Голубые дни (Рассказы) - Соколов-Микитов Иван Сергеевич. Страница 24

Где на глубоком месте кормятся в море, ныряют, достают с морского дна рыбу прожорливые бакланы, там обязательно плавают бабуры. Издали посмотришь - не сразу догадаешься. Поныряет, поныряет баклан, крылья обмокнут - пора бы и посушиться. А до берега лететь далеко. Вот поймает баклан рыбешку, подплывет к бабуре, и такой будто происходит разговор:

"Разреши мне, дружок, на твоей спине обсушиться".

"Если рыбку дашь, разрешу".

"Пожалуйста, вот тебе рыбка!.."

Отдаст баклан рыбку приятелю, а бабура за это ему свою широкую спину подставит: пожалуйста, мол, влезай!.. Каспийские рыбаки часто видят, как посреди открытого моря, далеко от берегов, на спинах больших белых птиц стоят черные птицы, раскинувши мокрые крылья, точно черные паруса. Так на спинах бабур сушатся и отдыхают в открытом море прожорливые бакланы и, хорошо обсушившись, начинают снова нырять. А ленивые бабуры преспокойно плавают наверху, опустивши над водою длинные носы, - ждут новой подачки.

ХИТРЫЕ ШАКАЛЫ

У нас, охотников, самым хитрым зверем считается шакал, попросту чекалка. Много вреда и неприятностей делают охотникам хитрые шакалы.

Выйдет охотник на охоту, а за ним по камышам десятка два шакалов пробираются незаметно, следя за каждым шагом. Выстрелит охотник - упадет раненая птица в камыши, а шакалы тут как тут. Не успеет охотник подбежать, а добычи уже нет: утащили птицу прожорливые чекалки.

Раз как-то пошел я на охоту, настрелял много кряковых селезней, стало мне тяжело нести сумку. Нашел я в камыше старое кабанье гнездо - кабаны в камышах большие гнезда делают, - спрятал сумку под намятый кабанами камыш. Думаю: "Пойду скоро назад, возьму свою добычу".

Через час возвращаюсь к гнезду - нет моих селезней!

"Ну, - думаю, - разнюхали проклятые чекалки!"

Стал по сторонам смотреть. Уж далеко в стороне нашел свою сумку. Вся в клочья изодрана, а кругом селезневые перышки лежат. Всех до единого съели шакалы моих селезней.

Однажды довелось мне самому видеть, как охотятся шакалы за дикими гусями.

Я тогда в камышах силки ставил, ловил живых птиц.

Сижу, поглядываю из камышей на берег, трубочку покуриваю. А на отмели гуси сидят. Большое стадо.

Вижу: по отмели два шакала тихонько пробираются.

Остановились на минуту - точно совещаются. Вот подбежал один шакал прямо к гусям, а другой остался возле камышей. Увидели гуси зверя, загоготали, поднялись и полетели к дальнему берегу.

У шакалов ушки на макушке: где-то сядут гуси?

Покружились, покружились гуси - сели на новое место.

И вижу я: вошел шакал в воду. Глубже и глубже - присел в воде, только из воды ушки торчат.

А другой шакал помчался к тому месту, где сели на отмель спугнутые гуси.

Стало мне очень любопытно. "Ну, - думаю, - задумали что-то хитрые чекалки. Надо посмотреть хорошенько, что у них выйдет".

Раздвинул я пошире камыши, смотрю.

Добежал шакал до гусей. Опять поднялись гуси и, вижу, прямехонько тянутся на прежнее место. Не видно им, что спрятался в воде их лютый враг.

Покружились, покружились над водой гуси, стали садиться. Сел один гусь, сел другой, а шакал в воде не двигается. Вот еще один гусь совсем рядышком опустился.

Выскочил из воды шакал - цап-царап! - схватил гуся. Загоготали, высоко поднялись гуси. А один гусь бьется в острых зубах у шакала, брызги летят.

Другой шакал тут как тут. Вместе вытащили они гуся на берег, стали добычу делить.

Не вытерпел я. Хоть и далеконько было - прицелился хорошенько, выстрелил в разбойников дробью.

Бросились в разные стороны шакалы.

Выбежал я из камышей, подбежал к берегу. А гусь на берегу лежит, бьется, еще живехонек, только одно крыло переломано. Взял я гуся, принес домой.

Долго жил у меня этот отбитый у разбойников раненый гусь.

ФЛАМИНГО

С особенным удовольствием переночевав в гостеприимном домике на берегу залива, ранним утром мы опять трогаемся в места птичьих зимовок. Постукивая мотором, маленький катер рассекает усеянную птицами зеркальную гладь залива. Здесь, вне границ запрета, напуганная местными охотниками птица держится осторожно. Завидев надвигающееся судно, далеко - вне выстрелов - снимаются с воды нахлестанные охотниками гуси и утки.

Дорогою нам удалось застрелить только несколько кашкалдаков-лысух, плававших в заливе. Откормившиеся птицы так разжирели (у местных охотников лысухи справедливо считаются самой вкусной птицей), что при приближении лодки им было трудно подняться с воды. Шлепая по воде крыльями, смешно вытянув шеи, неловко старались они взлететь. Раненная выстрелом птица на глазах наших мгновенно скрылась под водою. Мы долго кружили на месте, но так и не довелось нам больше ее увидеть. Охотники хорошо знают об удивительной способности некоторых диких уток укрываться от выстрелов под водою. По раненому нырку неопытный охотник иногда может выпустить несколько десятков зарядов. Раненая птица, нырнув, прячется в густых зарослях водорослей и, выставив над поверхностью воды клюв, остается охотнику невидимой. Исчезновение раненой лысухи на зеркальной глади широкого залива осталось для нас нерешенной загадкой. Трудно поверить фантастическому объяснению сопровождавшего нас местного охотника, уверявшего, что смертельно раненная лысуха, нырнув на морское дно, крепко держится клювом за землю и так умирает, предпочитая задохнуться, чем достаться в руки ранившему ее охотнику...

Путешественники и охотники, побывавшие в местах скопления птиц, хорошо знают, как легко и быстро привыкают в больших заповедниках птицы к человеку, охраняющему их безопасность. Наполнявшие залив птицы, казалось, хорошо знали невидимую черту запрета, и, стоило нам перевалить границу заповедника и спрятать ружья, птицы перестали бояться надвигавшейся на них лодки, спокойно напускали на верный выстрел.

Окруженные шумным птичьим миром, незаметно смыкавшимся за нами в живой, двигавшийся круг, въезжали мы в заповедник - в чудесное царство птичьих зимовок. Птицами были усеяны береговые отмели, туманившаяся гладь залива. Птицы всевозможных пород плавали и ныряли, расправив крылья, стайками и поодиночке проносились в воздухе над нашими головами. На темной поверхности залива виднелись белые островки. Это плавали лебеди, издали похожие на корабли с распущенными белыми парусами.

Огибая заросшие камышом берега, мы еще долго плыли серединою наполненного птицею широкого зеркального залива. Дождливое зимнее небо низко висело над камышами. Как бы обещая на завтра хорошую погоду, на горизонте алела узкая полоска зари.

- Посмотрите, это сидят на отмели фламинго! - разглядывая полоску мнимой "зари", сказал наш спутник.

Чтобы еще раз увидеть редкостных птиц, я попросил поближе направить наш маленький катер. Чем ближе подходили - яснее был виден большой розовый остров, издали показавшийся алой зарею. Несколько таких островов виднелось в туманившейся дали залива. На расстоянии полукилометра можно рассмотреть кормившихся на отмели больших розовых птиц. В бинокль были видны их белые шеи и карминно-красные ноги. Издали весь остров казался недвижным. Большие розовые птицы, казалось, застыли. Нам, охотникам, чудилось - вот сам собою исчезнет, как дивное видение, растает явившийся нам сказочный остров.

В сильный морской бинокль я видел отдельных птиц. Птицы иногда поворачивались, окунали головы в воду. Толстые клювы их были как бы надломаны. Расправляя красные крылья, казалось, они танцевали, и весь остров переливался пламенной алой зарею. (Название "фламинго", что по-русски значит "пламенный гусь", очень удачно определяет огненную окраску этих птиц.)

- На этом острове не менее двадцати тысяч птиц, - окинув опытным глазом весь розовый остров, определил количество птиц бывалый наш спутник.

Мы были шагах в трехстах от живого розового острова, когда, обеспокоенные приближением лодки, птицы зашевелились. Расправляя крылья, птицы взлетали одна за другою, выстраивались в длинную вереницу. Отражаясь в зеркальной глади залива, затейливо извиваясь, красная вереница исчезала за горизонтом, и нам казалось, что это разгорается в небе вечерняя алая заря.