Рассказы - Крапивин Владислав Петрович. Страница 85

Вот и вся история. Галка через три дня уехала в лагерь на Зелёное озеро, а Майка так и осталась барабанщицей. Но это только так считалось, а на самом деле мы все трое были барабанщиками. Майка не жадная...

Владислав Крапивин

НАДПИСЬ НА БРАНДМАУЭРЕ

(ЗДЕСЬ СРАЖАЛИСЬ КРАСНОГВАРДЕЙЦЫ)

Рассказ

Никто, кроме Лёньки, не называл его морским волком. Был он высок, сутуловат, носил длинный вязаный жилет и курил не короткую трубку-носогрейку, а обычные сигареты "Прима". Только выцветшая чёрная фуражка с якорем говорила о капитанском звании.

Впрочем, он и не был морским волком, потому что из пятидесяти лет службы на флоте лишь двадцать плавал на морском судне. Остальные три десятка лет отдал он сибирским рекам.

Лёнька познакомился с ним четыре года назад. Была середина марта. Снег темнел и оседал под беспощадным солнцем. На крутых спусках к реке глухо ревели ручьи, а в канавах вровень с краями тихо двигалась синяя вода.

Из куска сосновой коры Лёнька вырезал корабль, вколотил мачту-лучинку, наладил парус из тетрадного листа и пустил своё судёнышко в канаву. Ветер и течение подхватили кораблик. Лёнька шёл следом. Он не заметил, как оказался вблизи двора, где жил его злейший враг - вредный шпиц Марсик. Пользуясь удобным случаем, Марсик немедленно бросился в атаку. Лёнька взлетел на высокие перила парадного крыльца и огляделся. Прохожих не было, проклятый шпиц бесновался внизу, а кораблик уплывал.

Лёнька уже собрался зареветь от досады, но тут из-за угла появился высокий человек в клеёнчатом пальто и флотской фуражке. Не глядя на Лёньку, он негромко, но так сурово цыкнул на Марсика, что бедный шпиц пополз в подворотню, тихо подвывая от ужаса. Потом человек ловко выловил кораблик и стал его разглядывать. Косясь на незнакомца, Лёнька слез с перил и робко подошёл к нему.

- Ничего, - сказал он. - Это ничего, что сломалось. Я могу ещё сделать.

- Можешь? - спросил капитан - Только не делай корму широкую, как у старой баржи.

Минуты через три они остановились перед приземистым домиком, окна которого смотрели на реку. Тогда капитан будто впервые увидел Лёньку.

- Ну, что ж. Раз уж пришли, заходи в гости, - чуть усмехнулся он.

Так Лёнька впервые попал к капитану. Потом ои часто бывал здесь.

А в прошлом году капитан сам пришёл в гости к Лёньке. Это случилось на второй день Октябрьского праздника.

За столом капитан говорил необычно громко и много. Рассказал, как ещё молодым матросом побывал в Сингапуре, потом стал напевать английскую песенку о Джиме-подшкипере и, наконец, раздавив случайно фарфоровое блюдце, начал прощаться. Лёнька пошёл провожать его.

Капитан шагал молча. Лишь у самого дома он сказал:

- Вот и отплавал своё. Я ведь теперь на пенсии, брат. Чего уж. Шестьдесят девятый год. Пора.

А когда возвращались домой, Алексей Фёдорович неожиданно вспомнил, как с отрядом красногвардейцев брал этот город.

- Чуть-чуть мы тогда не влипли, - привычно хмурясь, говорил он.

- Почему? - спросил, разумеется, Лёнька.

- Отрезали нас. Высадились мы с "Ермака". Как раз там, где сейчас электростанция. А с востока должен был подойти отряд с броневиком. Но они ползли, как старые баржи. Первую улицу мы прошли без боя, а как сунулись на Садовую, с двух сторон пулемёты. Ну, конечно, кто куда. Мы втроём заскочили во двор напротив банка, а потом засели между домом и брандмауэром. Знаешь, такие стены из кирпича ставлены? Для защиты от пожара.

- А кто ещё был с вами?

- Был старик Алданов, бывший рабочий. И ещё паренёк один, гимназист. Фамилию не помню, украинская какая-то. А звали Женькой. Сидим мы в этой щели и отстреливаемся. Алданов с одной стороны, а я с другой.

Женька ходит от одного к другому и мешается. Мы говорим: "Ложись, дурак". А он снял с винтовки штык и говорит: "Оставлю наши имена потомкам", - и давай царапать штыком на кирпиче. Только он кончил, как Алданова ранило. Выругался он, зажал плечо и отполз. Женька лёг на его место. Ну, прошло ещё минуты две. Сбоку где-то начал пулемёт бить. Потом замолчал. В это время у Женьки патроны кончились. Крикнул он, чтобы я ему револьвер дал. Бросил я наган и снова берусь за винтовку, потому что вижу: солдаты через сад пулемёт тащат. Потом думаю: "Что же это Женька не стреляет?" Обернулся я и увидел, что лежит он вниз лицом, а на его месте снова Алданов. Локоть упёр в колено, целится из нагана. Только выстрелить не успел. Появился на улице наш броневик, а за ним красногвардейцы.

- А Женька? Убили его?

- Да.

На следующий день Лёнька пошёл на улицу Хохрякова, бывшую Садовую. Он хотел найти тот дом и брандмауэр с надписью. Ему казалось, что капитан будет рад, когда узнает, что надпись цела.

Но когда Лёнька пришёл туда, он увидел, что старого дома уже нет, а брандмауэр существует последнюю минуту. Два трактора зацепили его края крючьями на тросах и дружно двинулись вперёд. Кирпичная стена рухнула в облаке розовой пыли.

Он снова пришёл сюда на следующее утро. Было рано, солнце едва встало над мокрыми от растаявшего инея крышами. Сухие листья тополей изредка падали на кирпичные глыбы поваленной стены. На краю одного из обломков Лёнька нашёл надпись. Она занимала один кирпич и была короткой и простой: "Здесь сражались красногвардейцы Алданов, Снегирёв, Ковальчук". Даты не было.

Лёнька осторожно провёл пальцами по шероховатой поверхности. Кирпич был влажный, холодный.

- Чего смотришь? - услышал Лёнька и вскочил. Он увидел высокого веснушчатого парня в заляпанном цементным раствором ватнике. Видимо, это был каменщик.

- Это ты нацарапал? - спросил он.

Лёнька хотел ответить что-нибудь резкое, но встретил открытый дружелюбный взгляд и тихо сказал:

- Ковальчук нацарапал. В девятнадцатом году. А Снегирёва я знаю.

- Ты объясни толком, - попросил каменщик с откровенным любопытством. Он выслушал короткий Лёнькин рассказ и, посерьёзнев, произнёс:

- В музей бы его, этот камень.

Потом он наморщил лоб, сказал: "Подожди" - и, сходив куда-то, вернулся с маленьким ломом. Через несколько минут кирпич с надписью был отделён от других. Парень взял его под мышку и кивнул Лёньке: