Мученик англичан - Лепеллетье Эдмон. Страница 41

«Я бежал из форта Сент-Эльм, но, очутившись без средств, без друзей, без надежды, узнав о трагическом конце короля Мюрата, не будучи в силах влачить дольше горькое существование, добровольно лишаю себя жизни на дороге в Сорренто. Маркиз Андреа Люперкати».

Сделав это, он положил разряженный пистолет возле убитого, сказав про себя:

– Если только бедная Екатерина не заговорит, – а этой несчастной женщины, вероятно, уже нет теперь в живых, – то этот труп отлично может сойти хоть на некоторое время за труп маркиза Люперкати. Пуля раздробила челюсть этого бешеного неаполитанца, так что даже его вдове было бы трудно признать в нем своего мужа. Итак, Люперкати умер. Да здравствует… Но как же меня зовут с настоящей минуты? Екатерина не сочла нужным сообщить мне имя своего супруга! – Порывшись в карманах надетого им платья, маркиз нашел в нем нож, на рукоятке которого была вырезана надпись: «Джакопо Тоди», и пробормотал: – Ладно! Пусть я превращусь в Джакопо Тоди! Смотри, Джакопо, играй искуснее свою роль, чтобы не дать ожить для сбиров Фердинанда Четвертого бедному маркизу Люперкати, так плачевно окончившему свои дни на живописной дороге в Сорренто, где восхитительно протекал мой медовый месяц с Лидией… которая, конечно, давно считает меня умершим и будет очень счастлива, когда увидит меня в живых и любящим ее по-прежнему. Но где-то сейчас моя Лидия? Увижу ли я ее когда-нибудь?

Мечтая о жене, которую он надеялся разыскать, Люперкати, переодетый крестьянином, без помех достиг Сорренто. Там ему удалось найти корабль, который доставил его в Корсику. Оттуда, как он сообщил генералу Анрио в конце своего рассказа, ему представилась возможность переправиться во Францию, но, к несчастью, тут его дела не пошли успешно.

– Ну, – спросил Анрио, внимательно выслушав это повествование, – что же будет с тобой теперь?

– Не знаю…

– А твоя жена? Она считает тебя мертвым. Ты не знаешь…

– Все знаю: она готовится вступить во второй брак, выходит замуж за сына маршала Лефевра.

– И ты хочешь помешать этому браку? – осведомился Анрио.

– Я вправе препятствовать незаконному союзу, не так ли?

– И да, и нет. Ты жив и не жив. Ах, это ужасно запутанное положение! Что могу я сделать для тебя, старый товарищ?

– Пока ничего. Я должен сначала повидаться с Лидией. Прошу тебя об одном: не говори ничего, притворяйся ничего не знающим… будто тебе неизвестно, что я жив, что Лидия – моя жена. Ты обещаешь мне хранить тайну? Да? Ну, до скорого свидания, мой друг!

Озабоченный рассказанным ему приключением, Анрио собирался уже, вопреки данному совету, открыть все супруге маршала Лефевра, как вдруг в тот момент, когда он направился к особняку на Вандомской площади, двое мужчин подошли к нему и пригласили немедленно следовать за ними.

Удивленный, он повиновался. Подъехал фиакр, и Анрио отвезли в Консьержери, где он был немедленно посажен в тюрьму.

XXVI

Тихий вечер спускался на Лондон, приглушая его шум, и глубокое оцепенение овладевало опустевшим Сити. Крупные артерии всемирной торговли, улицы по соседству с Биржей, где сосредоточиваются финансовые операции целого света, принимали вид опустошенных дорог после междоусобной войны: всюду были заперты ставни, закрытые окна, безлюдные тротуары. Надо всем этим нависли тяжелая атмосфера, насыщенная дымом и всевозможными испарениями, и угрюмое затишье.

В то же время подобно пчелиному рою, вылетевшему из опустевшего улья, полчища приказчиков, клерков, служащих, купцов и банкиров устремились по всем дорогам во всевозможных экипажах к западным кварталам Лондона, просторным, прохладным, тенистым, к зеленеющим пригородным коттеджам, к особнякам близ Ричмонда, к домашнему уюту и семьям.

В эти вечерние часы какое-то маленькое, слабосильное существо плелось нога за ногу мимо собора Святого Павла, вздрагивая от испуга, тараща удивленные глаза, пробираясь по стенке, боязливо ежась и останавливаясь в нерешительности на перекрестках.

То был маленький Андрэ: он бежал из лавки старьевщика Гарри Стона и шел наудачу, не зная, где приклонить голову, куда деваться. Им руководило одно желание – уйти от людей, завладевших им, и он спрашивал себя: сколько понадобится ему дней и ночей, чтобы добраться до матери, ожидавшей его, как он был уверен, в маленьком домике в Пасси.

Пробираясь тайком между бесконечными рядами угрюмых стен, мимо запертых решетчатых ворот, ставней и закрытых наглухо дверей, мальчик вспоминал приветливое жилище, где текли дни его детства под охраной матери. В его воображении воскресала зеленая лужайка в саду, где он лепил каравайчики из песка. Все это заманчиво улыбалось ребенку, звало его к себе, но вместе с тем уходило куда-то прочь, в туманную даль.

Однако мальчик не смущался этим.

Со счастливым оптимизмом невинности Андрэ надеялся, что ему дадут где-нибудь приют и укажут до. рогу к матери.

Когда он проходил мимо одного полицейского поста, возвращавшийся со службы агент заговорил с ним и спросил, куда он идет.

– Домой! – не растерявшись, ответил мальчик.

– Прощайте! – добродушно крикнул ему вдогонку полисмен.

Эта встреча встревожила Андрэ. Он инстинктивно страшился лишиться свободы, что помешало бы ему разыскивать мать, и потому стал осторожнее. Приближаясь к Темзе, он почувствовал большую усталость. Ему хотелось есть, пить, и он понял, что не может идти не останавливаясь, но нуждается в подкреплении сил и отдыхе. Все его денежные ресурсы составляли деньги, полученные в былое время на покупку лакомств и бумажных солдатиков для вырезания, то было его недельное жалованье: двадцать су, выданные ему матерью. Не зная ценности денег, Андрэ считал себя богачом, обладая этой суммой, но не решался показать свое богатство.

Между тем голод давал себя чувствовать, и горло у него пересохло. Мальчик увидел бар, где соблазнительно красовались напитки в стеклянных бутылках, а сандвичи дразнили аппетит; но он не смел войти. Бродя в мучительной нерешительности вокруг заманчивых ресторанчиков, ребенок встретил девочку-подростка, худую, бледную, с красивыми белокурыми локонами и грустным лицом. Она держала в руке цветы и как будто подстерегала выход покупателей.

– Чем вы торгуете? – спросила она Андрэ. – Где ваш товар?

Мальчику сначала пришла мысль не отвечать и удалиться. Однако кроткий вид девочки, ее нежный голос и ясные голубые глаза, вся ее убогая внешность успокоили его.

– Я ничего не продаю, – сказал он, – я прогуливаюсь. Но мне хотелось бы съесть сандвичи и выпить чего-нибудь… смородинной воды.

– Тут нет смородинной воды: это ресторан. Здесь можно получить только пиво, джин и спиртные напитки. Но, если пожелаете, я отведу вас в одно место, где вы можете поесть пирожков и выпить смородиновки. Согласны?

– Согласен, – ответил Андрэ и тотчас прибавил: – Как тебя зовут?

– Анни, – ответила цветочница, – а вас?

– Андрэ.

– Вы не лондонец, – заметила девочка, – потому что говорите с акцентом. Не из Уэльса ли вы?

– Я издалека, – ответил мальчик важничая, но не считая нужным открывать свое французское происхождение. – А ты чем занимаешься? – продолжал он.

– Я? Продаю цветы, – печально ответила девочка, – а также пляшу. Я хожу по вечерам в бары поблизости от Уайтчепела и там, когда посетители напьются, они заставляют меня плясать и дают мне деньги. Но какие попадаются иногда злые люди, если бы вы знали! Они колотят меня, заставляя плясать еще, когда я падаю от изнеможения. Но часто с ними бывают и добрые господа, ужасно щедрые, которые дарят мне по шиллингу, и по два. Они дают такую большую сумму за побои, но это случается редко. Зато уж я мигом одеваюсь, чтобы улизнуть!

– Как? – воскликнул Андрэ, тараща на нее глаза. – Ты одеваешься?

– В таверне, в барах, в угоду публике, которая пьет и приглашает девочек-подростков как я, надо плясать совсем голой на столе… О, это запрещено, и если бы нагрянул шериф, то все попали бы в тюрьму! Но это-то и нравится господам, тогда торговля идет бойче. Ах, вот мы и пришли к месту, где можно съесть пирожки и выпить смородиновый сок. Вы войдете?