Подружка №44 - Барроуклифф Марк. Страница 32

Вот о чем я думал, когда сказал Джерарду:

– Я не хочу видеть тело.

– Боишься, что ли?

– А ты как думал?!

Физиономия Джерарда расплылась в улыбке, подобной которой я не видел у него с тех пор, как единственный раз сыграл с ним в шахматы. Он едва не выиграл, но от повторной партии отказался и больше никогда со мной не играл, ибо, как очень любил повторять, по существу, оказался сильнее меня. Поскольку играли мы без свидетелей, в ответ я просто заявил, что побил бы его при любом раскладе. Теперь, по прошествии времени, я уже наврал об этом столько, что при желании мог бы убедить себя в собственной правоте.

– В жизни всем рано или поздно приходится иметь дело с такими вещами. Знаешь, кто ты после своих слов? – спросил он, хотя, по моим ощущениям, сам с радостью ответил бы.

– Трус? – предположил я.

– Трус, – вкусно протянул он, едва не причмокнув от удовольствия.

– Если хочешь, я с тобой поеду, – сказал я.

– А поездов ты не боишься?

– Нет, если сижу днем в середине вагона спиной по ходу движения.

Образ мыслей Джерарда меня не на шутку удивил. Мне казалось, мы оба принимаем как данность то, что мы трусы; что на любом уровне существования инстинкт самосохранения и здоровая осторожность преобладают у нас над бескорыстием и страстью к приключениям. Я думал, мы оба гордимся этим, и трусость наша – признак ума. Так что апеллировать к моей смелости – дело пустое. Эту тему мы обсуждали под передачу о некоем американском политике, который решил, что война во Вьетнаме – самое время для долгого отпуска в Канаде. А мы бы пошли на такую войну или тоже сбежали бы в какую-нибудь нейтральную страну? Поразмыслив, мы заключили, что пошли бы воевать, ибо уклоняться от призыва боязно, а для бегства не хватило бы решимости. Игнорировать приказ ни у меня, ни у Джерарда мужества недостало бы.

В конце концов в Корнуолл мы отправились не поездом, а на взятом в аренду автомобиле. Джерарду сия идея не нравилась по причине вреда выхлопных газов для окружающей среды, но мы уговорили Лидию поехать с нами, и собаку тоже решено было взять, так что на круг выходило дешевле, чем поездом. Это Джерарда окончательно убедило, тем более что, как выяснилось впоследствии, машина досталась нам бесплатно.

Мы отправились в путь на следующее утро после того, как получили вызов на опознание тела. Я тут же обратился в фирму по аренде автомобилей, затем, отдав всего себя работе, провел краткое расследование случая продажи партии некачественного эластичного каната для прыжков с «тарзанки». Сказать Адриану, что вопрос мне удалось решить по телефону, я не удосужился. Десятиминутного визита на чай – или что у них там в Девоне подают – было, по-моему, вполне достаточно, чтобы убедить его в моей добросовестности. Видимо, канат после первых десяти прыжков потерял эластичность, перестал пружинить, отчего прыгуны получали вывихи и растяжения лодыжек и рисковали сломать шею, врезавшись головой в страховочные маты. По счастью, погибнуть никто не успел, только чуть не зашибли насмерть члена парламента на торжественном открытии какого-то луна-парка. От комментариев воздержусь; скажу лишь, что умышленно подставил под удар невинных людей, давая операторам «тарзанки» еще раз проявить себя в сезон поп-фестивалей. Зато автомобиль мы получили бесплатно.

Нам очень повезло, что Лидия согласилась составить нам компанию. Перед отъездом в Корнуолл она всю ночь носилась как заведенная по нашей квартире, чтобы подготовить все к выходу. С собой она захватила видеокассету с «Касабланкой», которую я согласился посмотреть, потому что «Касабланка» – один из фильмов, не знать которые неприлично и смотреть надо, даже если ужасно не хочется. Кроме того, его видели почти все девушки, что открывает новые горизонты для глубоких и интересных бесед. Против черно-белых фильмов у меня есть некое предубеждение, поскольку мои родители не смотрят их с 1976 года, когда купили цветной телевизор. По словам папы, крайне неразумно вложить деньги в цвет и продолжать смотреть черно-белое кино. Пожалуй, он прав.

Разумеется, периодически мы останавливали пленку: сначала в рекордные сроки кончилось пиво, и я пошел купить еще; дважды Джерард отходил к телефону, первый раз на двадцать минут, второй – на час.

Как будто этого мало, мы с Джерардом продолжали испытывать терпение Лидии, в кульминационный момент громко обмениваясь впечатлениями о полицейских из Корнуолла. «Из всех решеток мира вам придется выбрать эту, голубки мои!» – орали мы, немилосердно передразнивая их выговор. Тогда я подумал, что Лидии будет приятно, если завести разговор непосредственно о фильме.

– Немногие знают, что у Хэмфри Богарта был роман с Авой Гарднер, – заявил я, будто провоцируя их возразить.

– Которая потом вышла за Фрэнка Синатру, – к моему изумлению, подхватил Джерард. Я-то думал, он терпеть не может Фрэнка Синатру, потому что тот носил костюм и не пел о «насущных проблемах» и «правах рабочих».

– Тише, – попросила Лидия. – Телевизор не средство общения.

– Так напиши им об этом, – посоветовал Джерард.

Я хохотнул.

– Заткнись, пожалуйста, заткнись! – воскликнула Лидия, не отрывая глаз от экрана.

– Во многих странах мира телевидение полностью интерактивно, – не отставал Джерард. – У них там новые антенны, дающие неограниченный доступ к Интернету и еще кучу всего.

– Не забывай о факсах, они уже сколько лет существуют, – услужливо поддакнул я.

– Ты пожалеешь об этом, может, не завтра, но когда-нибудь, – сказали мы в унисон с Хэмфри Богартом.

– Тише! – завопила Лидия.

Я вдруг понял логику поведения психопата. Ее просьбы меня только раззадорили.

– Интересно, появится ли еще звезда масштабов Богарта? – спросил я.

Лидия схватила пульт управления и выключила телевизор.

– Вообще-то мы смотрели, – заметил Джерард.

– Нет, не смотрели, вы весь фильм протрепались.

– Подумаешь, священнодействие, – хмыкнул Джерард. – Молчать, молчать, Его Величество Телевизор работает!

– Либо смотрите по-людски, либо совсем не смотрите, – переводя свою мысль на понятный ему язык, сказала Лидия.

– Мы просто шутили, – вступился я.

– Весь фильм, не замолкая ни на минуту. – Лидия в негодовании отвернулась от нас лицом к стене.

– Помни, Лидия, – напутствовал ее Джерард, – чем чаще шутка повторяется, тем она становится смешнее.

Я припомнил ему эти слова назавтра, когда мы со скоростью 120 миль в час гнали на запад по шоссе М4.

– Как, по-твоему, – спросил я, – часто я так делаю?

– Прошу тебя, сбавь, – взмолился Джерард, сжавшись в позе зародыша на заднем сиденье. Я знал это, потому что, как того требовала шутка, смотрел на него. Лидия хохотала и пыталась привстать с переднего сиденья.

– Так сколько раз я так делал? – убрав руки с руля, переспросил я.

– Слишком много, слишком! – взвизгнул Джерард, корчась на заднем сиденье.

– А что происходит с шуткой, когда ее часто повторяют? – продолжал я.

Лидия истерически хихикнула. Пес, насколько я мог слышать, унюхал в пакете у Джерарда что-то съедобное и сосредоточенно чавкал. Утром мы прокопались отчасти из-за того, что Джерарду приспичило пойти в магазин за едой на дорогу, потому что он считал, что на шоссе ничего путного никогда не найдешь. В обычных условиях он накупил бы провизии на два дня вперед, но понял, что в Корнуолле продукты дешевле и лучше будет отовариться там. И правильно решил, ибо сейчас был слишком скован ужасом, чтобы сменить позу и помешать псу уничтожать свой обед.

– Брось, – велел он, хотя кому – непонятно. Пес неодобрительно заворчал, но шуршание не прекратилось.

– Смотри, я опять держусь за руль, и скорость нормальная, – сказал я, до отказа вдавив в пол педаль газа, и перестроился в средний ряд, позволяя какому-то краснорожему типу в «Ягуаре», потрясавшему кулаком, обогнать нас.

Потом пришлось сбавить скорость на повороте с шоссе к Стоунхенджу. Я указал Лидии на курганы, рассказал о погребальных обрядах древних обитателей здешних мест, кстати ввернул названия каких-то племен и историю о каменных глыбах, неизвестно как доставленных издалека для сооружения знаменитых столбов. Вышло сумбурно, но, по-моему, впечатляюще. Всегда удивляюсь, как легко люди верят тому, кто болтает без остановки, но еще больше – собственной потребности в болтовне. Что меня тянет с умным видом говорить о вещах, в которых я ничего не смыслю? Наверное, это вообще беда многих мужчин.