И я там был..., Катамаран «Беглец» - Куличенко Владимир. Страница 36

Костер слабо тлел, вспыхивал сиреневыми языками, будто в него набросали негодных электрических батареек. Дымок ровно поднимался вверх, словно не моросил дождь, не налетал порывами отрясавший деревья ветер…

В раздумье малыш простоял у поворота к поляне.

Трава там была зеленая, свежей, чем летом: отросла, погустела. И даже на крутом подъеме, где машины, поворачивая, буксовали, дорога была неразъезженной, колеи затягивались, как раны, которые заживали.

На поляне так и не появился никто — лагерь оказался пуст. И вещей не было никаких: ни топора, ни запаса дров, ни раскиданной у костра посуды. Только что-то, прислоненное к палатке, банка или, может быть, котелок, прикрыто наброшенным полотенцем… Греться у чужого костра — вот так, одному, — не хотелось, и малыш спустился к берегу.

Волна чуть плескала в берег. Облизывала носки резиновых бот, делала их черными и блестящими и снова отступала на миг, обнажая чистый речной песок. Он просвечивал впереди сквозь рябь, сквозь прозрачную ледяную воду, а дальше озеро было темным и неспокойным, как небо, которое в нем отражалось.

Малыш услыхал шаги — точно кто-то размашисто шагал по дороге в больших и тяжелых, не по размеру, сапогах. Оттуда, со стороны деревни, показался человек в штормовке, с непокрытой головой, быстрыми движениями и энергичной походкой напоминавший кого-то очень знакомого, но переодетого в другую одежду. Он спешил, сгребая листву большущими рыбацкими сапогами. Небольшая, коротко подстриженная борода и удлиненные волосы делали его похожим на геолога или туриста, но чем ближе он подходил, тем больше становился похож на того грустного человека с бабушкиного образка, что висел в углу, в хате… Если бы не деловая спешка и улыбка уверенности в лице… Широкая улыбка, хоть рядом и не было никого…

Заметив мальчика, он сбавил шаг и, рассматривая его, делался все серьезней, наконец, остановился у перевернутой лодки и снова дружески улыбнулся.

Ребенок смутился и отвел взгляд, но лицо незнакомца точно притягивало к себе. Так и хотелось посмотреть снова — как на озеро в ясный день, солнце на закате или на красивую божью матерь, что склоняется над своим младенцем на большой бабушкиной иконе.

Человек вновь посерьезнел и, глянув на другой берег, стал застегивать пуговицы штормовки. С озера задувал ветер — резковатый, холодный.

— Не показывался? — кивнул туда, на озерную рябь, и мальчик понял, что это он о товарище, наверное, подводнике или аквалангисте, который сейчас там, в озере, о нем-то он и беспокоится, поглядывая то на часы, то на воду, хмурую и холодную, как небо, что в ней отражалось. Или это с запада принесло чернильную тучу, или просто темнело прямо на глазах, как часто бывает осенью…

— Который час? — спросил мальчик, уставясь на большие часы незнакомца.

— Скоро шесть. Тебе ведь ни к чему точно? Малыш подумал, что до семи еще нужно пригнать коровку, чтобы было молоко на ужин. Дневное они все отдали учительнице.

Человек покраснел, будто ему вдруг стало совестно, поднес руку к глазам и сбоку на циферблате нажал какую-то кнопку.

— Шесть без четверти… — сказал он, чуть-чуть помедлив. — Времени тебе вполне хватит.

Можно было и удивиться. Вроде бы он не сказал о коровке вслух. А человек, понурившись, зашлепал по воде сапожищами к перевернутой лодке и уселся там на просмоленных досках, обхватив колени руками. Значит, тоже любил сидеть вот так, закрыв глаза, точно корабль среди бесконечного океана… Сидеть и, позабыв обо всем, слушать, как плещет вода о борт лодки. Это ведь совсем другое дело, и совсем не то, если ты просто на берегу… Когда вода со всех четырех сторон — совершенно иначе, и не важно, что до берега по колено… Малыш тоже направился за незнакомцем. Не дойдя двух шагов до лодки, изготовился прыгнуть, но не допрыгнул бы, это ясно, и если бы тот вовремя не подхватил, набрал бы все-таки в боты. Они уселись рядом.

— Вы геолог? — спросил малыш, с интересом вблизи рассматривая лицо бородатого.

— Геолог… — кивнул задумчиво человек, — это тот, кто изучает Землю…

Он правильно догадался, кем должен быть новый знакомый! В прошлом году уже видел геологов, их палатка стояла на берегу, где в озеро впадает ручей.

Вечерами варили уху, и далеко было слышно, как играют у костра на гитаре. Днем с лодок набирали бутылками воду, меряли глубину… А теперь вот и с аквалангами озеро изучают.

— И срочная, наверно, работа? — посочувствовал малыш.

— Да нет, мы не на работе! В отпуске, — засмеялся геолог. — Путешествуем просто так… Щук стреляем…

— И тот, второй… тоже? — огорчился малыш. — Которого вы ждете? — кивнул он разочарованно на часы и вдруг понял, что это нечто совсем другое… Три концентрические окружности светились одна в другой, как круги на мишени. На каждой пульсировала яркая красная точка. Все три круга имели деления, как на часах, но значки, которыми был исписан весь циферблат, малыш видел впервые.

— Это… не совсем часы, — признал человек. — По ним узнают много чего другого.

— И что же? Это секрет?

— К примеру… абсолютное время Земли, ее расположение — где мы с тобой находимся относительно… некоего условно принятого центра Вселенной… — бородатый умолк, глядя вдаль. Там, на самой середине озера, появилась голова человека. И вот уже, одетый в синее, всего лишь по пояс в воде, человек устремился к ним, да так быстро, точно кто-то подтягивал его на буксире.

Хотелось спросить — как же он дышит? Ни баллонов за спиной, ни трубки, ни маски… И глядя на темную, неспокойную рябь воды, малыш подумал, что костюм у этого водолаза, плотно облегающий тело, точь-в-точь такого же цвета, как эта вода, и как тучи, которые в ней отражались… А тот, лысый, высокий, стоял уже на мелководье и стряхивал с себя воду. Капли, раза в три крупнее обычных, как-то слишком уж быстро стекали со странной ткани. И подводное ружье, которое он держал в руках, похоже было скорей на телевизионную антенну… Вытянутая, как яйцо, голова оказалась не лысой, а гладко выбритой, и когда человек, склонив ее, быстро прошел мимо, он с бородатым обменялся только выразительными взглядами, вслух не было сказало ни слова…

Малыш и учительница тоже умели так разговаривать при посторонних. Казалось — просто смотрят в глаза друг другу, но так могли думать только бабушка или мама, которые ничего не знали… А им с учительницей было ясно, потому что думали они об одном и том же, и знали, что каждый об этом думает, и в этот миг… словно бы разговаривали… О том, что было их тайной.

У двух незнакомцев тоже была какая-то своя тайна… И от этого стало грустно. Он не знал, почему… Только было чего-то ужасно жалко. Точно во сне вдруг увидел солнечный вечер в удивительно красивом незнакомом месте… и был уверен, что больше никогда здесь не побывает… С горечью вспомнил он об учительнице, о том, что она похожа на Золушку, а мама почему-то ее не любит. Думал о бабушке, которая ходит уже с трудом на отекших ногах, тяжело дыша из-за своей полноты, да еще обожгла чугуном руку, и рана не заживает, каких только мазей из города не привозили… Думал про слабого совсем деда, про его больной помутневший глаз, который почти перестал видеть…

Бородатый рядом вздохнул — тяжело, грустно, и устремив виноватый взгляд на далекий берег, словно бы не хотел, чтобы глаза его кто-то видел.

За спиной раздались шаги. Бородатый не оборачиваясь прощально положил свою руку на плечо малыша.

— Я мешаю вам? — понял тот. — Мне уйти?

— Это нам приходится торопиться. До ночи хотим… поплавать в соседнем озере…

«Поплавать! — обиженно подумал малыш. — Не хотите, не говорите!.. Ясно, секрет… если нельзя отложить до лета…» И он представил, какая теплая будет вода опять следующим летом, и вдруг совершенно отчетливо — так бывало только с учительницей — уловил мысль бородатого: «Как знать, что с этими озерами будет через год! Не угадаешь, что с ними станется и завтра!»