Подружка №44 - Барроуклифф Марк. Страница 13

Затем попросила номер и код автоответчика, чтобы самой прослушать сообщение Фарли. Я сообщил, когда меня можно застать на неделе, и она сказала, что мне позвонят из полиции и назначат встречу. И тут, впервые в жизни, мне стало неуютно оттого, что делать нечего. Абсолютно нечего. Кроме того, по моему природному недоверию к полиции, меня охватил легкий озноб, несколько усилившийся при воспоминании о многозначительной паузе следователя Эрроусмит после моих слов о завещании Фарли. Мелькнула даже мысль: не поработать ли еще, но мне было все-таки не до такой степени плохо.

3

ПРИЛИЧНЫЙ СРОК ТРАУРА

Позвонить Джерарду я не мог, потому что он фельдшер на «Скорой помощи» – выбор необъяснимый для человека с университетским образованием, – и, пока он на работе, связаться с ним невозможно из-за его моральной и физической неприязни к мобильным телефонам. Джерард питает отвращение ко всему, что делает жизнь проще, от фенов (пустая трата электроэнергии) до автомобилей (вечно они не заводятся). Его отношение к мобильным телефонам меня поражает: он смотрит на них как на дорогие игрушки для пижонов. До него не доходит, как удобна возможность связаться с кем угодно в любой момент времени, а равно и то, что теперь мобильный телефон есть у каждого подростка. В представлении Джерарда такой телефон – дань моде, следовательно, не нужен. Вероятно, он обзаведется им, когда мобильная связь станет не менее привычной, чем почтовые марки. Хотя, если уж на то пошло, «слишком броских» почтовых марок он тоже не одобряет. Автоответчики, с помощью которых можно не снимать трубку, узнав, кто звонит, тоже приводят его в бешенство, вкупе с автомобильной сигнализацией, любыми известными торговыми марками, галстуками шире ботиночного шнурка и тысячей других вещей, но об этом как-нибудь потом.

Тем не менее на всякий случай я оставил ему сообщение с просьбой позвонить мне при первой возможности.

Единственное достоинство моей работы в том, что я ни перед кем не должен отчитываться, где нахожусь в данный момент. Стоит сказать, что я «иду разбираться с жалобщиками», и Адриан отпустит меня без лишних вопросов. Вот если бы я отпрашивался, потому что у меня умер друг, это было бы совсем другое дело. Во время личных неурядиц неудачники от телевидения особенно любят показывать, как преданы своему делу, так что Адриан непременно вынудил бы меня сидеть на работе, причем дольше, чем в обычные дни. Поэтому я пробормотал что-то насчет ковра, который «рассыпался в клочья через неделю после покупки», и спокойно отправился домой.

– Сделай их, тигр, – напутствовал меня Адриан.

Пока я бежал к эскалатору на станции метро «Ковент-Гарден», мне в голову, безусловно, приходила мысль: а зачем так спешить? Я ведь ничего сделать не могу.

Я тоже считаю метро отличным видом транспорта, непревзойденным в своей способности мгновенно переносить вас из конца в конец города – при условии, что вы не очень спешите. А если очень спешите, идите лучше пешком.

Большинство лондонцев к подземке привычны. Утрамбовываться в вагоны, как сельди в бочку, изматывать себе нервы тысячами минутных задержек для них составляет часть жизни. Кто действительно страдает, так это приезжие. Туристы истерически смеются над тем, как ужасно набиты вагоны, хотя еще день и до часа пик далеко. Не понимают они, что поезд метро не заполнен под завязку, если можно шевелить пальцами. Самое забавное, когда вдруг голос с американским акцентом начинает вопить: «Дальше нам не пройти», в то время как несколько тучных молодцов локтями пробивают себе дорогу в середину вагона. Такие у нас, окаянных, развлечения.

Итак, поскольку я никуда не спешил, до «Фулхэм-бродвей» метро домчало меня в мгновение ока, хотя в данном случае я предпочел бы, чтобы оно расстроило мои планы на вторую половину дня.

Когда я пришел домой, ключи в ярком пакете с рекламой проката парусных досок («Смешные цены, море удовольствия!») ждали меня у входа в общий коридор. Удивляться долго мне не пришлось: взяв пакет, я увидел на его обратной стороне только наш адрес, без марки. Рядом с ключами лежала записка на фирменном бланке Королевской почты: «Вас не было. Пожалуйста, оставьте здесь завтра 1 фунт 20 пенсов для почтальона Дэйва».

«Почтальон Дэйв, – подумал я. – Прямо как в деревне». Не могу сказать, что мне это понравилось.

Я машинально покормил собаку, как делаю всегда, когда возвращаюсь домой первым – сегодня на добрых четыре часа раньше обычного, так что пусть хоть собака порадуется, – и решил полчасика посмотреть телевизор, прежде чем приступать к мытью посуды. В шесть пришел Джерард и разбудил меня. Он, несмотря на свое хрупкое телосложение, единственный из моих знакомых хлопает дверью так, что она снова открывается от удара. К тому же он ворчал про «свинство и бардак».

Печально, но факт: я втайне злорадствовал, что он сетует на беспорядок в квартире, когда у меня для него такая убойная новость. Признаю, мысль нехорошая, но я все равно думал так.

Джерард вошел в гостиную и, не поздоровавшись, потребовал:

– Будь добр, вымой за собой кружки!

После ряда дискуссий мы договорились именно о такой форме выражения требований, потому что его любимое: «Ты вообще собираешься убирать за собой эту гнусную грязь в этом гребаном веке?» – меня уже достало.

Мне опять пришлось решать, как именно сообщить Джерарду печальную новость. Я еще размышлял над этим вопросом, когда вдруг услышал голос, отдаленно напоминавший мой:

– Мне сегодня Фарли звонил.

– Да? – отозвался Джерард. – И что сказал?

– Да так, – ответил голос, который действительно принадлежал мне.

– Ясно, – кивнул Джерард и пошел в кухню. В школе, когда мне случалось провиниться, со мной тоже такое бывало. Хотелось просто извиниться, но вместо того непонятно почему с языка срывалось что-нибудь умное. У моей няни на этот счет была особая фраза: прежде чем открыть рот, проверь, включены ли мозги, но ее совет я помнил далеко не всегда, и часто слова вылетали у меня изо рта безо всякой определенной цели.

Я прокрался на кухню вслед за Джерардом. Теперь я был во всеоружии. Джерард шинковал морковь. Что меня восхищает в Джерарде, так это его способность, придя с работы, сразу же включаться в хозяйственные дела. Мне, чтобы привести себя в чувство, требуется не менее двух часов пить чай перед телевизором.

– Джерард, – начал я, – мне надо с тобой поговорить.

Это значило, что разыгрывается версия «сядь, не то упадешь», но особого выбора у меня не было.

– Говори, – разрешил Джерард.

– Фарли умер, – брякнул я, переходя к стилю быка, атакующего ворота.

– И что с того? – хмыкнул Джерард.

– Нет, я серьезно. Он мертв. Покончил с собой.

– Я похож на дурака?

Наверное, по-настоящему его встревожило то, что я промолчал. Вопрос «Я похож на дурака?» близок к риторическому. В обычных обстоятельствах даже самый утонченно воспитанный человек не удержится от ответов: «да», «не напрашивайся» или просто пожмет плечами. Я же старался сохранять серьезность, хотя Джерард на самом деле выглядел очень глупо.

– Ты не шутишь?

– Нет.

Выражение лица у меня было невеселое, голос – подавленный. В конце концов, мне действительно было не до шуток.

– Боже, – сказал Джерард, – тогда понятно, почему он мне не позвонил!

– Это случилось только вчера, – заметил я.

– А-а, – с легким разочарованием протянул Джерард. – Но все равно, ему, должно быть, уже несколько недель было очень паршиво. О господи!

Он тяжко вздохнул, сел. Минуту-другую мы оба молчали. Я слышал, как за окном шумит дорога, как, грохоча, несутся неизвестно куда жестянки на колесах.

– Как он убил себя? Надеюсь, без особых выдумок? – с чисто медицинским интересом продолжал Джерард. Фельдшер всегда фельдшер. – Он сделал это намеренно?

Наверное, подчас люди интересуются подробностями особенно жутких самоубийств, чтобы оценить глубину чужого отчаяния. Передозировка наркотика? Вопль о помощи по неверному адресу. Бросок под поезд? Это ближе к настоящему самоубийству. Не могу сказать, что разделяю подобный образ мыслей. Если человек дошел до того, чтобы вопить о помощи, нетрудно предположить, что помощь действительно была ему нужна. Однако в защиту Джерарда замечу: на своей работе он повидал столько всего, что обычное «прощай, жестокий мир» его не очень впечатляет.