Подружка №44 - Барроуклифф Марк. Страница 23

– Вот, опять ты высовываешься, – прошипел Джерард, когда я вернулся.

Я поставил пиво на какой-то столик.

– Джерард, она никогда не узнает, что пиво принес я.

– Послушай, – голосом строгого отца, в четвертый раз говорящего: «Сынок, я последний раз тебя предупреждаю», отчеканил он, – это я придумал сюда поехать, верно? Значит, она моя. Я первый. Понятно?

Последние три слога он буквально проскрежетал. Я не стал даже дразнить его за это «я первый». В конце концов, мы имеем дело с живой женщиной, а не с призом в луна-парке. И вообще, если тут кто и первый, то я.

– Между прочим, после такого агрессивного «понятно» вряд ли я с тобой соглашусь, – так же агрессивно прошипел я.

– Отвали, – тихо прорычал Джерард.

– Почему?

– Потому что ты можешь встречаться с кем угодно. А я нахожу привлекательными очень немногих, и она к ним как раз относится. Ее волосы… это что-то. Как будто случайно смешались русые и каштановые пряди, и вышло лучше, чем было. Она – единственная из миллиона, кто может мне понравиться. А ты забирай всех остальных.

– Чувствительно вам благодарен, – осклабился я, снимая воображаемую шляпу. Как я уже объяснял, Джерард боится не столько того, что девушка достанется мне, сколько того, что я разрушу его шансы на успех.

– Прошу тебя, Гарри, один только раз!

Его смуглое лицо искажалось и кривилось от невыносимой тяжести желания, брови ползли вниз, почти встречаясь с темной тенью щетины на щеках.

– «Прошу тебя, Гарри…» Черта с два! – взорвался я. – Она прекрасна, и при этом выглядит как первостатейная шлюшка. Сынок, ты просишь о том, чего я дать не в состоянии. – И я сложил руки, как для молитвы.

– Ау-уу-у, – взвыл Джерард, как малыш, которому велели поделиться с братом шоколадкой. Вся его физиономия сжалась в одно черное пятно. Не знаю, почему он, как все нормальные люди, просто не приударил за девушкой без лишних слов. Мое присутствие его как будто подавляло.

– Нет, правда, – рассмеялся он, всем своим видом говоря: «Мы, мужчины, друг друга всегда поймем», – дай мне шанс.

– «Нет, правда», – передразнил я, – не дам!

– Черт, поверить не могу! – вдруг вскипел он. – Фарли был тебе настоящим другом. Он сейчас болтается в ледяной воде, а ты собираешься завалить его подружку!

Он тыкал в воздух указательным пальцем, как инкубаторная курица клювом в автоматическую кормушку, пусть даже корма там нет.

– Заваливать я ее не собирался. Во всяком случае, не собирался этим ограничиваться. И потом, тебе он тоже был другом или ты забыл?

Мы уже оба вскочили со стульев.

– Я был с ним знаком, и все, – уверенно возразил Джерард. – Ты хочешь ее трахнуть. А точнее, ты хочешь плевать мне в лицо, встречаясь с ней и регулярно, шумно трахаясь с ней в соседней со мной комнате. Боже!

Хотя представил я себе это исключительно благодаря Джерарду и хотя он явно полагал мое соединение с Элис чистой формальностью – «Подпишите здесь, сэр, и можете немедленно тащить ее в спальню», – мне все же показалось, что ответить надо.

– Тебя потрясла его смерть. Наверное, ты еще не оправился от шока.

– Жизнь продолжается, – промолвил Джерард, вступив в отправную точку своих обычных философских построений. – Поверить не могу, какой эгоист…

– От неожиданности и с перепугу я забыла спросить, почему вы здесь, – раздался голос Элис, и она появилась из-за зеркальной двери, как луна над водной гладью.

Джерард замолчал. Молчал и я. В каком-то странном помутнении сознания, то ли от горя, то ли обезумев от любви к ней, мы забыли сообщить Элис, что ее парень покончил с собой. Я видел, что Джерард смотрит на меня, хотя я сам смотрел на Элис, теперь одетую в мешковатые коричневые мужские брюки и майку с надписью «Нью-Йорк таймс» шрифтом газетного заголовка. Она выглядела просто роскошно – очень усталая, но свежая; небрежная и растрепанная, но так мило, что никакими стараниями не достигнешь. Надо бы добавить какой-нибудь изъян, чтобы разбудить в вас сочувствие к Элис, но, увы, я не припомню ни одного. Может, в данный момент она вам не очень симпатична, но, поверьте, она божественно хороша.

В третий раз за эти сутки я столкнулся с проблемой, как сообщить новость о смерти. И труднее, чем сейчас, мне еще не бывало. Поскольку с самого начала мы ничего не сказали, теперь надо было как-то изворачиваться.

– Фарли мертв, – брякнул Джерард, наконец решившись.

– Что? – переспросила Элис. – Вы не шутите?

– Он покончил с собой, – вступил я, не желая, чтобы все ее внимание было обращено на одного Джерарда.

Элис опустилась на диван.

– Минуточку, минуточку… Фарли, хозяин этой квартиры, покончил с собой? Не верю. Почему?

Мужчина, наверное, спросил бы, как; ответить на этот вопрос значительно проще.

– Точно не знаем, – сказал я, опять входя в образ телевизионного детектива.

В душе я был готов к тому, что Джерард с его непрошибаемой честностью немедленно завопит: «Да нет, знаем, из-за вас», но он довольствовался загадочным взглядом в мою сторону.

– Почему вы так смотрите? – спросила его Элис.

– Как – так?

– Как будто знаете, почему он покончил с собой.

– Просто, – пожал плечами Джерард. Ух ты, подумал я, да он ее охмурит, он ведь соврал! На такое он способен отнюдь не со всеми.

– Кажется, он был расстроен из-за отношений с вами, – сказал я, осторожно заменив словом «отношений» другое, более краткое – «вас».

– Почему вы так говорите?

– Он оставил сообщение на автоответчике.

– И что там было?

Ее нижняя губа начала мелко подрагивать.

– Сказал, что собирается покончить с собой из-за неудачи в личной жизни.

Элис закрыла лицо руками и заплакала, и впервые за сегодняшний день мне тоже захотелось плакать. Я почувствовал, как слезы подступают к глазам, горло распирает комок, и понял, что вот-вот разревусь. Я вообще плачу легко и по любому поводу: от счастья или, стыдно признаться, вспоминая о спортивных победах. Странно, я могу прослезиться и от страха, и от радости, и если меня бросит девушка, и от телесериала «Больница для животных», и от истории жизни пораженного болезнью Паркинсона Мохаммеда Али, – но смертью друга из меня слезу не вышибешь. В школе эта непонятная плаксивость привлекала ко мне совершенно ненужное внимание недругов. Если ваши глаза увлажняются всякий раз, когда вас начинают дразнить, хулиганов это только раззадоривает. А вас зачисляют в слабаки. Да, в общем, оно и справедливо.

Сколько невзгод я претерпел из-за этого, сколько боролся с собой! В пятнадцать лет на приеме у врача даже спросил, нельзя ли мне прижечь слезные протоки. Врач, сухой, жилистый шотландец, раньше служил в армии и обошелся со мной вполне в духе полкового лекаря: посоветовал взять себя в руки. Иными словами, прижечь свои слезные протоки можно только огнем собственного мужского характера, и никто это за тебя не сделает. Но хотя с тех пор я много работал над собой, слезы у меня по-прежнему близко. Я не расцениваю их как признак исключительной эмоциональной глубины; скорее как что-то среднее между сентиментальностью и трусостью. Я почувствовал, как слеза ползет по щеке, и мне захотелось подойти к Элис и обнять ее, но я не мог. Получилось бы, как будто я пользуюсь ситуацией, играю на ее горе. Да и по отношению к Джерарду вышло бы некрасиво, хоть это меня волновало гораздо меньше.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил тем временем Джерард, неловко присаживаясь рядом с Элис на диван.

– Между нами ничего не было, – немного успокоившись, сказала Элис. – Просто он был ко мне добр. Я рассталась со своим парнем, и Фарли пригласил меня съездить в отпуск вместе, чтобы немного развеяться. Потом сказал, что я могу пожить у него несколько недель, пока он будет заниматься виндсерфингом в Корнуолле. Понимаете, у нас могло бы что-то получиться, но я была не готова. Он мне нравился – ну, немножко, – и я понимала, что он чувствует. Это было видно даже по тому, как он двигался, но я не была готова. Не была, и все. Потом, я его почти не знала. А теперь он умер. Мне казалось неправильным прыгать в постель с другим парнем, когда после разрыва очень серьезных отношений не прошло и недели. Так не делают, верно ведь?