Адвокат Казановы - Борохова Наталья Евгеньевна. Страница 75

Она обращалась к Дубровской, словно призывая ее дать правовую оценку придуманной только что сказке.

Елизавета пожала плечами.

– Вообще-то может и прокатить. Но Вощинского все равно осудят, – заметила она. – За превышение пределов необходимой обороны.

Инга улыбнулась:

– Ну, я думаю, наказание ему назначат условно. Это сущий пустяк, учитывая будущие годы, которые мы проведем вместе с ним на Кипре. Про меня, понятно, никто и не вспомнит. Ну а Елизавету Германовну наградят какой-нибудь грамотой. Посмертно.

Дубровскую не порадовала такая перспектива. Но, по всей видимости, Вощинскому также было что возразить. Он встал с кресла и осторожными шажками приблизился к Серебровой.

– Прошу тебя, дорогая, – нежно проговорил он, не сводя взгляда с дула пистолета. – Есть еще один вариант: мы уезжаем за границу, а они тут делают что хотят. Пусть нас объявят в международный розыск, мы найдем страну, откуда нас не выдадут. Мы будем вместе.

– По-моему, замечательный вариант, – проговорил вдруг молчавший до сих пор Серебров. – Очень-очень хороший вариант. Мы живы, а вы вместе. Катитесь куда хотите.

– Не болтайте ерунды! – разозлилась вдруг Инга Петровна. – Мы не успеем даже сесть в самолет, нас арестуют. Я не собираюсь верить этим двоим на слово.

– А поверить-то придется! – раздался вдруг громкий голос, и в проеме двери возникла мужская фигура.

– Андрей! – обрадовалась Елизавета. – Как ты вовремя! Меня тут, кажется, собираются убить.

– Ну, Инга Петровна не станет стрелять, – заверил ее Андрей, внимательно следя за пистолетом в руках Серебровой. – Во дворе полно милиции, дом окружен. Зачем осложнять и без того сложное положение? Верно, Инга Петровна? Отдайте-ка мой пистолет…

Он протянул руку. Сереброва не подчинилась, отведя ствол в сторону, словно размышляя, что же ей с ним делать дальше.

Все произошло мгновенно. Павел Алексеевич, стоявший у нее за спиной, попытался вырвать оружие. Раздался выстрел. Вощинский упал как подкошенный. Елизавета присела, зажав голову руками. Пистолет упал на пол.

По лестнице уже бежали люди…

Глава 38

Когда на следующее утро Дубровская открыла глаза, то все произошедшее накануне показалось ей не более чем сном. И в самом деле, можно ли поверить в реальность ночного кошмара, когда в окна бьют неугомонные лучи весеннего солнца? Жизнь на Сосновой вилле шла своим чередом, и в ее неторопливой безмятежности можно было черпать для себя покой и умиротворение.

Дворник безжалостно разбрасывал оставшийся снег, словно для хозяев имело первостепенное значение, когда с лужаек сойдут последние островки зимы: сегодня или через неделю. Ольга Сергеевна отдавала кухарке распоряжения относительно обеда и ужина так, как делала вчера и два дня назад, так, как будет делать завтра и через месяц.

«Интересно, а если бы вчера меня, а не Вощинского задела шальная пуля, выпущенная из пистолета Серебровой, неужели все осталось бы по-прежнему? – спрашивала себя Лиза. – Ну, насчет солнца понятно. Оно встает и садится за горизонт вне зависимости от того, кто из людей родился, а кто умер. День за днем, год за годом оно совершает свой круговорот, от которого можно было бы сойти с ума, если бы мы жили вечно. И небо останется прежним, и облака, и лес на взгорке, если, конечно, его не вырубят под строительство дач. Ну а вот люди? Насколько значима для них чужая жизнь? Неужели дворник так же гремел бы лопатой, не вернись я вчера из дома Серебровых? А Ольга Сергеевна, с ее неизменным ритуалом семейных обедов, все так же донимала бы кухарку? Что оказалось бы сильнее: многолетняя привычка или дань памяти?»

Размышления вернули Дубровскую к событиям суматошной ночи. Финал ее можно было представить в нескольких картинках.

Итак, картина первая.

– Примите-ка вот эту дамочку, – говорит следователь двум плечистым ребятам в форме, прихватывая Сереброву за локоток. – Уж больно прыткая попалась. С виду, похоже, приличная, а стрельбу здесь устроила – аж дым коромыслом! Кто такая будете? – прокричал он в ухо задержанной, пытаясь голосом перекрыть невообразимый шум в доме.

Женщина и ухом не повела, только презрительно сощурилась.

– Ну, не хочешь – не говори. Сами разберемся.

– Инга Сереброва, – представил молчащую даму Мерцалов, ставший невольным участником сцены.

– Сереброва? Гм! Так и запишем, – отозвался следователь. – А вы кем Дмитрию Сереброву приходитесь? Мать?

Инга Петровна бросила на него взгляд, способный испепелить на месте кого угодно, но служитель закона, к счастью, оказался из породы толстокожих людей, не способных к воспламенению.

– Она жена Сереброва, – пояснил Мерцалов.

– Вот как? Жена… Разберемся! Постойте, какая жена? Ведь он убил свою жену, за что и должен понести заслуженное наказание.

Конец фразы следователя прозвучал менее уверенно, чем ее начало.

Мерцалов усмехнулся:

– Как видите, бывают случаи чудесного воскрешения.

– Что вы голову мне морочите? – вскипел следователь. – Инга Сереброва мертва. Я сам видел ее труп в морге. Она обгорела, как головешка. И кольца у нее на руках были. И джип искореженный. Я сам опознание проводил, так что не вешайте мне…

Предложение осталось незаконченным. Мужчина устремил взгляд на картину на стене в кабинете Серебровой, и в глазах его появился суеверный ужас.

– Ой, мамочки! – проговорил он еле слышно. – Правда, что ли? Вы и она… Вон та, на стене… Она и вы. Вы что, одна женщина?

– Подите к черту! – проговорила сквозь зубы Инга Петровна, отворачиваясь.

– Нет, вы уверены? – обратился следователь к Мерцалову. – Может, только ее близнец?

– Нет, Инга Петровна Сереброва, собственной персоной, – терпеливо проговорил Мерцалов, понимая, что нельзя сейчас требовать от следователя слишком многого.

– Ну что же, разберемся… – проговорил тот, смахивая со лба капельки пота.

Картина вторая.

Врач склоняется над неподвижным телом Вощинского, осматривает его, проверяет реакцию зрачков, трогает пульс.

– Он жив, – заявляет медик будничным тоном, словно речь идет о необходимости постановки клизмы. – Пуля прошла навылет, не задев кость. Скорее всего мужчина просто находится в шоке. Ничего страшного, быстро пройдет. Дайте ему нашатырь.

Елизавета и сама не отказалась бы от нашатыря, поскольку не в состоянии выйти из оцепенения: она все видит, все слышит и даже может внятно отвечать на некоторые обращенные к ней вопросы. Ее трогает за рукав Андрей. Она смотрит на него, не понимая, откуда он здесь взялся. И вообще, интересно знать, что делают здесь все эти шумные люди. Ее глаза слепят фотовспышки, в ушах не смолкает чудовищная какофония звуков: лязгают наручники, шаркают десятки ног, раздаются отрывистые команды…

Картина третья.

Серебров подставляет руки, позволяя надеть наручники. В голове Елизаветы срабатывает переключатель, и ее спокойствие разбивается вдребезги.

– Позвольте, что вы делаете? – кричит она, отталкивая Андрея. – Куда вы его ведете? Отвечайте! Я его адвокат.

– Серебров Дмитрий находится в розыске за совершение особо опасных преступлений, – бормочет человек в форме, защелкивая браслеты на запястьях арестованного. – Отойдите, гражданочка. Не стоит орать мне в ухо. Я всего лишь выполняю распоряжение начальства.

Дубровская бросается к следователю, который разговаривает с кем-то по телефону.

– Скажите им! – требует она, дергая мужчину за рукав. – Они должны отпустить Сереброва!

– Не мешайте, я разговариваю, – отрывисто бросает тот. Он уже пришел в себя и выглядит вполне сносно для человека, увидевшего воскресшего мертвеца.

– Вы не имеете права! Я обжалую ваши действия в суде!

– А я напишу на вас в адвокатскую палату, – устало говорит он, но все же убирает телефон. – Что вы от меня хотите?