Страна призраков - Гибсон Уильям. Страница 19

– Нет.

– В большинстве своем, – произнес магнат, выезжая на Сансет, – люди не садятся за руль такой машины собственной персоной.

– Большинство людей вообще никогда не окажется в такой машине. – Сидящая рядом с ним Холлис вытянула шею, пытаясь заглянуть назад, в пассажирскую кабину.

Вроде бы там горел матированный потолочный светильник? Да, это вам не заурядная «лунная крыша» [71]. Масса сверкающего дерева, обивка из угольно-черной кожи ягненка...

– Это «брабус-майбах», – отозвался Бигенд; повернувшись, Холлис успела заметить, как он ласково погладил руль. – Чтобы выпустить такого красавца, фирма Брабуса всерьез переиначивает продукцию Майбаха. Если бы вы ехали сзади, то могли бы наблюдать локативные представления по мониторам, встроенным в спинки передних сидений. Здесь есть беспроводная локальная сеть и маршрутизаторы GPRS.

– Спасибо, я обойдусь.

Ох уж эти задние кресла с обивкой цвета ружейного ствола! Если их разложить, наверняка получатся кровати, а то и профессиональные хирургические кресла. Сквозь дымчатое оконное стекло Холлис видела, как пешеходы на перекрестке удивленно таращатся на «майбах». Тут светофор переменил сигнал, и машина тронулась с места. Ее интерьер по-прежнему напоминал вечерний зал музея.

– Вы всегда ездите на этом красавце? – спросила журналистка.

– В агентстве есть еще «фаэтоны», – ответил Бигенд. – Добротная машина. Издали можно принять за «джетту».

– Я не очень-то разбираюсь в автомобилях.

Холлис провела большим пальцем по шву сиденья. Вот каковы, должно быть, на ощупь ягодицы супермодели.

– А почему, если не секрет, вы решили посвятить себя журналистике?

– Надо же было зарабатывать на хлеб. На гонорары «Кёфью» не слишком разживешься, а чтобы выгодно вкладывать деньги, нужен особый дар.

– Это большая редкость, – согласился Бигенд. – Если человеку везет, он начинает мнить, будто бы у него талант. Но в принципе все делают одно и то же.

– В таком случае хоть бы мне кто-нибудь объяснил, что именно.

– Если вам нужны деньги, для этого существуют поля поурожайнее, чем журналистика.

– Вы меня отговариваете?

– Ничуть. Наоборот, поощряю искать большего. Меня интересует ваша мотивация, ваше понимание мира. – Он искоса посмотрел на пассажирку. – Рауш сказал, вы раньше писали о музыке.

– Гаражные группы шестидесятых. Я начала собирать материал еще во времена «Кёфью».

– Это был ваш источник вдохновения?

Холлис оторвала взгляд от четырнадцатидюймового дисплея на приборной доске «майбаха», где красный курсор – символ автомобиля – плыл по зеленой ленте бульвара Сансет, и подняла глаза на спутника.

– Только не в смысле моей профессии, не в музыке. Я просто любила эти группы... Люблю, – поправилась она.

Бигенд кивнул – очевидно, понимал разницу.

Холлис опять поглядела на приборную доску: дорожная карта исчезла, вместо нее возникла каркасная диаграмма вертолета незнакомой луковичной формы, развернутая в профиль. Ниже появился каркас корабля. Очень мелкого корабля. Или вертолет был чересчур крупным. Картинку сменило видеоизображение настоящей летающей машины в небе.

– А это что?

– Так называемый «Хук», сделан еще в Советском Союзе [72]. У вертолета чудовищная подъемная способность. В Сирии есть по крайней мере один такой.

Теперь уже «Хук», или его подобие, поднимал над землей советский танк, будто бы для иллюстрации.

– Следите за дорогой, – посоветовала журналистка. – Хватит вам любоваться своим пауэрпойнтом [73].

Следующий сюжет в виде упрощенной цветной анимации показывал, как вертолет (название которого никак не соответствовало его форме) опускает грузовую тару на палубу и в трюмы судна.

– А тот контейнер из вашей истории... – начала Холлис.

– Да?

– Вам приблизительно сказали, сколько он весит?

– Этого мы не знаем, – произнес Бигенд, – но иногда он размещается в центре груды других контейнеров, потяжелее. Это самое надежное положение, так его обычным путем не достать, если с моря. А вот «Хук» нам поможет. С помощью вертолета ящик можно доставить куда угодно, например, на другой корабль. Это и быстро, и удобно.

– Он повернул на Сто первую автостраду, к югу.

Подвеска «майбаха» превратила изрытую оспинами мостовую в гладкий шелк или растопленную сливочную помадку. Холлис нутром ощутила мощь автомобиля, которой так естественно, без усилий управлял человек. Теперь линии на дисплее приборной доски представляли собой сигналы, испускаемые транспортной тарой: они поднимались под острым углом к вертикали, затем их перехватывал спутник и пересылал обратно, за изгиб горизонта.

– Мистер Бигенд, куда мы едем?

– Хьюберт. В агентство. Там лучше всего обсуждать дела.

– Какое агентство?

– «Синий муравей».

Тут на дисплее возникло то самое насекомое, недвижное и категоричное, как иероглиф. Синего цвета. Холлис вновь подняла глаза на Бигенда. В профиль он ей кого-то смутно напоминал.

18

Окно Элеггуа

Tia [74] Хуана велела ему пройти пешком по Сто десятой улице до Амстердам-авеню и собора Святого Иоанна Богослова, чтобы спросить совета у Элеггуа. Властелина, как она выразилась, всех дорог и дверей на свете. Хозяина всех перекрестков между человеческим и божественным. Вот почему, по словам Хуаны, ему отвели особое окно, место для поклонения в огромной церкви на Морнингсайд-Хайтс [75].

– В этом мире, – учила Хуана, – ничто не свершается без его соизволения.

Поднимаясь по склону мимо заграждений из обклеенной постерами фанеры и мелкой проволочной сетки там, где много лет назад ливни обрушили ветхую стену церковных земель, Тито заметил, как с неба посыпались первые белые хлопья. Он поднял воротник, натянул пониже шляпу и продолжал свой путь. Мужчина уже не удивлялся снегу как чему-то чуждому, но все же наполнился благодарностью, когда наконец достиг Амстердама. Неоновая вывеска пиццерии «V&T», не горевшая днем, словно пыталась напомнить о заурядном светском прошлом авеню. Вот уже показался дом священника. Вечно сухой фонтан в его саду украшала совершенно безумная скульптура: Священный Божий Краб, держащий в одной клешне отрубленную голову сатаны. Впервые попав сюда в обществе тетки, Тито ужасно заинтересовался этим изваянием. И еще его любопытство возбудили четыре петушка, живущих при соборе. Один из них был альбиносом – священной птицей Орунла [76], как пояснила Хуана.

Двери собора не охранялись. Стражников Тито нашел внутри, они подошли и попросили сделать пожертвование в пять долларов. Тетка научила племянника, как нужно снять шляпу и перекреститься, после чего, уже не обращая на них внимания, сделав вид, будто бы он не понимает английского, зажечь свечу и притворно погрузиться в молитву.

Сколько пространства! «Это самый большой собор в мире», – утверждала Хуана. Однако сегодняшним снежным утром Тито нашел храм пустым (по крайней мере с виду) и почему-то более холодным, нежели сама улица. В соборе висела дымка – или облако звуков. Даже самые тихие движения порождали легчайшее эхо, которое беспокойно гуляло среди колонн и над каменным полом.

Оставив тонкую свечку теплиться рядом с четырьмя другими, Тито двинулся по направлению к главному алтарю. Он шел и смотрел на облачка, вылетающие изо рта, и только раз приостановился, чтобы оглянуться на сумеречное зарево в гигантском круглом окне-розетке над теми дверями, через которые недавно вступил сюда.

Один из каменных эркеров, обрамляющих чудовищное пространство, принадлежал Элеггуа, о чем свидетельствовали образы на цветных витражах. Вот сантеро просматривает свиток: на нем легко различить цифры три и двадцать один, по которым и распознается ориша; мужчина лезет на столб, чтобы установить «жучок» для телефонного прослушивания; еще один человек изучает компьютерный монитор. В общем, самые разные способы управления этим и другими мирами, и над всеми путями – безраздельная власть оришей.