Одиссея длиною в жизнь (сборник) - Кларк Артур Чарльз. Страница 61

Африкаанс — один из лучших языков в мире, когда хочется выругаться; его звуки могут привести в замешательство слушателей даже при вежливом разговоре. Ван-дер-Берг выпускал лишний пар в течение нескольких минут; затем связался с обсерваторией в Тиамате, расположенной точно на экваторе, где прямо в зените висел крошечный сверкающий диск Люцифера.

Астрофизики, занимающиеся самыми эффектными объектами во Вселенной, снисходительно относятся к рядовым геологам, посвятившим жизнь таким маленьким грязным объектам, как планеты. Но здесь, на далекой окраине, люди весьма охотно помогали друг другу, и доктор Уилкинс не только проявил живейший интерес, но и изъявил готовность оказать всяческое содействие. Тиаматскую обсерваторию построили с единственной целью, которая была одной из главных причин создания базы на Ганимеде. Исследование Люцифера было делом исключительной важности не только для ученых-теоретиков, но и для инженеров-ядерщиков, метеорологов, океанографов и, не в последнюю oчeрeдь, для государственных деятелей и философов. Потрясала мысль о том, что во Вселенной нашлись существа, способные превратить планету в раскаленное солнце; мысль об этом не давала спать многим. Для человечества было крайне важно узнать об этом как можно больше; мог наступить день, когда понадобится повторить нечто подобное — или предотвратить…

Так что на протяжении более десяти лет Тиамат вел наблюдения за Люцифером с помощью самых разнообразных приборов, непрерывно регистрируя весь спектр его электромагнитного излучения, а также активно зондировал новое светило радиолокационным излучением с помощью скромной параболической антенны, расположенной в небольшом метеоритном кратере диаметром в сто метров. — Да, — согласился доктор Уилкинс, — мы часто наблюдаем Европу и Ио. Однако наш луч направлен на Люцифер, поэтому мы видим их лишь в течение нескольких минут, когда они проходят через его диск. А ваша гора расположена на дневной половине Европы и в эти минуты всегда скрыта от наблюдения.

— Да понимаю я это, — произнес Ван-дер-Берг с долей нетерпения. — А разве вы не можете чуть-чуть повернуть луч, чтобы увидеть Европу до ее прохождения через створ с Люцифером? Поворот всего лишь на десять или двадцать градусов позволит увидеть дневную сторону.

— И одного градуса будет достаточно, чтобы миновать Люцифер и взглянуть на Европу, находящуюся на противоположной части ее орбиты. Но тогда она будет более чем втрое дальше, так что мы зарегистрируем лишь одну сотую отраженной мощности излучения. Не исключено, впрочем, что удастся увидеть нечто интересное. Стоит попробовать. Сообщите мне данные о частотах, длине волн, поляризации и всем остальном, что может оказаться полезным. Вряд ли потребуется много времени, чтобы разработать сетку фазового смещения и сдвинуть луч на пару градусов. Точнее сказать не могу — такая мысль никогда не приходила нам в голову. Хотя об этом следовало бы подумать. Кстати, что вы надеетесь обнаружить на Европе, за исключением воды и льда?

— Если бы я знал, — с улыбкой ответил Ван-дер-Берг, — то не обратился бы к вам за помощью, верно?

— А я не спрашивал бы насчет того, как будет отмечен мой вклад в вашей будущей публикации. Жаль, что моя фамилия начинается с буквы в конце алфавита, тогда как ваша — в начале.

Этот разговор состоялся год назад; качество дальнего сканирования было невысоким, а операция, связанная со смещением луча, позволяющая заглянуть на дневную сторону Европы, оказалась труднее, чем ожидали. Наконец результаты получены, обработаны в Ван-дер-Берг стал первым человеком, увидевшим минералогическую карту Европы в период после возгорания Люцифера.

Как и предсказывал доктор Уилкинс, ее поверхность была покрыта главным образом водой и льдом с выступающими то тут, то там обнажениями базальта, перемежающимися с залежами серы. Но на карте обнаружились две аномалии. Одна, похоже, была дефектом процесса формирования изображения: на карте виднелась совершенно прямая линия в два километра, практически не отражавшая радиолокационного сигнала. Ван-дер-Берг решил, что с этой аномалией разберется доктор Уилкинс; самого же Ван-дер-Берга интересовала только гора Зевс.

Ему понадобилось немало времени, чтобы определить ее состав; лишь безумец — или отчаявшийся ученый — способен вообразить, что такое действительно существует. Даже теперь, после того как каждый параметр был определен с предельной точностью, он все еще не мог в такое поверить. И Ван-дер-Берг не представлял себе, что предпринять дальше. Когда на связь вышел доктор Уилкинс, с нетерпением ожидавший, когда же настанет момент славы и его имя попадет в банки памяти всех компьютеров, Ван-дер-Берг невнятно пробормотал, что еще не закончил анализ.

Наконец пришло время, когда медлить с ответом было уже невозможно.

— Ничего примечательного, — сообщил он своему ничего не подозревающему коллеге. — Всего лишь редкая разновидность кварца — я все еще стараюсь отыскать земной аналог. Ван-дер-Берг впервые соврал своему ученому коллеге, и на душе у него было гадко. Но что ему оставалось делать?

Глава 12 Оом Пауль

Рольф Ван-дер-Берг не видел своего дядю Пауля лет десять, и казалось маловероятным, что они когда-нибудь встретятся лицом к лицу. И все-таки он испытывал теплое чувство к старому ученому, последнему представителю своего поколения, единственному, кто еще мог вспомнить (когда ему хотелось, что бывало нечасто), как жили их предки. Доктор Пауль Крюгер Оом Пауль для всей его семьи и большинства друзей — всегда был готов прийти на помощь, когда она требовалась, сообщить о чем-то или посоветовать либо при личной встрече, либо на одном из концов радиоканала длиной в полмиллиарда километров. По слухам, только мощное давление со стороны политических деятелей заставило Нобелевский комитет не заметить его огромный вклад в физику элементарных частиц, вновь оказавшуюся в отчаянном беспорядке после очередного пересмотра основ в конце двадцатого века.

Если это соответствовало действительности, доктор Крюгер не испытывал обиды. У него, скромного и непритязательного, не было личных врагов, даже среди таких, как он, старых и неуживчивых эмигрантов. Более того, уважение к нему было столь велико, что его неоднократно приглашали навестить Соединенные Штаты Южной Африки, но он всякий раз вежливо отказывался — не потому, спешил объяснить доктор Крюгер, что опасался за свою жизнь, а по той причине, что его ностальгия станет еще сильнее. Даже прибегнув из осторожности к языку, который понимали теперь меньше миллиона человек, Вандер-Берг говорил очень осторожно и пользовался иносказаниями и сравнениями, понятными лишь близкому родственнику. Несмотря на это, Пауль без труда понял, что хочет его племянник, хотя и не принял его всерьез. Он опасался, что молодой Рольф свалял дурака, и решил смягчить его неизбежное разочарование. По крайней мере, подумал он, у Рольфа хватило ума не спешить с публикацией и сохранить дело в тайне…

Но предположим — всего лишь предположим, — что он прав? Редкие волосы на затылке Пауля встали дыбом. Внезапно перед его взором открылся гигантский диапазон возможностей — научных, финансовых, политических, внушающий благоговейный ужас.

В отличие от своих набожных предков доктор Крюгер в моменты смятения или замешательства не мог обратиться к Богу. Теперь он едва не пожалел об этом; но даже если б и мог, вряд ли приходилось ждать помощи оттуда. Опустившись в кресло перед своим компьютером и подключившись к банкам данных, он не знал, на что надеяться: сделал ли его племянник колоссальное открытие или все это совершеннейшая глупость? Неужели Отец рода человеческого действительно решил сыграть такую невероятную шутку со своей паствой? Пауль вспомнил знаменитое высказывание Эйнштейна, заметившего, что хотя Его пути неисповедимы, Он никогда не делает зла. Хватит мечтать, напомнил себе доктор Крюгер. Твои симпатии и антипатии, надежды и страхи не имеют никакого отношения к этому делу… Через половину Солнечной системы ему брошен вызов; он не успокоится, пока не доберется до истины…