Страна призраков - Гибсон Уильям. Страница 2

За спиной Одиль стоял юный широкоплечий латиноамериканец: бритая голова, рукава ретро-этнического «Пендлтона» [8] отрезаны ножницами повыше локтей, незаправленные по?лы болтались почти до колен мешковатых хэбэшных штанов.

– А вотри Санте, – заявил он, когда увидел пришедшую, и поднял серебристую банку «Текате» [9].

Вниз по его руке вилась татуировка – очень четкие, изумительной работы буквы на староанглийском.

– Извините, не поняла?

– A votre sante [10], – поправила Одиль, прижимая к носу мятую тряпку с лохматыми краями.

Холлис не приходилось встречать менее утонченной француженки, хотя этот высокозанудливый европейский стиль только придавал ей мерзкого шарма. На Одиль были черный свитер три икс-эль – творение какого-нибудь давно умершего выскочки, носки из коричневого нейлона в полоску, мужские, с особо противным блеском, и прозрачные пластмассовые сандалии цвета вишневого сиропа от кашля.

– Альберто Корралес, – представился парень.

– Очень приятно. – Ладонь пришедшей утонула в его пустой руке, сухой, как опилки. – Холлис Генри.

– Группа «Кёфью», – заулыбался Альберто.

Надо же, фанат. Холлис, как всегда, удивилась, и ей отчего-то сразу стало не по себе.

– Сколько дряни в воздухе, – посетовала Одиль. – Дышать нечем. Может, поедем уже смотреть?

– Ладно. – Бывшая солистка обрадовалась перемене темы.

– Прошу, – пригласил Альберто, по-милански точно метнув пустую банку в белое мусорное ведро «Стандарта». Ветер тут же утих, как по заказу.

Холлис заглянула в вестибюль, бросила взгляд на безлюдную конторку портье, в темноту террариума для девиц в бикини – и последовала за своими спутниками (при этом Одиль раздражающе шаркала ногами) к автомобилю Альберто, классическому «жуку», дерзко сверкающему, словно лоурайдер [11], бесчисленными слоями краски. Глазам бывшей певицы предстали: жаркий вулкан, кипящий расплавленной лавой, грудастые латинские красотки в еле заметных набедренных повязках, ацтеки с перьями на головах и свернувшийся разноцветными кольцами крылатый змей. Либо хозяин авто переборщил со смесью этнических культур, либо она упустила момент, когда «фольксваген» сделался частью пантеона.

Парень открыл пассажирскую дверь и придержал спинку, пока Одиль проскользнула на заднее сиденье, где, как выяснилось, уже лежало какое-то оборудование, и торжественным жестом, разве что не раскланявшись, пригласил в машину Холлис.

Та изумленно заморгала, впечатленная прозаичной семиотикой старенькой приборной доски. Салон благоухал этническим освежителем воздуха. А ведь это, как и боевая раскраска, – часть особого языка, смекнула Холлис. Впрочем, парень вроде Альберто мог нарочно выбрать неподходящий аромат.

Асфальтовую дорогу тонким слоем покрыла гниющая биомасса из пальмовых волокон. Автомобиль вырулил на Сансет и после аккуратного разворота на сто восемьдесят градусов поехал к отелю «Мондриан».

– Я столько лет ваш поклонник, – сказал Альберто.

– Его интересует история как субъективный космос. – Голос Одиль раздался почти над ухом попутчицы. – Он полагает, что этот космос рождается из страданий. Всегда и только из них.

– Кстати о страданиях, – вырвалось у Холлис при виде «Пинк дота». – Альберто, тормозни, пожалуйста, у магазина. Сигарет куплю.

– ’Оллис! – нахмурилась француженка. – А сама говорила, не курю.

– Вот и начну.

– Так мы ведь уже приехали. – Альберто свернул налево и припарковался на Ларраби.

– Куда приехали? – Холлис приоткрыла дверь, подумывая удрать, если что.

Водитель заметно помрачнел.

– Сейчас достану все, что нужно. Хочу, чтобы ты первая посмотрела. Потом обсудим, если пожелаешь.

Он вышел из машины. Холлис – за ним. Ларраби-стрит круто сбегала навстречу озаренным огнями долинам города; даже стоять на ней было не очень удобно. Альберто помог Одиль выбраться с заднего сиденья. Та прислонилась к «фольксвагену» и спрятала голые ладони под мышками свитера.

– Холодно, – пожаловалась она.

И вправду, заметила Холлис, разглядывая громаду непристойно розового отеля над собой: без теплого ветра в воздухе сразу посвежело. Альберто пошарил на заднем сиденье, достал оттуда помятый алюминиевый футляр для камеры, обмотанный крест-накрест клейкой лентой, и повел своих спутниц вверх по крутому тротуару.

Длинный серебристый автомобиль беззвучно проплыл в сторону бульвара Сансет.

– А что здесь? Что мы такого должны увидеть? – не выдержала Холлис, когда троица дошла до угла.

Парень опустился на колени, раскрыл футляр. Предмет, появившийся на свет из пенопластовой упаковки, Холлис поначалу приняла за сварочную маску.

– Надень.

Альберто протянул ей головную повязку с каким-то козырьком.

– Виртуальная реальность? – Только сказав эти слова, Холлис поняла, как давно не слышала, чтобы их произносили вслух.

– Да нет, устарелое «железо». – Парень достал из сумки лэптоп и включил его. – Другого позволить себе не могу.

Холлис опустила козырек на глаза и будто сквозь мутную пелену посмотрела на пересечение бульвара Сансет и Кларк-стрит, отметив про себя вывеску «Whisky A Go-Go» [12]. Альберто протянул руку, чтобы осторожно вставить провод возле козырька.

– Сюда. – Спутник повел ее вдоль тротуара к низкому, выкрашенному в черный цвет фасаду без окон.

При виде вывески Холлис поморщилась. «Viper Room» [13].

– Сейчас, – произнес парень и, судя по звуку, застучал по клавишам лэптопа. Та, к кому он обращался, уловила краем глаза какое-то мерцание. – Смотри. Вон туда.

Повинуясь жесту, она повернулась. На тротуаре лицом вниз лежал худой темноволосый человек.

– Ночь на ’Эллуин, – объявила Одиль. – Тысяча девятьсот девяносто третий год.

Холлис подошла ближе. Тела не было. Но оно было. Альберто шагал следом и нес лэптоп, заботясь, чтобы не вылетел провод, и даже вроде бы затаив дыхание. А может, она судила по себе.

Холлис наклонилась. Мертвый парень смахивал на птичку. Четко очерченная скула отбрасывала собственную маленькую тень. С чрезвычайно темными волосами хорошо сочетались рубашка и брюки в тонкую полоску.

– Кто это? – спросила наконец Холлис.

– Ривер Феникс [14], – еле слышно ответил Альберто.

Она подняла взгляд, увидела вывеску «Whisky A Go-Go» и вновь опустила глаза. Какая у него хрупкая белая шея.

– Но Ривер Феникс был блондином.

– Перекрасился, – пояснил Альберто. – Для роли.

2

Муравьи в воде

Старик напомнил Тито вывеску-призрак из тех, что блекнут на глухих стенах почерневших от ветхости зданий, являя взорам прохожих названия товаров, давно утративших актуальность.

Даже если бы на одной из них вдруг обнаружился текст из самых злободневных, самых свежих и страшных новостей, вы все равно не усомнились бы, что и он висел тут всегда, теряя краски на солнце и под дождем, просто не попадался никому на глаза. Похожее чувство Тито пришлось испытать, когда он повстречал старика на Вашингтон-сквер, подсел к нему за бетонный шахматный столик и осторожно передал айпод, прикрывшись газетой.

Всякий раз, как этот старик, без выражения глядя куда-то в сторону, прятал очередной айпод, на его запястье тускло блестели золотые часы. Циферблат и стрелки были почти не видны под мутным исцарапанным стеклом. Часы мертвеца. Такими торгуют на блошиных рынках, свалив их заодно с прочей рухлядью в ящики из-под сигар.

Если говорить об одежде, то и она могла принадлежать покойнику. Ткань, казалось, источала безжизненный холод, какой бывает исключительно в Нью-Йорке в конце своенравной зимы. Холод забытого багажа, казенных коридоров, проржавевшего шкафчика для одежды.