Тридцать три - нос утри - Крапивин Владислав Петрович. Страница 5

– Я бы тоже гулял. Разве это справедливо лишнюю неделю гонять человека на уроки за какую-то брызгалку!

– Не за брызгалку, а за всякое...

– Зинуля, ты зануда, – Винцент Аркадьевич встал. – Шагай отсюда, моя дорогая, мне надо работать.

Сейчас работа шла хуже. Мешали сосредоточиться посторонние мысли. И почему-то все время вспомингался тепловоз на насыпи – с усатым машинистом и мальчишкой.

Винцент Аркадьевич не устоял перед соблазном, опять сел к трубе. Но теперь насыпь была пуста. Лишь скакали по блестящему рельсу воробьи. Винцент Аркадьевич повел трубой пониже: нет ли чего интересного в других местах? В поле зрения косо поплыли дощатые дома Стахановской улицы. В одном доме на втором этаже было распахнуто окно. И... в этом окне Винцент Аркадьевич увидел уже знакомого Вовку Лавочкина.

Он узнал Вовку по звездно-полосатой рубашке. Вовка был виден по плечи (видимо, стоял у окошка на коленках). Локти он поставил на подоконник, а лицо его было скрыто кулаками и подзорной трубой, которую он в этих кулаках держал – приставил ее к глазу.

Труба была не такая, как у Винцента Аркадьевича, маленькая. И скорее всего, самодельная: над объективом топорщился клочок отклеившейся бумаги. Конечно, приближала она не в сорок раз, а где-нибудь раз в пять, не больше. Но... все-таки приближала. И когда две трубы сошлись – объектив в объектив – Винцент Аркадьевич понял, что Вовка видит его.

Он, Вовка Лавочкин, оторвался на миг от окуляра, отвел в сторону лицо. Брови его смешно приподнялись, глаза округлились, лоб сморщился. Вовка прикусил нижнюю губу. Потом почесал кудлатое темя. И снова приник к окуляру.

Так они смотрели друг на друга с полминуты. Потом Вовка поднял над плечом ладонь и качнул ей из стороны в сторону. Помахал ему, незнакомому пенсионеру. И будто ниточка протянулась между двумя объективами. От улицы Тобольской до улицы Стахановской. Над огородами и крышами, над заросшим пустырем... Винцент Аркадьевич тоже поднял руку.

Нет, он не помахал Вовке. Словно что-то его толкнуло – он качнул пальцы к себе. Этакий приглашающий жест. Иди, мол, ко мне, Вовка.

И тот понял!

Высунулся из окна по пояс и закивал. И скрылся...

Вот как все получилось. Неожиданно и странно. Винцент Аркадьевич был смущен. Что же теперь делать? Ждать Вовку Лавочкина в гости?.. Ну а что такого? Пусть придет. Посмотрит большую трубу, расскажет, как мастерил свою... Возможно, этот эпизод пригодится для мемуаров “Тени как шпалы”.

Конечно, со стороны может показаться смешно: сошлись старый да малый. Но... может быть судьба теперь более удачно повторяет давний случай?

Ох, но как Вовка найдет его в большущем этом доме? Едва ли мальчишка за несколько секунд сумел определить, на каком отаже, в каком по счету окне увидел дядьку с телескопом. Их, окон-то, по фасаду чуть не полтыщи! И девять подъездов. Недаром окрестные жители именуют это здание Великой китайской стеной.

Пойти, что ли, встретить?

“Ты ищешь повод, чтобы улизнуть от работы”.

“Но я написал полторы страницы! Имею я право на утреннюю прогулку?”

На улице было чудесно. Тепло, а на солнце – просто-напросто жарко. Но это была приятная жара, сквозь нее пробивался ветерок, пахнущий тополями. Их листва была еще молодой, клейкой...

Каким же путем идти навстречу Вовке?

Логичнее всего – напрямик через пустырь.

По пустырю, среди бурьяна и бетонных обломков разбегались тропинки. Винцент Аркадьевич зашагал по той, что вела (как ему казалось) точно к Вовкиному дому.

Тропинка сперва шла прямо, а потом стала петлять среди зацветающего иван-чая и осота с желтыми пушистыми головками. Один раз гукнул тепловоз, простучал по насыпи поезд, но дальний шум не прогнал здешнюю тишину. Она тихонько звенела, и казалось, что звон этот – от жаркого солнечного света.

Винцент Аркадьевич увидел, что тропинка уходит в сухие репейные джунгли, и озаботился: он был в новых светлых брюках и такой же куртке. Пойти в обход?

И в этот миг из джунглей возник Вовка Лавочкин.

Остановился.

В спутанных его волосах и на звездно-полосатой рубашке были прошлогодние репьи, на ногах и руках – белые царапины, а на скуластой рожице – нерешительность и ожидание. Вовка тронул языком трещинку на верхней губе и улыбнулся. Чуть-чуть.

– Привет, – сказал Винцент Аркадьевич. Кажется, получилось чересчур небрежно, нарочито. Вовка отозвался отчетливо:

– Здравствуйте. – Он шмыгнул ноздрей, улыбнулся заметнее и голой пяткой почесал косточку на другой ноге. Видать, ужалил в зарослях.

– А чего ты босиком-то?

– А! – он будто обрадовался. Весело зашевелил пальцами ног. – Не успел кроссовки надеть, заторопился.

– Почему заторопился?

– Ну... я подумал: вдруг вы правда меня позвали?

– А я правда позвал! – И Винцент Аркадьевич ощутил, как скованность у него исчезла. – Позвал, а потом подумал: как ты меня отыщешь в нашей громадине?

– Я бы отыскал! Походил бы, поглядел бы на окна!... А вы... – Он опять шмыгнул ноздрей и поглядел исподлобья.

– Что?

– Вы, что ли, специально пошли мне навстречу?

– Естественно...

Вовка посмотрел на свои ноги. Опять пошевелил пальцами. Кажется, с сомнением. Мол, так ли это “естественно”?

– Раз уж встретились, давай-ка сядем да побеседуем. Вон там... – Неподалеку лежали друг на друге две расколотые серые плиты. Забыв о новых брюках, Винцент Аркадьевич уселся на пыльный бетонный край. Вовка вспрыгнул на плиту в метре от него – как воробушек. Сел на корточки, обхватил колени. Сбоку по-птичьи глянул на Винцента Аркадьевича.

“Интересно, что он думает про меня? Странный седой дядька, поманил зачем-то... А может, он меня боится?”

– Ты, наверно, гадаешь: “С чего это старик надумал заводить со мной знакомство?”

– Не, я не гадаю! Я догадался! Потому что у вас телескоп и у меня. Дело ведь не в том, кто старый, а кто маленький, а в том, что дурачества одинаковые... ой... Это бабушка так говорит: “Дурачество у тебя с той подозрительной трубой”. Я говорю: “Не с подозрительной, а с подзорной”. А она все равно...

– Знаешь, друг мой, мне говорят то же самое. Только не бабушка, а дочь. Она уже взрослая... Видимо, таковы женщины. А?