Собрание сочинений (Том 1) - Лиханов Альберт Анатольевич. Страница 141

Вадька был грамотнее Марьи, плакаты читал, и звуки радио в него тоже залетали. Поэтому он собрал мочалку, мыло - к тому же и мочалка была всего одна, и мыла плоский такой остаток, обмылок, - велел Марье прогладить утюгом трусишки да рубашки свои и Вадимовы, взял Марью за руку и силком повел в баню.

- Вы знаете, какой ужас! - причитала Марья и даже сейчас еще краснела. - Какой стыд! Вокруг одни голые мужчины! И я одна среди них! А Вадька! Ругается! И какие-то мальчишки над ним смеются.

- "Мужчины"! - передразнил ее Вадим. Первый раз я увидел, как вежливость по отношению к сестре изменила ему. Видно, это было выше его сил. - Одни старики да мальчишки!

- Какая разница! - воскликнула Марья. - В общем, я решила, будь что будет. Разделась и как в омут нырнула.

- Ну и что? - спросил Вадим голосом человека, знающего ответ. - И ничего страшного. Раз надо, так надо!

- В мойке стало легче, - согласилась Марья. - Там пар, и ничего не видно. Я прикрылась тазиком, а волосы, видите, короткие, так что на меня никто не посмотрел.

- Забились в угол! - перебил сестру Вадим. - Я ее спиной ко всем посадил. Намылил как следует. Сам воду таскал. - Он засмеялся. - Трусиха, сидела закрыв глаза. Вся тряслась от страха.

Бабушка и мама улыбались, поглядывали на меня, и я отлично понимал, почему они так смотрят. И тут мама сказала:

- Ничего особенного, Машенька. Что же делать? У нас вон Коля тоже со мной в баню ходит!

Надо же! Не смогла промолчать!

Я чувствовал, что заливаюсь горячим жаром, что лицо мое пылает, что уши, наверное, уже похожи на два октябрятских флажка.

Марья выкатила на меня свои шары. "Чего увидела-то?" - хотел спросить я. И тут Вадька воскликнул:

- Видишь, Марья!

Будто какая-то великая правда восторжествовала. А Вадька крикнул снова:

- Так она с тех пор в баню ходить не хочет!

Не успел отпылать я, залилась Машка. Покрылась даже испариной.

Ну, вот и все. Мама принялась говорить Марье, что это глупо, что в баню следует ходить постоянно, она же девочка, надо брать шкафчик в уголке, там тихо раздеваться, по сторонам не глазеть, быстро проходить в мойку и опять в уголок. Очень правильно сделал Вадик, молодец, сразу видно, что большой мальчик, сознательный человек, заботливый брат.

Наверное, она говорила такими же словами, как мама Вадика и Марьи, а может, так говорят все мамы, очень похоже объясняют разные простые вещи, и Вадим умолк, повесил голову, а из Марьиных глаз пошла капель: кап-кап, кап-кап.

Мама все это видела, но не останавливалась, говорила свои слова, считая, наверное, нужным как следует все и очень подробно объяснить, а я думал о том, что все-таки плохо быть маленьким.

Вроде ты и свободен, как все, а нет, не волен. Рано или поздно обязательно потребуется сделать что-то такое, чему душа твоя противится изо всех сил. Но тебе говорят, что надо, надо, и ты, маясь, страдая, упираясь, все-таки делаешь, что требуют.

Вот и выходят всякие глупости. Я, мальчишка, моюсь с мамой в женской бане, а девчонка Машка с братом в мужской.

Где тут истина? Где справедливость?

* * *

Ну и третье событие того вечера.

Да. Есть вещи, которые даже вспоминать противно... В общем, Вадим и Марья пошли домой, я хотел их проводить, но мама меня не пустила.

- Почему? - удивился я.

- Есть дело, - строго ответила она.

Сердце снова заколотилось неровно, с перебоями. Но что же, что означает эта странная строгость? Ждать оставалось недолго.

Едва Вадим и Марья вышли, как мама оборотилась ко мне, и я увидел, что лицо ее стало точно таким, как у гипсовой женщины с веслом в скверике у кинотеатра.

- Где! Ты! Сегодня! Был! - не опросила, а отчеканила мама.

"Откуда, откуда она могла узнать?" - думал я совершенно глупо. Будто, откуда именно она узнала, могло иметь для меня хоть какое-нибудь значение.

- Ну... - бормотал я. - Так... В общем... Мы...

Вот так я и проговорился. Так я поставил под вопрос значение Вадима в своей жизни. В маминых, конечно, глазах.

- Ах мы! - воскликнула мама. И уже не дала мне опомниться. - С Вадиком? - продолжала она, и мне не оставалось ничего иного, как послушно кивать. - И с Машей! Ну, ясное дело, и с ней. И все трое! - восклицала мама. - Прогуляли уроки!

Я помотал головой.

- Ах, не трое! Только вы с Вадимом?

Но не мог же я клеветать на невинного человека.

- Значит, с Машей! Но ведь она ходила в школу. Так!..

Даже для мамы не такая простая задача. Требуется поразмыслить. Но только мгновение.

- Сначала, - выносила она обвинение, - ты прогулял с Вадимом! - Ее глаза рассыпали громы и молнии. - А потом с Машей.

Я кивнул и кивнул еще раз. "Хорошо, хорошо, - как бы говорил я. - Но выслушай же, в конце концов. Даже злостный преступник и тот имеет право на объяснение своих действий".

Мама стояла, скрестив руки на груди, совсем как Наполеон Бонапарт. Только вот треуголки на ней не было. Ну и, конечно, брюк. А так вылитый император. А рядом с ним покорная слуга - внимательная, качающая головой, осуждающая меня бабушка.

"Да погодите вы! - встряхнулся я. - Выслушайте меня". И пролепетал:

- Мы искали еду.

- Что? - воскликнула мама.

А бабушка горестно подперла ладонью подбородок.

- Что? Что? Что? - выкрикивала мама, будто боялась, что не так меня поняла. Ослышалась. - Ты? Искал? Еду?

- Ну да! - сказал я. - С Вадиком. Достали жмых. Только он невкусный. Его надо пилить. Напильником.

Когда человека обвиняют не совсем уж напрасно, он чаще всего занимается объяснением ничего не значащих мелочей. И как правило, это только раздражает обвинителей. Маму тоже понесло. Этот жмых, которого она, может, никогда и не видала, словно свел ее с ума.

Она вдруг заговорила с бабушкой. Есть такая манера у взрослых: при тебе обращаться к другому человеку, выкрикивая всякие вопросы.

- Представляешь? - крикнула она бабушке. - Мы бьемся! Как мухи в ухе! Работаем! Не покладая рук! Экономим! Думаем о нем и на работе, и даже во сне! А он! Прогуливает уроки!

Есть еще и другой способ пытки. Обращаются вроде к тебе, а ответить не дают. Отвечают сами.

- Ты что, голоден? - спросила меня мама, но даже не взглянула на меня. - Сыт! Ты разут? Нет, обут! У тебя нет тетрадок? Есть! Тебе холодно? Ты живешь в тепле! Тогда чего же тебе надо? - воскликнула она, и я подумал, что хоть сейчас-то дадут слово мне. Не тут-то было! У мамы на все имелись свои ответы. - Хорошо учиться! - сказала она. И прошлась от стола до шифоньера. - И уж конечно! Не пропускать уроков!