Единственная наследница - Модиньяни Ева. Страница 85

Мисс Диксон не была злой, и все плохое, что она привносила в воспитание Анны, происходило от убежденности, что так она наилучшим образом исполняет свой долг. С тех пор как они приехали на Ривьеру, Анне ни разу не удалось даже поесть спокойно. Ее совсем замучила гувернантка, одержимая идеей хороших манер. Девочка за первые пять лет своей жизни усвоила совсем другие привычки, находила их очень даже хорошими и не желала знать никаких других.

Еще одно обстоятельство смущало ее – это разговоры, которые родители вели по поводу Немезио, отца Джулио. Однажды этот человек появился на вилле. Он приехал в джипе, в американской военной форме и казался одним из американских солдат, этих высоких светловолосых парней, которые разгуливали повсюду, угощая детей карамелью, шоколадом и жевательной резинкой. Немезио тоже привез детям карамель, шоколадки и жевательную резинку и говорил, что вернется, чтобы забрать Марию, если она решится уехать с ним в Америку. Анна знала, что ее мама была женой Немезио, который был при этом и папой Джулио, в то время как сама она была дочерью Чезаре Больдрани.

– Мама, почему у нас с Джулио разные папы? – спросила она как-то. – У других детей один отец, а у нас разные.

– Когда-нибудь я объясню тебе, – пообещала Мария, постаравшись отвлечь ее от этих расспросов.

Пришло лето, но Анна так и не привыкла к своей новой жизни. «Голубая вилла», которую Чезаре Больдрани купил много лет назад ради сестры Джузеппины, как нельзя более подходила для его новой семьи. Здесь были комнаты для занятий детей и игр, гимнастический зал, бассейн, где Анна и Джулио учились плавать под наблюдением инструктора, сад, где они могли порезвиться, морской воздух, полезный для них.

Из соседнего колледжа сестер-урсулинок каждый день приходила мадемуазель Жозефина давать им уроки французского.

Джулио со своим покладистым характером быстро приспособился к новым условиям жизни, но Анна не признавала никакой дисциплины: достаточно было простого замечания, чтобы вывести ее из себя. По мнению мадемуазель Жозефины, Анна была маленьким сорванцом, из которого не выйдет ничего путного. Анна не любила предписанных игр и занятий, предпочитая проводить время в саду, скакать там, как козочка, собирать цветы, вдыхать запах моря и слушать, как бьется это голубое сердце мира. По ночам она часто просыпалась, терзаемая страхом и одиночеством, и вылезала из своей кровати, чтобы забраться к матери, которая после обычного выговора все-таки ласково принимала ее.

Мария была озабочена воспитанием дочери и согласилась, когда осенью Чезаре решил, что Анна должна посещать колледж урсулинок.

– Ей нужно адаптироваться в новой среде, – объяснил Чезаре. – Она должна готовиться к жизни в обществе. Единственный способ научить ее – это наглядный пример. Она увидит других девочек и постепенно привыкнет к нормам жизни своего общественного класса.

Но опыт, увы, не удался. Послушать Анну, так все сестры в колледже были злыдни, а подруги задаваки и насмешницы. Они смеялись, когда она вытирала себе нос рукавом или проглатывала полдник в два приема, вместо того чтобы есть его медленно и маленькими кусочками, как это делали другие ученицы. Как она ни старалась, ей никогда не удавалось сохранить чистым более часа свое вышитое бархатное платьице. К тому же она не умела пользоваться ножом и вилкой и говорила на таком живописном итальянском, который можно услышать лишь в кварталах бедноты. Все то, что прежде она считала естественным, вдруг стало ужасным, непозволительным. Конечно, она была не лучше и не хуже своих подруг, она просто была другая, но они этого не понимали и потому смеялись над ней. Но больше всего доставалось ей от Сильвии де Каролис, которой было одиннадцать лет и которая ходила уже в пятый класс колледжа. Во время перерывов старшие ученицы обязаны были следить за младшими, и Сильвия де Каролис, единственная дочь миланского издателя, была приставлена к Анне.

Девица грациозная и уверенная в себе, Сильвия одинаково хорошо говорила по-итальянски, по-английски и по-французски, она неплохо училась, занималась всеми видами спорта, но главными ее качествами были коварство и вероломство, которые она впитала в салоне своей матери, одной из самых влиятельных светских дам. Мать Сильвии, родом из Генуи, хвастала своим происхождением от Фиески и Дория, [17] и, когда она узнала, что в том же колледже, который посещает ее дочь, учится и девчушка, удочеренная Больдрани, которую он имел от своей служанки, возмущению ее не было предела. На этом плебейском происхождении своей подопечной Сильвия и построила тактику травли.

– Не таскайся за мной, как хвост, – сердилась Анна, стараясь отделаться от нее.

– Ах, как замечательно ты говоришь! – иронически восклицала Сильвия. – Кто учил тебя итальянскому? Твоя мама?

– Еще чего! – возмущалась девочка. – Меня научила моя бабушка Вера. А ты держись от меня подальше, а то получишь.

Сильвия разражалась смехом и торопилась позвать подруг.

– Девочки, – приглашала она на бесплатный спектакль, – идите-ка послушайте, как говорит наша милая Аннет. Смелее, душечка, – подбадривала ее эта гадюка, – покажи, на что ты способна.

Маленькая Анна попадалась в западню и отвечала разгневанно:

– Когда я вырасту большая, ты мне лучше не попадайся, уродка придурошная. Вот увидишь, как я наподдаю тебе под зад.

Девчонки смеялись и подзуживали ее:

– Сильвия нам сказала, что твоя мать прислуга. Это правда, что ты дочь служанки?

Анна терпела эти обиды и издевательства много месяцев, но не оставалась в долгу, раздавая тумаки направо и налево и плача от злости.

– Мама, – спросила она однажды Марию, – почему они говорят, что я дочь служанки?

– Потому что они хотят обидеть тебя. – Красивое лицо Марии потемнело от гнева.

– Но разве я, мама, дочь служанки?

– Ты дочь Чезаре Больдрани. Великого Чезаре Больдрани, – говорила ей мать.

– А ты, мама, кто ты такая?

– Я твоя мама. А ты моя королева.

Мария сознавала, что недостаточно подписи и печати в метрике, чтобы Анна перешла в другой мир, в другое общество. Но что она могла сделать? Не в ее власти было заставить замолчать людей, которые злословили о ней, особенно после того как закончилась война и жизнь понемногу стала налаживаться. Скоро они вернутся в Милан, а там Анна подрастет и пусть уже сама решает, стыдиться ли ей того, что она дочь экономки. И все-таки она убедила Чезаре поспешить с переездом семьи в Милан. Девочка чувствовала себя хорошо, она окрепла, и не было больше причины оставаться у моря.

За несколько дней до отъезда Сильвия и ее подружки возобновили свою охоту за «дочерью служанки». Они опять стали подтрунивать над ней и довели до слез и ожесточения.

– Я ничего не говорю про твоего отца, – подбоченившись, как делала бабушка Вера, крикнула она Сильвии. – Я знать не хочу, кто твой отец. Но я знаю моего.

– Ну конечно, – возразила Сильвия, – теперь беги к своему папочке и нажалуйся. Это ты от матери научилась ябедничать?

– Это ты ябеда. А я не ябеда, – топнула ногой Анна. – Сейчас я маленькая, но ты еще у меня поплачешь, Сильвия де Каролис. Я тебя все-таки убью.

Девочки замолчали, а Сильвия отступила от нее – такая в зеленых глазах Анны промелькнула уверенность и решимость.