Белка - Ким Анатолий Андреевич. Страница 64

Он держал в руке очки, этот пришелец, и протирал их носовым платком; затем напялил на широкоскулое лицо и в упор, с любопытством уставился на работающего Кузьму Ивановича. Тот покосился в сторону наблюдателя, замер со стамеской в руке и мгновенно залился румянцем... Минута наступила странная. Мы все трое молчали. Державин стоял красный, я топталась на месте, незнакомец сосредоточенно, словно музейный экспонат, рассматривал длинного, в черном рабочем халате, в тапочках на босу ногу, смущенного Кузьму Ивановича.

Земная жизнь! Ты проходишь во множестве подобных немых сцен, тонко срежиссированных неведомым постановщиком, забавником и остроумцем, а потом бесследно исчезаешь, истаиваешь в прозрачном воздухе, уже навсегда недоступная всякому зрителю... Я вскоре узнала от пришельца, что он был другом и сокурсником Мити, и вспомнила, как много Митя в прежние времена рассказал мне о белке. И он, оказывается, знал обо мне многое, хотя это его знание о моей жизни было столь же приблизительно к истине, как и любые домыслы людей относительно друг друга.

- Я приехал к вам вот зачем, - начал он, когда я завела его в избу и усадила на стул, а сама села в сторонке, на лавку. - Я хотел бы знать, окончательно ли вы забыли Митю Акутина, когда прошло столько лет после его смерти...

- А зачем это вам? - естественно спросила я с удивлением.

- Объясню, - сказал он и, дернув головою так, словно пытался коснуться подбородком плеча, издал звук, напоминающий мычание глухонемого (что-то нервное, наверное, какой-нибудь особенный тик). - Я никак не могу объяснить себе, как это так получается, что человек живет, живет, а потом исчезает и после него ничего не остается, даже следа на земле. Вот взять Митю Акутина. Сиротой был круглым, самой что ни на есть нищетой студенческой. Другие ходили в модных свитерах, в американских джинсах, а он детдомовские штаны и ботиночки со шнурками донашивал... Но зато талантлив был необычайно, просто чудо какое-то. И что же из этого? Митя умер, и, может быть, один я на всем белом свете еще поманю, никак не могу забыть его да вот, может быть, еще и вы... Так ли это? Пожалуйста, ответьте со всей честностью!

Я рассказала странному гостю о днях моей темной ненависти к самому существованию своему, когда все ночи я проводила в тщательном обдумывании множества разных способов самоуничтожения, и о неожиданном, чудесном избавлении от этого мрака, о появлении восставшего из могилы Мити.

Мой гость внимательно меня выслушал, и лишь тогда, когда я умолкла, с внезапной скорбью задумавшись о неукротимой ненависти некоторых людей к столь очевидной для меня истине единства жизни-смерти, прошлого и будущего, мертвого и живого... он вдруг улыбнулся и, сверкнув очками, вслух закончил мою мысль:

- И они немедленно упрятали бы вас в сумасшедший дом, если б вы рассказали им о своих свиданиях с Митей.

- Без всякого сомнения... Но почему? Кому бы это помешало? - посетовала я. - Отчего люди бывают такими непримиримыми к собственной глубине?

- Это не люди, - понизив голос, произнес мой гость, - Вы имеете в виду тех, которые так и не стали человеками, но вместе с тем утратили звериную чистоту и прямоту. - И еще тише, почти шепотом: - Они не могут, как можете вы, незаметно для себя переходить через невидимый мост отсюда туда и обратно. Смотреть, как ветер раскачивает деревья, и знать при этом, что это шумит ветерок из прошлого тысячелетия.

И он внимательно посмотрел мне в глаза, улыбнулся и весело произнес:

- А не кажется ли вам, что я сейчас высказываю ваши собственные мысли?

- Да, кажется, - с воодушевлением подтвердила я. - И более того, я почему-то думаю, что мы с вами верим во что-то одно...

- Истинно... И еще я хотел бы вам сказать, пока могу... Не бойтесь зверей. Будьте тверды и спокойны, и они поникнут перед вами, подожмут хвосты, а потом станут лизать ваши руки.

- Не совсем понимаю... - отвечала я на это. - О каких зверях вы все время толкуете?

- Это долго и сложно объяснять, - сказал он и устало поник, разглядывая свои ногти. - Скажу только одно... В нас с вами тоже много звериного, и как звери - мы с вами смертельные враги. Я, скажем, белка, а вы хорек, любящий чужую кровь... Но я сейчас явился к вам как человек к человеку. И мне необходимо сказать следующее. Давайте мы с вами - именно мы с вами, вы и я произведем над собою некий эксперимент. Какой? А вот какой. Попробуем, будучи двуедиными существами, носителями звериного и человеческого начала, попытаемся по собственному желанию изжить в себе все звериное и оставить одно человеческое.

- Опять туманно, так что снова не совсем понимаю...

- Ну ладно, буду откровеннее. Вот вы, действуя от своего звериного начала, погубили уже троих людей. Митю Акутина, Иннокентия и вашего покойного мужа, фамилия его Житинёв, кажется? Так вот, Иннокентия Лупетина вы погубили тем, что прокусили ему горло, когда он в восхищении склонился к вам, желая поцеловать вашу изящную лапку. А Митю и вашего мужа вы просто выпили. Ночью, когда они спали рядом, вы прокусывали у них на шее крохотную дырочку и высасывали кровь. И наутро они чувствовали головокружение и слабость, а ранка на шее у них затягивалась, они ощущали только легкий зуд. Ваш муж потому и свалился со стены новостройки, что, шагая по ней, вдруг почувствовал слабость, дурноту и мгновенно навалившееся великое безразличие к жизни...

- Да, ваша правда, - перебила я его, - что мы с вами враги!

- Но только в наших звериных началах! - воскликнул он, улыбнувшись, весело сверкнув очками. - А как незаурядная женщина, способная общаться с посланцами иных времен, вы должны понять мою правоту, выраженную нормальным ассоциативным способом! Вашему человеческому началу дороже всего должна быть истина, не так ли?

- И в данном случае вы видите ее в том, что я кровопийца и послужила причиной гибели двух любимых мною людей?

- Совершенно верно! Такова истина, но вы, как носитель разума и человеческого духа, должно быть, во-первых, беспощадны к самой себе (во имя служения той же истине), а во-вторых, отнестись к ней, какова бы она ни была, бесстрашно. Чего же бояться правды о себе или закрывать на нее глаза? Вот я, например, белка, существо трусливое, но это позорное с точки зрения человека качество помогает мне выжить, вовремя уходить от опасности и не попадать в неприятное положение. Как же мне отнестись к своей трусости? Я думаю, что отнестись я должен в первую очередь спокойно, без лишних эмоций, памятуя лишь о том, что правда о себе самом нужна прежде всего мне самому. Не так ли?