Вовка - зелёная фуражка - Шманкевич Андрей Павлович. Страница 9

Бабушка Марфа отобрала самых мелких окуней, чешую с них счищать не стала, а только выпотрошила рыбёшку и вырезала жабры, чтобы от них горечи не было. Затем сварила половину окуней, вытащила их шумовкой и выбросила, а в этой же воде сварила остальных окунишек и тех тоже выбросила.

— Это для навару… А теперь запустим в уху кумжу. Её ни в коем разе не будем выбрасывать. И разваривать не станем… Вот так наша рыбацкая тройная варится!.. Попробуйте!

— Отродясь такой вкусной ухи не едал! — похвалил папа.

— Ууу! — Мама черпнула ложкой раз, другой. — Мастерица же вы…

— Всегда тройную будем варить… — сказал Вовка. — Я наловлю много-много рыбы, так мы шестерную будем варить и ещё большейную…

Кумжу Вовка тоже видел впервые. Это была рыба необыкновенной красоты: серебристого цвета с радужными пятнами по всему узкому и стремительному телу.

Просто не верилось, что эта красавица прожорливая хищница!

— Да ещё какая хищница! — уверял папа. — Это же лосось-таймень! Попадись ему на пути любая рыбёшка, и это будет для неё последняя встреча… Поправляйся скорее, сынку, пойдём с тобой на рыбалку по последнему льду. Это не хуже, чем летом!

И вот наступило утро, когда Вовка, одетый почти по-зимнему, появился на крыльце. Он, будто боясь сойти по ступенькам, целых полчаса топтался у двери, рассматривая заставу.

Посредине двора длинный бревенчатый дом, крытый большими серыми плитками. Такая крыша называется шиферной, это Вовка знал.

И что в этом длинном доме, в казарме, живут солдаты-пограничники, Вовка тоже знал. Знал, что там, внутри, — спальни, красный уголок, комната дежурного, кабинет отца и кабинет его заместителя, лейтенанта дяди Коли, Светкиного отца. Очень хотелось Вовке попасть в эти кабинеты.

Он хорошо представлял себе, как выглядит спальня и даже красный уголок, не было ничего непонятного и в названии «дежурка» — значит, комната, в которой дежурят — сидят за столом и по телефону разговаривают. Это Вовка однажды видел в милиции, куда они ходили с дедушкой за какой-то справкой. А вот кабинет…

Кабинет представлялся в Вовкином воображении чем-то вроде шофёрской кабины на грузовике. Разные там педали, приборы, стрелки… И если бы его попросили нарисовать собственного отца в кабинете, то он обязательно изобразил бы командира заставы за баранкой.

Против дома, в котором они жили со Светкой, был ещё дом с широченной дверью и двумя крохотными оконцами. На двери висел огромный замок. Дом этот был виден из окна квартиры, как и все другие постройки, что стояли вдоль забора. В этом доме с замком помещался склад. За складом стоял ещё дом, и не надо было гадать — что там помещается. По одним запахам можно было определить: кухня и столовая.

Рядом с кухней под навесом лежали сложенные в аккуратные штабеля поленья дров. Берёзовые, с белоснежной корой были до того красивыми, что Вовке становилось не по себе, когда кто-нибудь из солдат набирал охапку дров и тащил на кухню: швырнут их в печь и сгорит вся красота…

Вовке не надо было объяснять, что за поленницей стояла конюшня. Сколько раз в день солдаты выводили из широких дверей приземистого сарая лошадей разной масти. То чистили их, то водили к озеру на водопой, к широкой проруби, а то запрягали в брички и куда-то уезжали. Сено для лошадей хранилось на чердаке конюшни, его сбрасывали на землю через чердачное окно.

Рядом с конюшней, тоже под навесом, стояли брички, плуги и бороны, а ещё красный пожарный насос на колёсах. По словам отца, надо четырём человекам взяться за ручки этого насоса, чтобы получился такой напор, что можно струёй из брандспойта сбить человека с ног.

— Вот когда-нибудь будем проводить пожарное ученье, и сам увидишь, как он действует, — сказал отец.

— А его на лошадях возят? — спросил Вовка.

— Можно и на лошадях, а можно и на руках перекатить куда надо…

Ещё лёжа с градусником, Вовка договорился с отцом, что тот разрешит ему покататься на лошадях. Жалко только, что Вовка не договорился точно — на подводе можно будет покататься или верхом? На подводе тоже было интересно, но проехаться верхом, да так, чтобы эта лупоглазая Светка видела, вот это было бы да!

А может, она уже каталась сама верхом? Нет, не могло этого быть. Не катаются девчонки на лошадях. Боятся… Хотя Светка такая девчонка, что может всем мальчишкам назло взобраться на лошадь.

Вот была бы сейчас Светка рядом, так, наверно, сказала бы, что это за избушка в самом углу двора. Сколько раз смотрел на неё Вовка из окна своей комнаты, но так и не понял, для чего она поставлена! А спросить у отца всё забывал…

Самой интересной постройкой на заставе Вовка считал вольеру для служебных собак. Она не целиком была видна из окна, а только угол загородки из проволочной сетки и две конуры в глубине этой ограды.

Может быть, в одном из собачьих домиков жил знаменитый Хмурый! Лежит себе и ждёт, когда Вовка придёт с ним знакомиться.

От вольеры иногда доносилось глухое ворчание, иногда лай, а чаще нетерпеливое повизгивание. Видел Вовка, как солдаты выводили из вольеры своих собак на длинных сворках. Вовка каждый раз думал, что это выводят Хмурого.

Слева от крыльца, ближе к воротам заставы, стоял гриб-навес. Под ним всегда расхаживал часовой с автоматом на груди.

«А я бы что, не смог ходить с автоматом? — думал Вовка. — Ещё как смог бы! Тут и мочь нечего — ходи да ходи… Светка сунулась бы к грибу, а я ей: «Стой! Руки вверх! Кто идёт?» А она бы: «Да это я, Светка! Не узнал разве? Можно, я автоматом поиграю?» А я бы ей: «Отскочь! Это тебе не игрушка!»

Между озером и казармой Вовка приметил спортивную площадку. Всё как в Армавире, во дворе Колиной школы: и турник, и кольца, и шест, и канат для лазанья, и кожаный конь на четырёх деревянных ногах, и толстое бревно на подставках, по которому можно бегать…

Сейчас площадка пограничников пустовала.

С трёх сторон двор заставы окружён забором. Такого забора Вовка никогда не видел. Он построен из брёвен, поставленных стоймя одно возле другого. Папа, ещё когда Вовка болел, сказал, что такой забор называется частоколом. Через такой забор не то что зверь, но и человек не перелезет.

— И белые медведи не перелезут? — спросил Вовка.

— Что, что? Белые? Белые медведи у нас не водятся. Бурые есть…

— А где же они водятся? — не отставал Вовка. — Ведь на Севере они водятся… Мне ещё Сенька-тюбетейка говорил…

— На Севере-то на Севере. Только подальше. Не на земле, а в океане, на льду… Это ты что-то перепутал…

Вовке обидно стало: значит, не придётся ему повстречаться с белым медведем. Хоть и страшновато это было бы, но зато как интересно!

— А какие они, эти… бурые? — недовольно спросил он.

— Вот так и подавай тебе — то белого, то бурого! Поправишься, заходи в красный уголок, там у нас топтыгин живёт!

Ну и напугался же Вовка, когда впервые попал в казарму: стоит топтыгин на задних лапах с оскаленной пастью. Вовка за отцовскую руку ухватился.

Но мишка оказался не мишкой, а просто чучелом, подарком дедушки Матвея. Вовка запросто подходил потом к этому топтыгину и даже за лапу здоровался.

…С четвёртой, западной, стороны никакого забора не было, там было озеро. За озером опять дремучей стеной стоял лес. И хотя озеро было ещё сковано льдом, лес был по-летнему зелёный.

Вовка уже целых шесть зим перезимовал, но такого не видел, чтобы деревья круглый год стояли зелёные. Ведь в Армавире не росли сосны и ели, даже в Третьей роще росли белые акации да лапчатые клёны. Летом они шуршали зелёными листьями, а акации, когда цвели, были белыми от цветов, но приходила осень, и листья начинали желтеть, жухнуть и осыпаться.

Правда, ёлку Вовка видел каждый год, но видел не в лесу или на улице, а в праздничном зале, обвешанную разноцветными лампочками, игрушками и разукрашенную блестящей мишурой и канителью.

Не думал Вовка, что ёлки могут расти вот так просто в лесу, хотя и пел вместе с другими «В лесу родилась ёлочка».