Часы - Пантелеев Леонид. Страница 11

- Придется тебе сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков...

- Как? - говорит Петька. - Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты!..

- А что же ты?.. В бирюльки играл?

Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики.

- Я, - говорит, - это просто так разворотил. От злости.

Усмехнулся чернявенький.

- Ну, - говорит, - это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты все-таки должен.

- Спасибочки! - говорит Петька. - Что я - дурак сознаваться?.. Не дурак я...

Говорит чернявенький:

- Это, - говорит, - совершенно верно. Просто так - глупо сознаваться. Но если из-за тебя товарищ гибнет... Неужели ты можешь товарища предать?

- Нет! - говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. - Нет, - говорит, это ты брось. Меня на Кордоне вся братва знает. Я не легавый. Я за товарища всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь...

- Ну, так вот, - говорит чернявенький, - иди к Федору Ивановичу и чистосердечно признайся. Так, мол, и так, - дрова я разворотил. Тебе за это ничего не будет, - выговор разве, а Пятакова спасешь. Гибнет Пятаков в реформатории. Ладно?

Мотнул Петька головой.

- Ладно, - говорит, - схожу. Мне, - говорит, - плевать в высшей степени. Мне хоть в тюрьму отправляй... Не боюсь.

Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает:

"А что, если и вправду за такую вещь в тюрьму отправят? Ведь это что же? Это значит - кончено! Это - прощай, часики..."

Расстроился Петька от таких мыслей. И не знает Петька - идти или не идти к Федору Иванычу.

Думал, думал - надумал:

"Пойду. Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а нехорошо. Свой все-таки парень".

Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча.

Пришел Рудольф Карлыч. Петька и говорит:

- Разрешите, - говорит, - повидать заведующего. Разрешите мне отлучиться.

- Зачем? - спрашивает Рудольф Карлыч. - Какие у тебя дела? Может быть, тебя кто обидел? Может быть, я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало даю?

- Нет, - говорит Петька, - кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу.

- Ладно, - говорит немец. - Если очень нужно, то иди. Но ненадолго... Тебе еще нужно выдерживать карантин.

Вздохнул Петька.

- Приду, - говорит, - не знаю когда. Может быть, совсем не приду. Прощайте.

Вздохнул Петька и пошел к Федору Иванычу.

Приходит в его квартирку, а его нет. Он в экономии по хозяйству.

В квартирке мужчина какой-то сидит. С портфелем. В ботинках "джим". Тоже Федора Иваныча ждет. Ногти покусывает.

Стал Петька у дверей - ждет. А мужчина с портфелем ногти кусает.

"Что за дядька? - думает Петька. - По какой надобности пришел? Из кооперации, наверное, деньги за продукты получать. Или, может быть, монтер..."

А тут Федор Иваныч входит.

Петька к нему:

- Здрасти.

- А, - говорит Федор Иваныч. - Выздоровел? Так... Молодец.

А сам к другому, который в "Джимах":

- Здравствуйте. В чем дело?

Встает этот, который в "Джимах", и медленно говорит:

- Здравствуйте. Я к вам из детского реформатория. По поводу Георгия Пятакова. Представьте, - говорит, - вчера ночью Пятаков бежал из реформатория.

Задрожало у Петьки сердце. И мысли в голове заволновались. Не слышит Петька, что дальше говорят; одно думает: "Сознаваться или не сознаваться?".

А Федор Иваныч уж руку обкусанную пожимает и говорит:

- Бумаги вы получите в канцелярии. Так. До свидания.

И сразу к Петьке.

- Ну, - говорит, - какое у тебя дело? Зачем пришел? Выкладывай...

Покраснел Петька.

- Я, - говорит, - к вам. Не найдется ли у вас книжечки какой-нибудь почитать?

- Что? - говорит Федор Иваныч. - Книжечки? Так. Найдется. Есть у меня для тебя много разных книг.

Открыл Федор Иваныч шкаф.

- Выбирай, - говорит, - сколько хочешь.

Стал Петька в шкафу рыться и набрал целую охапку книг. И маленьких и больших. И с картинками и без картинок. Снес в лазарет и целую неделю от нечего делать читал.

Так и не сознался Петька в своей вине. Не было потому что смысла сознаваться. Но когда чернявенький у него спросил:

- Был ты у Федора Иваныча?

- Был, - ответил Петька. И покраснел.

- Молодец, - сказал чернявенький, - ты парень что надо. Выздоравливай скорей.

И похлопал Петьку по плечу.

А Петьке совестно стало, и отвернулся Петька к окну.

И вот, наконец, выписался Петька из лазарета.

А тут как раз занятия начались. Уроки. Устроили Петьке небольшой экзамен и определили его в класс "Б". К самым малышам.

Обидно, конечно, и неприятно.

Чернявенький и другие всякие там дроби проходят, а Петька с малышами:

"Саша у Маши, а Маша у Саши".

Обидно ужасно.

Вот раз подходит Петька к чернявенькому, - а ему фамилия Миронов, - и говорит:

- Нельзя ли мне перейти в ваш класс?

- Нет, - говорит Миронов. - Это, брат, нельзя. Знания твои хромают. Но если ты очень хочешь, можешь догнать наш класс по всем предметам. Тогда и перейдешь.

- Вот еще! - говорит Петька. - Очень мне надо... Очень мне сдались ваши предметы. К черту! Не буду!

И стал Петька дальше с малышами твердить:

"Саша у Маши, а Маша у Саши..."

Но тут неприятность вышла.

У которых ребят родные имеются - по субботам большой праздник. По субботам в приюте Клары Цеткин отпуска и свидания. И приходят к ребятам разные мамаши и папаши с кулечками и узелками. А в кулечках - известно гостинец: пирога кусок, булочка какая-нибудь, котлетка, яблоко...

К Петьке, конечно, никто не ходил. К Миронову, к тому тетка два раза из Новочеркасска приезжала. По рублю оба раза дала. А у Петьки даже самой задрипанной, неродной тетки не было.

А в эту субботу вдруг прибегает дежурный и выкликает Петьку по фамилии.

- Пришли, - говорит, - к тебе на свидание.

Засмеялся Петька и говорит:

- Брось, - говорит, - пушку заливать. Меня не обманешь.

- Честное слово! - говорит дежурный. Френкель был дежурный, из первого класса. - Не вру, - говорит. - Пришли к тебе. Посмотри сам.

Вскочил Петька, побежал.

"Что, - думает, - за чушь? Кто ко мне мог прийти?"

Вбегает в зал, а там уж много народу - папаши, мамаши разные. И их родные дети. Смеются, разговаривают.