Ночная Мышь, или Первый полет - Кондратова Мария. Страница 6

Неудачный пример. Заяц и сам сразу же это понял.

— Я и так взлетаю на неё мигом, — немедленно заявила Мышь, — хочешь, покажу?! — И не дожидаясь ответа, выскочила из домика. Заяц выбежал за ней, но успел увидеть лишь мелькнувшее в ветвях жёлтое пятно, а через мгновение голова Ночной Мыши уже вынырнула из зелени около самого флага. — Вот видишь! — ликующе донеслось с высоты.

— Вижу, — вздохнул Заяц и закричал: — спускайся немедленно! То есть, что я говорю… наоборот, спускайся медленно! Очень медленно, осторожно, а то ещё, не дай Бог, упадешь.

— Не-а! — бесшабашно донеслось с высоты, — и пару секунд спустя запыхавшаяся Мышь спрыгивала с одного из бесчисленных канатов.

— Видишь, я прекрасно обхожусь без всякого летанья!

— Обходишься, — согласился Заяц, — но…

— Какое еще «но»?..

— Наверное, я не смогу тебе сейчас объяснить, — беспомощно почесал кончик носа Верёвочный мечтатель, — просто не смогу. Я понимаю, что ты не понимаешь… И наверное, довольно жестоко требовать от тебя того, что ты не понимаешь… Но разве я когда-нибудь хотел тебе плохого?.. Может, попробуешь, начнёшь заниматься по книжке, ради меня… А я чем смогу, попытаюсь тебе помочь. Если, конечно, в помощи такого бескрылого существа будет хоть какой-нибудь практический смысл…

Ночная Мышь глянула на него исподлобья. Ей совершенно не хотелось читать книжку в скучной обложке.

«Зарядка для мышц плечевого пояса» — звучит не слишком вдохновляюще, даже на мой вкус.

О, Ночная Мышь прекрасно знала, что такое зарядка… Меньше, чем зарядку она любила только купание в солёных слезах Печальной Икки и овсяную кашу без сахара. Но Заяц смотрел на неё так жалобно и… он купил ей такую великолепную шляпу… День был солнечный, ясный, и его совершенно не хотелось омрачать раздорами. Мышь поднялась на цыпочки и шепнула Зайцу прямо в мохнатое ухо.

— Ради тебя, ворчун-холостяк, я готова выучиться даже прыгать с парашютом, хотя не знаю, что это такое, и ума не приложу, когда и зачем такое умение может понадобиться. Но сейчас я хочу, наконец, доплести венок, пока он окончательно не завял!

И не дожидаясь ответа, кроха помчалась к брошенному посреди поляны Ночному Горшку, на ручке которого сиротливо качался неоконченный венок. Мышь боялась, что Заяц ещё о чем-нибудь её попросит, а она и в третий раз не сумеет ему отказать.

Но у Зайца в тот день больше не было просьб, он принялся разбирать оставшиеся покупки. Однако, прежде чем начать раскладывать содержимое свёртков по полочкам, кладовкам и сундукам, он достал из кармана заветную верёвочку и растроганно пробормотал, завязывая сложный многопетельный узел:

— Золотой ребёнок…

Услышь его Ночная Мышь, она бы непременно закатила скандал:

«Кто здесь ребёнок? Я не ребёнок! Я совершенно взрослая и самостоятельная Мышь!»

Но сейчас Заяц мог безнаказанно шептать всё что угодно: у его воспитанницы были дела поважнее, она вплетала в венок тоненькие берёзовые веточки.

Глава 6,

в которой Ночной Горшок попадает в неприятное положение

Заканчивать венок — дело непростое. Двумя лапками тут никак не управишься. Мышь пыхтела, бурчала, напевала песенку, словом, помогала себе как только могла, зато и плетение вышло на славу. Закончив его, она даже присвистнула от удовольствия:

— Ай да Мышь, ай да молодец!

И только сейчас услышала эти странные звуки — «цоп-цоп-цоп». Кроха чутко дрогнула серыми ушами. Так точно! Кто-то скрёбся и пыхтел рядом. Она вскарабкалась на горшок, поднялась на цыпочки и огляделась. Никого. Звук повторился. Мышь прислушалась и (о, ужас!) сообразила, что таинственный «кто-то» скребётся не просто рядом, а прямо под ней. Звук доносился из-под стоящего кверху дном горшка.

Ой-ёй-ёй! Мышь немедленно спрыгнула с него и отскочила в сторону. Цопанье смолкло, раздалось шипенье. На всякий случай Ночная Мышь отступила.

— Подумать только, это всё происходит под горшком — под моим горшком! — дрожащим голоском возмутилась она, а возмутившись, перепугалась до смерти.

Горшок был большой — кроха и забиралась-то на него в два приёма, цепляясь за ручку — он был лишь немногим ниже её. Горшок стоял на земле кверху дном с самого утра. Мышь зажмурилась и представила, как Страшное-Землеройное-Существо копошится в горшке (её горшке!), пытаясь выбраться на поверхность. Огромное. Чёрное. С во-о-от такими зубами и чешуёй! Оно скребётся и пыхтит, выползая из-под земли…

— Ой! — прошептала впечатлительная кроха, закончив фантазировать, и села на землю. Ворчанье под горшком усилилось. Мышь замерла.

— Я теб-бя не б-боюсь, — заявила она горшку дрожащим голосом.

Пыхтение сменил частый раздражённый стук.

— Чего стучишь — выходи! — крикнула воинственная малютка и, подумав, добавила, — тварь лупоглазая! — ей было очень страшно, а от страха Мышь всегда начинала ругаться нехорошими словами. К счастью, знала она их не слишком много.

(Так оно, как правило, и бывает — тот, кто громче всех ругается, тот сильнее всего боится).

«Кто-то» в горшке яростно заскрёбся.

— Ах так! — пискнула раззадорившаяся кроха и зажмурившись во второй раз (чтобы было не так страшно), подбежала к горшку и что есть мочи его толкнула. На этом приступ безумной храбрости прошёл, Мышь испуганно юркнула в траву и спряталась под новую шляпу.

— Меня нет! — тихонько пискнула она, уткнувшись носом в землю, и слушая, как выведенный из равновесия горшок, перевернувшись, съезжает с кочки. Когда он остановился, воцарилась тишина. Ночная Мышь лежала, затаив дыхание. Неожиданно кто-то обиженно пискнул у неё над ухом.

— Она ещё издевается!

Огромное зубастое чудовище не могло говорить этим тоненьким писклявым голоском, и осмелевшая Мышь подняла голову. Прямо перед ней на кочке сидел крошечный серый птенец, похожий на маленький пушистый клубок, и обиженно пыхтел.

— Я сижу, стучу, а она — песни поёт, — ни к кому не обращаясь, заявил он, — а потом ещё обзывается и издевается…

— Я не… — начала оправдываться Мышь, но птенец тут же её перебил:

— Всё бы вам, большим, нас, маленьких, обижать! Думаешь, если вымахала такая громадина, так всё можно?!

Мышь озадаченно молчала — громадиной её назвали первый раз в жизни. Раньше приёмная дочка Верёвочного Зайца была уверена, что именно она маленькое обижаемое существо, а тут выходило вовсе даже наоборот… В этой истории вообще было слишком много непонятного.

— Постой-постой! А как ты туда попал? Что ты вообще делал в моём горшке?! — запоздало полюбопытствовала Ночная Мышь.

— В её горшке — ну надо же! — фыркнул птенец, но тут же совсем другим, тоненьким голоском пожаловался, — это всё Мелкое-Вредоносное… Оно обещало показать мне бабочку! А затолкало в эту… лоханку… — птенец неприязненно покосился на откатившийся в сторону горшок, — а само убежало…

— Это не лоханка! — возмутилась Мышь, — это Ночной Горшок. Заяц назвал его в мою честь! Я Ночная Мышь, а это Ночной Горшок.

Но птенец не слушал её. Он был слишком увлечён описанием своих злоключений.

— Я стучал-стучал… Стучал-стучал…

— Ну, извини, — чистосердечно покаялась Мышь, — я ведь не нарочно. Как тебя зовут?

— Я — Птах! — гордо сообщил птенец, встопорщив пушок, которому ещё только предстояло стать перьями.

— А я — Мышь, — сказала воспитанница Верёвочного Зайца и, подумав, добавила, — Ночная.

— Очень приятно, — любезно отозвался птенец, — но правильно говорить всё-таки не «ночная», а «летучая» мышь.

— Не-а… — возразила ему маленькая спорщица, — летать-то я и не умею…

— Собственно говоря, я тоже… — признался Птах и посмотрел на небо. — Ой, мне наверное пора домой.

— Проводить тебя? — на всякий случай вежливо поинтересовалась Мышь, рассчитывая услышать в ответ вежливое «нет, спасибо, я сам».

— Проводить — скажешь тоже… — не то жалобно, не то обиженно пискнул Птах, — меня надо отнести… — и простодушно признался: — я ведь маленький…