Корни добра (Главы из книги) - Ашитков Сергей Ростиславович. Страница 3

Кутька перебросили через плетень и ушли. Всю ночь он пролежал в арбузных грядках, а утром его нашла женщина, хозяйка дома. «Оставлю ребятам», — решила она и напоила Кутька молоком.

Кутек рос среди чумазой детворы, покорно снося достававшиеся ему пинки и восторженно отзываясь на ласку. Он не понимал, ни за что его бьют, ни за что ласкают, принимая как должное и то и другое. Щенок радовался лучам солнца, голубым стрекозам-поденкам, за которыми гонялся с веселым лаем и, довольный, усталый, засыпал в огороде, когда дети разбегались по домам.

В камышовом краю, где жил Кутек, было много комаров, которые днем спасались от зноя в зарослях, но как только наступал вечер, вылетали из своих убежищ. Дети спали в мазанках, окна и двери которых на ночь были наглухо затянуты марлей, так что ни один комар и носа не подточит. Пожужжав у этой преграды и убедившись, что в дом не проникнуть, обескураженные комары принимались прочесывать дворы и огороды. И когда под арбузным листом они натыкались на Кутька, — яростно набрасывались на него, жаля в черную кнопку носа, в веки, заползали даже в уши. Какой уж тут сон! Стараясь оторваться от назойливых преследователей, Кутек начинал бешено носиться по грядкам, топча и ломая хрупкие стебли. Однажды муж женщины заметил, кто по ночам хозяйничает в огороде. Пинком подняв Кутька, он потащил его к Волге и, широко размахнувшись, швырнул в реку. Быстрое течение подхватило собаку и понесло, закружило, как арбузную корку.

Вниз по Волге плыли на байдарке туристы. Увидев тонущего щенка, они поспешили ему на помощь. Сильная загорелая рука схватила Кутька за шкирку и втащила в байдарку. Успокоившись и немного подсохнув, он поднял морду, посмотрел на своих спасителей и, кажется, остался доволен: обросшие, как Робинзон, туристы были похожи на больших добродушных кудлатых псов, которые, щелкая блох, валялись под деревенской пристанью. Пригревшись, щенок крепко заснул.

На другой день Кутек встал раньше всех, выполз из палатки и осмотрелся. Вокруг тянулись ввысь сплошные заросли камыша, а над этой зеленой стеной распростерли свои корявые сучья старые ивы. На них, сгорбившись, словно грифы, застыли большие черные птицы — бакланы. В голубом безоблачном небе, величаво взмахивая крыльями, плыли серые цапли, похожие на доисторических летающих ящеров. Кутек чувствовал себя, как на дне глубокого колодца: все, что он видел, было высоко над его головой. Это был большой неведомый мир незнакомых существ, и щенок, испуганно поджав хвост, затрусил в палатку к своим новым хозяевам. А они от души полюбили Кутька за добрый нрав и прощали все его щенячьи шалости: утопленную мыльницу, растерзанную губку, сжеванные кеды. Кормили его до отвала тем же, что ели сами, делили с ним кров, и он платил им беззаветной преданностью, стараясь, как только мог, быть полезным. Когда хозяева с утра уплывали на целый день, Щен, как его теперь называли, нес караульную службу, добросовестно облаивая все проходящие мимо буксиры и рыбацкие лодки. А вечером, едва уловив в шелесте камыша равномерные всплески воды под дружными ударами весел, выходил на берег и, радостно помахивая хвостом и нетерпеливо повизгивая, ожидал, когда из-за поворота реки выпорхнет, сверкая на солнце веслами-крыльями, похожая на стрекозу байдарка с любимыми им существами.

Время летело, как лепестки лотоса. Совсем недавно еще ждали, когда же распустится этот сказочный цветок, бледно-розовый, как зори над Волгой, нежный, как эгретки цапель, а теперь под легким порывом ветра он теряет свой наряд, как осенний лес листья. Тихие култуки с прозрачной водой, где он вырос, заалели розовой пеной. И вот настал день, когда рано утром, еще до восхода солнца, Щена поднял вой сирены. Проломив стену камыша, к берегу протиснулся буксир — один из тех, что каждый день проплывали мимо. Хозяева быстро убрали палатку и погрузили на палубу какие-то мешки, среди которых вскоре очутился и Щен.

Снова завыла сирена, и зеленые заросли камыша поплыли назад все быстрее и быстрее. Когда стена камыша внезапно расступилась, буксир замедлил ход и стал причаливать. Щена взяли за шкирку, и, свесившись как можно ниже, отпустили. Он неуклюже шмякнулся в высокую траву, но тут же поднялся и, задрав свою всепрощающую морду, приветливо завилял хвостом, как бы говоря: «Извините, я поскользнулся, но что же вы не сходите?» — никто не выпрыгнул следом. Серая глыба, нависшая над Щеном, стала медленно подаваться назад. Щен испуганно заметался по берегу. Рискуя упасть в воду, он заскреб лапами по железному борту и, не видя людей, жалобно заскулил. Потом отбежал назад и стал высоко подпрыгивать, стараясь заглянуть через борт, а когда вернулся, между берегом и буксиром пролегла широкая полоса воды.

Буксир уплывал. Щен что есть силы бросился за ним и бежал до тех пор, пока не кончилась поляна и высокая стена камыша не преградила ему дорогу. Он пытался пробиться сквозь зеленый частокол, за которым уже не было видно ни реки, ни буксира, но быстро выдохся и, запутавшись в переплетении прошлогодних стеблей, горько, отчаянно завыл, как может выть только щенок, брошенный людьми, которым он отдал всю любовь, переполнявшую его большое собачье сердце.