Пассажир дальнего плавания - Пунченок Александр Ефимович. Страница 12

— Попробуй-ка, — сказал дядя Миша, подавая Яшке другой клубень и нож.

Но у Яшки ничего не вышло. Нож всё время соскакивал с картошки, а шелуха счищалась отдельными мелкими кусочками, как мальчик ни старался.

— Ну и что, — сказал тогда Яшка, — я поваром не буду, я капитаном буду.

И он пошел на палубу, довольный тем, что всё закончилось так просто.

Глава восьмая

«Большевик» стоял на якоре возле острова по названию Перовый. Дальняя, западная часть острова, возвышаясь над водой крутым утесом, была удивительно белая.

— Что это там, снег? — спросил Яшка у профессора и, не дожидаясь ответа, заключил: — Поганые места!

Дроздов, наблюдая, как погружали на катер экспедиционное имущество, обернулся:

— Почему поганые?

— А снег, — Яшка показал на остров, — лето и снег.

Тогда профессор как будто рассердился:

— Осторожно!

Но оказалось, что крикнул он это на катер одному своему помощнику.

— Какой же там снег! — Александр Николаевич снова обратился к Яшке: — Это, братец мой, птиц здесь столько, кайр. Они прилетают сюда на лето птенцов выводить.

Яшка перегнулся через фальшборт, чтобы разглядеть: правду или неправду говорил профессор. Разве на одном месте может собраться столько птиц? Верно, в яшкином селе Тихом воронья иной раз такая силища налетит, а то чаек соберется возле рыбаков — с тысячу. А здесь никаких рыбаков нет и весь остров от птиц белый.

Но Яшка ничего не разглядел. Только показалось ему, будто белизна на утесе как-то колебалась, тряслась. Ну и что ж, море тоже сверкало и дрожало от солнца. Выдумает тоже, хоть и профессор.

Яшка недоверчиво глянул на Дроздова, потом еще раз — на белый утес. Нет, всё-таки там мелькало что-то. И название у острова подходящее. Перовый — от птиц, значит. А также профессор — он ведь сюда в экспедицию ехал, да не один: пять человек с ним.

— Иди-ка ты надень пиджак, — сказал Дроздов.

— А то что?

— Скоро пойдем на остров, прохладно будет.

Голос ученого звучал сегодня как-то особенно по-приятельски. А мог ли человек с таким голосом выдумывать про остров и птиц?

В каюте, примеряя пиджак (наверное, в сотый раз), Яшка подвернул рукава еще на толщину пальца и опять думал о профессоре. Вот остаться бы с ним на острове изучать птиц. Ого, сколько они вдвоем изучили бы! Всех птиц переловили бы на удочки. А потом ребята на селе узнали бы, что у него есть друг — настоящий профессор.

Яшку очень занимала эта мысль. Но вдруг ему так отчетливо представилось лицо матери. Плачет она, поди, убивается. А уж про бабку и думать страшно.

Яшка ощупал карманы. Билеты были на месте. Целых двадцать пять штук. Решил он вернуть их профессору. Пускай ему автомобиль достанется. Будет на этом автомобиле по разным островам разъезжать и всяких птиц ловить.

Правый карман у пиджака оттопыривался. Туда Яшка положил несколько костяных пластинок с зубами, которые он вытащил из палтусовой головы. Эти пластинки он сохранял, чтобы показать Кольке, какой был палтус. Их непременно сберечь надо. Колька так про палтуса не поверит.

Он вышел на палубу. У трюма номер три были в сборе все обитатели «Большевика» — провожали Дроздова и сто пятерых спутников.

Удивительное дело, ведь совсем чужие люди, а расставались словно родные. Обнимались, хлопали друг друга по спинам. А капитан обнял профессора, долго держал его в объятиях, и, наконец, они трижды поцеловались.

За капитаном уже стояла очередь желающих прощаться с профессором.

Яшка дернул за рукав старшего помощника:

— Это он мне пиджак подарил, — и поднял локоть, чтобы Борис Владимирович лучше разглядел профессорский подарок.

— Чистая шерсть.

— Поди-ткось, — сважничал Яшка, — он мне хотел еще брюки подарить. Знаете, какие брюки, и пальто.

Сейчас Яшка наврал бы еще с три короба. Но его окликнули:

— Яков, на катер [17]!

Это звал профессор.

— Во, — сказал Яшка старпому, — опять зовет. Без меня ему, как без бати, никуда.

Яшка зашагал на зов профессора.

— Вы со мной садитесь.

— С тобой, с тобой, — засмеялся Дроздов, — марш в катер!

Под бортом звонко тарахтел мотор.

Яшка перелез через фальшборт и стал нащупывать ногами перекладину штормтрапа, но из-за маленького роста еле достал до нее.

— Поддержали бы, сорвется ведь, — сказал кто-то в катере.

Яшка узнал по голосу второго штурмана Жука, который схватил его за ухо. Он и теперь нарочно позорит.

Мальчик, назло штурману Жуку, вцепился в боковую веревку штормтрапа и, решительно откинув туловище, повис на одних руках. Так и спустился в катер, не касаясь ногами ни перекладины, ни веревки.

Наверху кто-то с восторгом произнес:

— Отлично, молодец!

Яшка с гордо задранной головой хотел перешагнуть на корму, но катер качнуло набежавшей волной и Кубаса отбросило на дно катера.

Следом за Яшкой в катер спустился профессор.

— Разрешите отходить? — спросил он капитана, стоящего наверху на палубе.

— Разрешаю, с самыми наилучшими пожеланиями.

Теперь Яшке показалось, будто Александр Петрович недовольно глянул на него. А на палубе все разом закричали, замахали фуражками, желали экспедиции счастья и успехов.

— Отдать носовой! — скомандовал Жук. — Малый вперед!

Катер скулой [18] мягко стукнулся о борт парохода и двинулся вперед. Мотор стучал то звонко и раскатисто, то тяжело и захлебываясь. Это волны, набегая, закрывали выхлопную газовую трубу.

Высокий черный борт парохода отодвинулся, и катер вышел из теневой полосы. Солнышко выглянуло из-за трубы, и лучи его засверкали на медной отделке катера.

«Большевик» был теперь виден от носа до кормы. Могучий его корпус незыблемо покоился на воде, хотя волна катилась крупная и катер изрядно качало.

Снизу волны кажутся больше и опасней. В обыкновенный ветреный день с высокой палубы парохода глядишь на них, и хоть бы что. А вот когда волны поднимаются выше катера, выше головы, тут начинаешь к ним относиться по-другому.

Сквозь гребни волн просвечивало солнце. Зеленая вода пенилась от пузырьков и кипела, будто в нее набросали кусков ваты. И вдруг она становилась чистой, зеленой, прямо-таки стеклянной. А в ямах между волнами вода была темная, густая.

Красиво, когда над этим голубое, тоже чуть зеленое небо, и по нему всюду разбросаны чистые белые облака.

Профессор сидел, обняв Яшку за плечи, и мечтательно глядел на «Большевик».

— Великолепный пароход, — тихо говорил он, — замечательный!

У Яшки и без того щемило сердце. Что же это в самом деле, дом-то оставался позади всё дальше и дальше. Пароход хоть немножко напоминал село. Всё-таки людей на нем много, да и коровы и собаки есть.

— А что вы там на острове делать будете? — нарочно спросил Яшка, чтобы не думать о пароходе.

Дроздов отодвинул ящик, съезжавший от качки им на ноги, и сел удобней.

— Птиц изучать будем, кайр.

— А как их изучать, — чучелы делать?

— Не только чучела, яйца собирать будем. А главное — узнать, какая может быть польза от птиц. Здесь на острове поселяется на лето больше миллиона кайр. Представь себе, если от каждой взять по одному яйцу или по два. Яйца кайр не меньше куриных и на вкус не хуже.

— Ну, да. — Яшка подозрительно покосился на профессора. (Мыслимое ли это дело, чтобы собрать от каких-то глупых птиц целый миллион яиц? Собери-ка миллион вороньих яиц, полазай по деревьям!) — Вы что же в курятник их какой посадите?

Яшка не отрывал глаз от острова, о котором ученый рассказывал этакие чудеса. Над утесами будто тучи мошкары вились. И шум оттуда доносился какой-то особенный, не похожий на шум прибоя.