!

Баранов махнул рукой:

— Не за что, дружок. А свой проезд отработаешь. Ты какую работу умеешь делать?

— Плотничать могу, вообще с деревом люблю работать. Отец Сергий отписал Вам, наверное, что я и читать, и писать умею, и арифметике обучен.

— Тогда определите его ко мне, господин главный правитель, — вмешался в разговор Кирилл. — Вы мне обещали отдать первого из новичков, который будет грамотен. Одному мне с учетом уже не справиться.

— Ну, коли обещал, быть по сему. Да внеси его в реестр Ново-Архангельска.

В дверях за спиной у старика показался секретарь, молча поманил Захара. Захар еще раз поблагодарил Баранова, поклонился и торопливо вышел из кабинета. В сенях Куглинов сказал ему:

— Мы стараемся не перетрудить его. Старик в последнее время нехорош.

На улице Захар полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. «Для того ли я сюда добирался, чтобы попасть в выучку к бухгалтеру? — недовольно спросил он самого себя. — Ну да ладно».

После первых занятий с Кириллом Захар решил, что счетоводство — самое нудное дело на свете. Зато Кирилл утверждал, что это отличное поприще для молодого человека, желающего выйти в люди.

— Главное наше дело здесь — промышлять морского зверя. Однако скажи мне, кто сидит в одном кабинете с главным правителем? Может быть, партовщик? Нет, бухгалтер! И еще запомни: выучишься на счетовода — всегда получишь место в первой же промысловой экспедиции на юг. Люди, сведущие в счете, им позарез нужны. Компания всем платит по квитанциям или дает в кредит, поэтому возня с бумажками изрядная. Сам увидишь, что мужики у нас сильны по части охоты, но не по части сложения и вычитания.

Захар отнесся к совету своего наставника со всей серьезностью и трудился не за страх, а за совесть. Для работы Захару отвели маленькую, но уютную комнатенку в задней части барановского дома. В кабинете Баранова всегда толклась уйма народу, и Захару было непостижимо: как это Кирилл умудряется без ошибки сложить два и два в такой обстановке? Но этот жизнерадостный молодой человек умел работать сосредоточенно.

Когда Захар сошелся с ним поближе, он оценил его по-настоящему. Кирилл был не только предельно вежлив с каждым, но и великодушен. И всегда готов был помочь новичку.

Он познакомил Захара с городом. В бессолнечном молочном свете дома стояли как нарисованные мягкими, ясными красками и не отбрасывали теней. Однажды Кирилл пригласил его прогуляться на склад пушнины, посмотреть на мех морского бобра — калана.

Они прошли мимо порта, где корабли стояли на якоре, закутанные в свои зимние саваны.

Спускаясь с холма по утоптанной тропинке, Захар то и дело оглядывался на город. Над палисадом развевался флаг Российско-Американской компании с двуглавым российским императорским орлом. Под палисадом ютилось селение колошей. В их длинных, низких деревянных строениях помещалось не меньше дюжины семейств зараз. Перед строениями торчали ряды высоких резных столбов с пугающими изображениями людей и животных. Столбы были расписаны яркими красками. Захар стал расспрашивать про этих резных идолов, но Кирилл и сам не знал толком, для чего они.

— Колоши говорят, что эти столбы посвящены их предкам: мол, чем столб наряднее, тем знатнее предок.

Еще Кирилл объяснил, что русские огулом называют «колошами» все индейские племена на островах Архипелага Александра, в том числе и ситхинских индейцев. Несколько лет тому назад ситхинских колошей изгнали отсюда, по в последнее время они снова начали селиться под Ново-Архангельском. Во время их разговора мимо прошли несколько колошей — высокие, гордые, статные люди.