Подружка №44 - Барроуклифф Марк. Страница 6

– Она не говорила, что он мал, – раздельно и с чувством возразил он. – Не мал, а ма-ло-ват. Чувствуешь разницу?

– Да, верно, – подтвердил я, в основном для Фарли: вдруг бы он счел слова Джерарда шуткой. В ту минуту я понял, что из трясины серьезного разговора мы сделали шаг на более твердую почву перебранки.

Фарли с комическим ужасом отпрянул.

– Маловат и мал – одно и то же. Даже великоват – то же самое, что мал. При желании можно доказать, что и большой значит маленький. «Огромный» – единственное слово, означающее «большой», когда речь идет о детородных органах. Все остальные значат «маленький».

– Да какая разница? – спросил я. – Разве тебе когда-нибудь жаловались на размер твоего члена?

– Нет, зато жаловались на размер твоего, – ответил Фарли.

Еще одна жертва беседе, но с неприятным душком истины. За двадцать лет близкого знакомства у нас с Фарли, разумеется, было несколько общих подружек, хоть, в интересах хорошего вкуса, и не одновременно.

– Так о чем мы? – поспешил сменить тему Фарли.

– О том, что Пола мне лгала, – с охотой подсказал Джерард. – Говорила, что любит, а сама не любила.

– По-моему, мы не об этом говорили, – возразил я.

– А сам ты хоть раз сказал ей, что любишь? – спросил Фарли.

– Да, как только понял, что люблю.

– Это когда?

– Стыдно признаться, но я понял, что люблю ее, когда она меня бросила. В тот миг, когда она сказала, что уходит, я осознал: она создана для меня.

– То есть единственное, чем она могла вызвать твою любовь, это бросить тебя, – констатировал Фарли бесстрастным тоном прокурора.

– Нет, я уверен, я уже начинал любить ее, когда она уходила. Она наверняка это заметила.

Хлопнула входная дверь, залаяла собака. Вошла Лидия, которая, как это ни странно, проезжала мимо нашего дома на велосипеде. Я сказал «как ни странно», потому что обычно в свободное время она курит или сворачивает себе папироски. Когда-то Лидия была красива – этакая загадочно-бледная, сильно накрашенная роковая женщина со жгучими черными глазами, – но, расставшись со своим последним приятелем, Кевином, пристрастилась к наркотикам и мучному. Кстати, странно, зачем ей это понадобилось: ведь с ним она рассталась. Джерард как-то брякнул, что жизнь ее изрядно побила, и вид у нее такой, будто внутри лопнул воздушный мешок, что, по-моему, с его стороны несправедливо. Правда, он просто хотел пошутить, а это, как мы знаем, извиняет любые ляпы.

Лидия симпатичная, что в моих устах значит: хорошо выглядит, но не в моем вкусе. Тут я вынужден согласиться с Джерардом. Она явно пополнела, чего, к моему легкому разочарованию, безуспешно пыталась добиться, когда мы с ней разбежались. Вообще-то Лидия всегда была худощава, но теперь в объявлении о знакомстве о ней написали бы «пышная», а злые языки сказали бы «толстуха». Так что велосипед, по-моему, очень удачная мысль. Терпеть не могу видеть, как друзья распускаются, даже если сам за собой не слежу. Лидия признавала, что весит на два фунта больше, чем положено; значит, по ее собственным словам, она чудовищно расплылась.

К Кевину она, очевидно, испытывала больше чувств, чем ко мне. Не знаю, почему это меня так задевает, ибо, хоть я и любил Лидию, мне всегда хотелось найти себе девушку покрасивее – что, по-моему, ей совершенно ясно. Думать так мне было неприятно, но я все равно думал. Признаю, виноват.

– Входи, – пригласил я, срочно приняв безутешный вид.

– Как дела? Она уехала без проблем?

Лидия перетащила через порог громоздкий велосипед, ловко зажав голову нашего пса между стеной и передним колесом, дабы остановить его самоубийственный рывок на улицу, под колеса машин, и отдала мне ветхий портфель, который неизвестно почему несла в руке, вместо того чтобы пристегнуть ремнем к раме велосипеда.

– Да, спасибо, все отлично. Она улетела без приключений.

– И рейс не задержали?

– Вроде бы нет. – Одной рукой я закрыл дверь, другой поймал пса за ошейник. – Пошли, Рекс!

– Ты ее не проводил?

Лидия почесывала Рекса за ушком. Я не сразу понял, что она обращается ко мне.

– Нет, за ней заехали на такси, а обратно мне пришлось бы трястись в метро. И потом, эти проводы – такая трата времени, верно?

– Нет, если любишь, – сказала псу Лидия.

– Любить – одно, а встать в пять утра – совсем другое. Пойдем в кухню, там Фарли.

Лидия вошла, поздоровалась. Джерард кротко кивнул. Лидия бесила его своим умом и северным выговором. Его раздражало даже не то, что она женщина и при этом умна; хуже другое – при своем уме Лидия шотландка. В аккуратной картотеке его мозга уроженец Шотландии четко ассоциировался с тупостью, что основывалось на старой поговорке: «У шотландцев вместо мозгов мякина». Лидия, однако, абсолютно не вписывалась в это утверждение, поскольку, будучи шотландкой, отличалась поразительно острым и живым умом. Кто угодно другой стыдливо признал бы, что заблуждался насчет скудоумия жителей северо-запада страны, но переубедить Джерарда не так просто. Он сделал другой вывод: никакая Лидия не шотландка, а говорит с акцентом нарочно, из пижонства.

У него был и еще один повод для претензий: безобразная, по его мнению, привычка Лидии курить по тридцать самокруток в день. Нелюбовь к женщинам, курящим самокрутки, – единственное, в чем открыто проявлялся его мужской шовинизм.

Лидия села и тут же принялась сворачивать себе папироску. В ее представлении, должно быть, самокрутка делала ее похожей на таинственную и притягательную диву, которых неизобретательные фотографы снимают в мужских костюмах и с сигарой в руке для мужских календарей, а то и на картинку из модного журнала 30-х годов. По мнению Джерарда, она была похожа на школьную училку, которая никак не может встретить своего человека и живет с «другом». Все мои друзья, за исключением разве что Фарли, перед Лидией чувствовали себя немного прозрачными, как земляне под мудрым взглядом представителя высшей инопланетной расы. Фарли никаких неудобств не испытывал, поскольку, как истинно умный человек, не считал ум высшей ценностью.

Джерард небрежно бросил на стол пышущее жаром послание.

– Что это? – спросила Лидия.

– Так, письмо другу, – неловко поежившись, проронил он.

– Джерард, писать письма на тебя не похоже, – заметила Лидия, садясь и снимая с элегантных костюмных брюк велосипедные зажимы. Наблюдая за ней, я пришел к неприятному выводу, что в субботу утром она, видимо, направлялась на работу. Так начинать выходные в наше время?

– Оно для Полы, – пояснил Фарли, беря сигарету из моей пачки, что лежала на столе.

– У тебя новый велосипед? – спросил я.

– Нет, мне его одолжили. Кстати, это связано с тем, почему я к вам зашла. Я принесла добрые вести.

– Радостно машу оливковой ветвью, – не глядя на нее, буркнул Джерард.

К нашей общей чести, ни Фарли, ни я даже бровью не повели. Фарли только посмотрел на присвоенную сигарету долгим, тяжким взглядом, будто ожидая от нее реакции на слова Джерарда.

Лидия слегка оторопела, но за Джерарда, видимо, была искренне рада.

– Вот и отлично. Как приятно было бы снова видеть вас вместе. Поэтому я всегда так настойчиво мирю своих друзей. Когда они расходятся, потом не знаешь, кого из них приглашать обедать.

– Ты меня целый год не приглашала обедать, – возразил он.

– По-моему, ей вряд ли придется долго мучиться, на какой адрес присылать приглашения, – решил я внести в разговор посильную лепту.

Лидия милостиво улыбнулась:

– Ну, в этом году я нечасто устраивала приемы. Очень надеюсь увидеть тебя в скором времени. И Полу приводи.

Я молча отметил разницу между «нечасто» и «никогда» и решил еще раз оживить беседу:

– На твоем месте я бы пока не торопился ставить на стол лишние приборы.

– То есть я ошиблась? – уточнила Лидия.

– Ничего невозможного на свете нет… Они вполне еще могут помириться. Я бы сказал, шансов у них не меньше, чем у кошки с собакой, – услужливо подсказал Фарли.