Граальщики - Холт Том. Страница 27

На этом его речь прервалась, поскольку Тревор со всей мочи врезал ему по челюсти обломком скалы.

Истинное происхождение Передника Неукротимости, вероятно, никогда не станет известным.

Некоторые школы утверждают, что передник был повязан на животе у шеф-повара на Валтасаровом пиру, и характерные красные пятна на нем – это всего лишь остатки жаркого из оленины, которое шеф-повар в смятении выплеснул на себя, увидев, как какая-то здоровенная рука материализуется из чистого воздуха и начинает писать граффити на стене его заново отделанной таверны.

Другие считают, что красные пятна остались от некоего особенно кислого алжирского божоле, которое подавали гостям на бракосочетании в Кане как раз перед тем, как вино совсем закончилось. Эта точка зрения до некоторой степени подтверждается тем, что многие поколения владельцев прилагали все усилия, чтобы вывести их, но без особого успеха.

Еще некоторые полагают, что красные пятна – это просто красные пятна, а сам Передник – всего-навсего византийская подделка седьмого века; хотя никто не берется сказать, что именно послужило для нее оригиналом.

Какова бы ни была правда относительно этого, факт остается фактом: Передник действительно обладает некоторыми любопытными свойствами, которые не могут быть объяснены рациональным образом. Например: прикосновение к его кромке исцеляет некоторые исключительно редкие разновидности золотухи (не особенно полезное свойство, учитывая то, что рассматриваемая бактерия встречается настолько редко, что занесена в Красную книгу, и любой человек, вздумавший нанести ей вред, облагается значительным штрафом); он превращает австралийский футбол черт знает во что как ничто другое на земле; а бисквитные торты, испеченные человеком, повязавшим его, неизменно оказываются жесткими как мельничный жернов.

Немного спустя Ламорак пришел в себя. Он потряс головой и попытался собрать воедино осколки своей памяти.

Он осознал, что чувствует себя значительно лучше.

Что-то острое врезалось ему в шею. Он покопался во внутренностях своей рубашки и обнаружил там выбитый зуб. Кажется, он где-то его уже видел.

– Ага, – сказал он. – Это хорошо.

Он поднял голову и увидел дуло револьвера. Позади него стояли Хроногатор и еще один человек, одетый таким же образом, с непрерывно движущейся челюстью.

– Ни ф мефта, – проскрежетала Хроногатор, – или Тревор иврешетит тебя как фито.

– Хорофо, – отвечал Ламорак, – не фтреляйте. Ох, фволочь, – добавил он, потирая распухшую челюсть. – Ты вфе-таки меня подловила.

– Что здесь все-таки происходит, черт побери? – вопросил Тревор с полным ртом. – Драка. Какой-то парень в женских тряпках, валяющийся в отключке. Лошадь с флагштоком, торчащим изо лба. То есть, я хочу сказать – что это все значит?

Ламорак с трудом улыбнулся.

– Фейчаф объяфню, – сказал он.

– У меня ефть… – Хроногатор в ярости зарычала, раскрыла рот и вытащила две маленькие полоски сверкающего металла. – Так-то лучше, – сказала она, засовывая их в карман. – Черт с ней, с сохранностью зубов. У меня есть идея получше, Тревор. Давай свяжем этих двух идиотов и спокойно вернемся на корабль, как ты думаешь?

Тревор пожал плечами.

– Делай как знаешь, – сказал он. – Чем мы их свяжем?

Ламорак осторожно кашлянул.

– Ефли вы повволите, у меня ефть предловение на этот фчет… – сказал он.

Передник Неукротимости, разорванный на тонкие полоски, предоставил достаточно материала, чтобы держать рыцарей надежно связанными в течение шести часов; в конце концов они были освобождены группой странствующих Фруктовых Монахов, направляющихся к скалам Эйерс, чтобы пополнить запас консервированных личи.

На обратном пути в Альбион рыцари возложили работу по восстановлению Передника на Сестер Неуместности – еще более малочисленный и закрытый орден, посвятивший себя молитве, размышлению, швейному делу и состязаниям по игре в мяч (из какового источника и происходило баснословное богатство этого сообщества). Три месяца круглосуточной работы – и Передник стал почти (хотя и не совсем) как новый. Да, действительно, он больше не влиял на результаты футбольных матчей; с другой стороны, у него появилась потрясающая способность превращать любую вещь, оставленную на ночь в его карманах, в маленькие бумажные шарики, рассыпающиеся при прикосновении, обертки от фруктовой жевательной резинки, изжеванные билетики на метро и вышедшие из обращения монетки в пятьдесят лир.

4

– Признайся, Тур, – сказал Бедевер, – мы заблудились.

Можно рассуждать о Висячих садах Вавилона или Колоссе Родосском; но если вы хотите увидеть настоящее чудо света, посмотрите на рыцаря какого-нибудь древнего ордена, которого заставляют признать очевидную вещь.

– Я знаю, что мы заблудились, – весело отвечал Туркин, складывая дорожную карту и запихивая ее под сиденье грузовика. – Нам и следовало заблудиться. Если бы нам не удалось заблудиться, мы бы шли неверным путем.

Бедевер воззрился на него.

– В конце концов, – продолжал Туркин, – мы ищем затерянный город. Город, который потерян. Следовательно…

– Ну да, – терпеливо сказал Бедевер. – Я уловил. Но непосредственно сейчас мы не ищем Атлантиду, мы ищем дорогу М-6.

Туркин ухмыльнулся.

– Не обязательно, – отвечал он. Бедевер сделал нетипичный для него жест нетерпения; Туркин продолжал: – До тебя все еще не дошло, малыш Беддерс. Тут разговор идет о мистике. – Он прервался, пытаясь уклониться и изрыгая брань на «аллегро» с местным номером, который упрямо не хотел его объехать [6] – Ты ведь помнишь, что старик Мальдизан Носатый обычно говаривал о мистике.

Бедевер признался, что он подзабыл. Туркин кивнул.

– Я так и думал, – сказал он. – Кажется, я припоминаю – когда нам читали Мудрость, ты обычно глазел в окно на девочек из…

– Ну, как бы там ни было, – прервал Бедевер.

Туркин с грохотом переключил скорости.

– Суть в том, – сказал он, – что если ты ищешь потерянный город, или заброшенный монастырь, или келью отшельника, на которой лежит заклятие забвения, или что-нибудь в таком роде, то тебе не поможет перерывание справочников и указателей; то, что нужно, – это потеряться самому. И тогда оно вроде как находит тебя само. Такова логика! – добавил он с гордостью.

Бедевер приподнял бровь.

– Логика? – иронически переспросил он.

– Ну, – отвечал Туркин, пожимая плечами, – или теология. Каждый, кто потерялся, будет найден, или что-то в этом роде – не помню точно, но смысл такой. Три тысячи чертей и адская сковородка! – добавил он, увидев дорожный знак. – Это же поворот на Стерчли! Каким чертом мы здесь оказались?

Бедевер слабо улыбнулся.

– Возможно, теология, – сказал он. – И к тому же мы свернули не на тот выезд из Браунхиллз. Нам нужна А-37.

– Дай-ка мне карту на минуточку, – сказал Туркин. – Я знаю здесь один поворот, где можно неплохо срезать…

Бедевер собрался было протестовать, по большому опыту зная, что значит, когда Туркин срезает дорогу, но тут ему пришло в голову, что во всей этой ерунде относительно того, чтобы заблудиться преднамеренно, есть некий, хотя и невероятный, смысл.

– Хорошо, – сказал он поэтому, и добавил даже: – Прекрасная идея.

Туркиновский поворот, как и следовало ожидать, вывел их на узкий проселок, который заканчивался у заброшенной фермы. Когда Туркин срезал дорогу, это всегда кончалось одним и тем же. Фактически, у Бедевера было такое чувство, что если бы они только потрудились выйти из машины и посмотреть повнимательнее, возможно, оказалось бы, что это каждый раз была одна и та же ферма. В чем, возможно, и был какой-то смысл…

– Ну хорошо, – сказал он, отстегивая ремень безопасности и открывая дверцу, – вот мы и приехали.

Туркин вопросительно взглянул на него.