Рассказы - Крапивин Владислав Петрович. Страница 118

Если книжки не было, никакой вечер не мог считаться полностью хорошим. Я в то время читал, как говорится, напропалую. Добывал книжки где только можно: брал в детской библиотеке на углу улиц Ленина и Челюскинцев, выпрашивал у знакомых, выменивал "на срок" у ребят ("Я тебе насовсем пистолет с резинкой, а ты мне на три дня эту книжечку. Идет?"). Больше всего мне нравились потрепанные томики детиздатовской "Библиотеки приключений" - маленькие, пухлые, в потертых коленкоровых переплетах, которые украшала узорчатая рамка со следами облезшей позолоты.

Какие это были книги! "Таинственный остров", "Аэли-та", "Плутония", "Белый клык", "Всадник без головы"...

На первой странице каждой книжки я всегда видел маленький значок со словом "Детиздат" - сидящего мальчика, который положил на поднятые коленки книгу и, видимо, с головой ушел в мир бурь и приключений. Мне казалось, что этот мальчик похож на меня. По крайней мере, мы были друзьями...

Не всегда мне везло. Случалось, что я оставался совсем без книг: прежние прочитал и отдал, новых раздобыть не удалось. И вот однажды...

Вечер без книжки был унылым. Тем более что мама все не возвращалась. Людмила за что-то на меня ворчала, электричество не горело, а желтый свет керосиновой лампы делал комнату тесной и. печальной.

Дрова в печке, однако, горели. Я сидел у приоткрытой дверцы и почти сердито думал о писателях. Что они за люди? Откуда у них такая сила, что могут они заставить человека забыть про все на свете? Про то, что хочется есть, про уроки, про боль в распухших от холода пятках. Даже про то, что мамы все еще нет дома, а на улицах, говорят, хозяйничает по вечерам банда "Черная кошка" (эти бандиты не только грабят, но еще страшно мяукают и царапают людей громадными железными когтями)...

"Как человек придумывает книгу, от которой не оторвешься?"-это была, кажется, первая четкая мысль в цепочке моих рассуждений.

А вторая:

"Наверно, писать такую книгу еще интереснее, чем читать..."

И третья:

"А если так, не попробовать ли самому?"

Я даже задержал дыхание-такой неожиданной и блестящей была идея.

Но почти сразу я спросил себя:

"Разве ты писатель?"

А может быть, это спросил не я, а тот мальчик с детиздатовского значка? Он вспомнился - будто поднял от книжки голову и взглянул внимательными темными глазами. Без насмешки, но недоверчиво.

Я немного смутился, но сказал:

"А что? Сперва никто не писатель, пока не написал книжку. А если написал, тогда уж... вот... Вдруг я когда-нибудь тоже?.."

"Ты же маленький".

"Но я только попробую... маленькую... Ладно?"

Он улыбнулся и сказал мне:

"Ладно. Давай".

Когда человеку семь лет, у него решительный характер. Я вскочил и сразу взялся за дело...

Обычно здесь я прерываю рассказ и спрашиваю ребят:

- Как по-вашему, что надо, чтобы написать книгу?

Нынешние школьники не лыком шиты! Аккуратная строгая девочка в белом переднике поднимает руку и говорит:

- Надо знать жизнь.

Мальчик с первой парты что-то шепчет соседу и потом сообщает:

- Надо заранее изучить материалы и составить план... Подробный.

Даже конопатый мальчишка - тот, что задал коварный вопрос о первой книге, - произносит с ужасно серьезным видом:

- Надо получше выучить русский язык. - Он хитро косится в сторону учительницы, а та одобрительно кивает.

Я вздыхаю.

- Правильно, - говорю я. - Вы молодцы. И мне сейчас неловко за себя. Потому что в тот далекий зимний вечер я не смотрел на дело так среьезно и глубоко. Мне казалось, что для работы над книгой нужны две вещи: бумага и карандаш. (Чернила не годились: они напоминали об уроках и гасили вдохновение.)

Карандаш у меня был. Даже карандаши. Цветные. Шесть штук в коробке с надписью "Спартак". Мама положила их под елку в новогоднюю ночь. Где мама взяла такую редкость, я так и не узнал. Она утверждала, что это подарок Деда Мороза. Но я на восьмом году жизни верил в Деда Мороза не больше, чем в то, что когда-нибудь стану отличником.

Я заново отточил кухонным ножом красный и черный карандаши. Красным я выведу название и первую заглавную букву - как в старинных книгах. А черным стану писать весь роман. Я сразу решил, что это будет роман - с морскими приключениями, пиратами и сокровищами.

Итак, у меня было ч е м писать. А н а ч е м?

С бумагой было туго. Чистые тетрадки выдавали нам в школе по строгому счету. Их не хватало. Часто приходилось писать на всяких случайных листках, на обороте старых документов, а задачки мы иногда решали даже на газетах.

Я подумал, что если газеты годятся для школьных занятий, то сойдут и здесь. Тем более что другого выхода не было.

Старые газеты мы припасали для растопки и хранили в углу за этажеркой. Я их вытащил оттуда под негодующие крики старшей сестрицы. Скобками из медной проволоки я сшил тетрадку размером в одну восьмую газетной страницы - так, чтобы писать поперек печатных строчек.

Потом встал коленями на стул, подвинул тетрадку к лампе, сердито оглянулся на Людмилу - чтобы не подглядывала - и вывел название: ОСТРОВ ПРИВИДЕНИЯ.

С чего начинаются главные события во всех классических романах с морскими приключениями? Конечно, с бури. Вспомните "Робинзона", "Пятнадцатилетнего капитана", "Гулливера"... Я не хотел отступать от правил. Я написал:

БУРЯ БЫЛА УЖАСТНАЯ...

Отчетливо помню большую красную букву Б в начале строки. И эту черную неровную строку с первыми словами моего "романа" (она дерзко пересекла цепочки мелкого газетного шрифта). И разлапистое Т, совершенно ненужное в слове "ужасная" (про это мне потом сказала мама).

Вторая строчка рассказывала, что "волны были как десятиэтажный дом".

В ту пору я ни разу не видел десятиэтажных домов. Самые большие здания в Тюмени тогда были высотой в четыре этажа. Но эта высота казалась мне совершенно недостаточной, чтобы изобразить гороподобные волны "ужастной" бури.

"Ветер выл, как тысяча змеев горынычей, и дул сразу со всех сторон..."

Поразив будущих читателей картиной небывалого урагана, я приступил к изложению событий.