Женщина-трансформер - Нестерина Елена Вячеславовна. Страница 35

В общем, всё – отцвела капуста и уснули мои половые чувства. Надо бить тревогу и бежать к врачу. А я к этому так спокойно отношусь. Ну и изменения со мной происходят! И нравится ведь мне всё это – вот какое дело!

Я придумала, что хочу подарить мальчишке-спасителю Глебу на восемнадцатилетие. На поиски позвала с собой Анжелку. Мы проехались по трём магазинам – и я купила роскошную куртку. Это была отличная вещь – канадская куртка охотника, тёплая, красивая и многофункциональная. Мой возлюбленный Ричард, в смысле Ромуальд, – охотник, так сказала я Анжеле. И она одобрила мой выбор. И куртки, и мэна.

К тому же вещи в магазине были не только качественными, но вообще элитными, о чём сообщили с гордостью продавцы. Этот магазин и нашла-то, собственно, Анжелка, я бы не догадалась о его существовании. Так что будет ходить по деревне Ключи и в её окрестностях молодой-премолодой человек в элитной-преэлитной, канадской-преканадской, охотничьей-преохотничьей куртейке. Хорошенький такой, прехорошенький.

Мы отправились в «Дурдинъ» – ресторан, где Анжелке всегда находился столик, и весело обмыли покупку. Хорошее там пиво, и еда вкусная – настоящий трескопуз. Люблю. Подруга благословила сумму, которую я потратила на куртку, и сделала из этого вывод, что мужчина, которому предназначался подарок, на самом деле мне дорог. А значит, она дважды благословляет и нашу связь. Ну, раз для неё это так важно, пусть.

– Только не будь дурой, дурой не будь! – тяжело и значительно глядя на меня, требовала Анжела. Это в смысле в отношениях с вымышленным мужчиной. В существовании которого теперь уж точно нельзя было сомневаться.

– Не буду! – и я пообещала не быть дурой на весь зал ресторации «Дурдинъ».

Чего не пообещать-то?

– Да, – глядя на меня уже легко и изучающе, заявила Анжелка, – а ты изменилась.

Ещё бы!

– Ага, стала какая-то спокойная. И прямо такая умиротворённая. Ты не беременная?

Я отрицательно и совершенно честно замотала головой. Анжелка поверила. Но удивилась.

– А очень похоже, что да. Я как вспомню наших матерей – Лариску с Женей. Похоже, – продолжала моя проницательная подруга. – Только ты в своём репертуаре. У тебя это тоже – гипертрофированное.

– Что – гипертрофированное? Умиротворение? – удивилась я. – Что, похоже, что я мешком стукнутая, что ли?

– Нет, нет! – Анжела замахала руками. – В хорошем смысле. Но не расслабляйся. Как-нибудь попытайся быть стервой. Но в меру.

Я обещала. Я смеялась. Про себя. Хотя ну чего смешного? Вру подруге. Не вру – создаю собственную реальность. Она верит в её существование. И рада за меня. Явно рада. Уже даже не просит познакомить с возлюбленным. Куртка – лучшее доказательство. Он есть. Он охоту любит. А значит, в представлении Анжелки, человек небедный. Для неё это всегда архиважно. Мне, как уже говорилось, наконец-то повезло. Вот какая реальность.

Слава князю и дружине!

Четвёртое ноября было в субботу.

Я приехала. В пятницу. И встретил меня Глеб в пятницу. И куртку подарила в пятницу тоже. Ничего, что заранее. Красиво ему было в ней, красиво. Это вам не телогрейка. Стильный теперь он парнишка.

Мамаша обрадовалась. Её звали Нинка. Она была весёлая и шумная. Дефективность её речи компенсировалась быстротой, остроумным матом и общей Нинкиной позитивностью. Глеб мамашу иногда стеснялся, но в целом было видно, что относится он к ней весьма тепло.

Я ночевала у них.

В доме было странно. Вроде и не грязно, а как-то необжито. Как будто они в доме временно. И Нинка временно, и муж Нинкин, и сынок. И мать её – в смысле Глебова бабка. Временно – пришла и ушла (а это, кстати, так и было – у бабки свой дом имелся, там она и обитала). Эту странную необжитость не исправляли даже изобильные искусственные цветы, пестрейшие ковровые постилки и мягкие игрушки. Их, оказывается, сентиментальная Нинка собирала. Знала бы я, привезла – у меня их целый пакет надаренных разными людьми, всё хотела какому-нибудь бедному ребёнку отдать, но не знала, где такого отыскать. А незнакомому неудобно.

Да – в доме пахло мясом. Концентрированно так пахло. Это варились холодцы из остатков забитого поросёнка. Основные его части уже были обработаны и пущены в производство.

С чем я и ознакомилась тут же. За ужином. Я привезла мартини, мать и бабка по нему тут же и выступили. А мне Глебов отчим всё рекламировал водку, изготовленную на заводе «Кристалл» в их областном центре. Самая лучшая, с московским «Кристаллом» не сравнится. Ну конечно же.

Водка как водка, но если бы не она, такой большой и нежнейший кусок жареной свинины я бы ни за что не осилила. Вкусно, но много. Много – но так вкусно!

Я улыбалась и смотрела на всю эту странную семейку. Бабка переключилась на самогонку, которая, кстати, тоже оказалась ничего. Мать допивала мартини и была оживлена, сотрясая стол – так уж она смеялась. Её муж суетливо пил всё подряд. Не пил только Глеб.

Когда мы пошли гулять по тёмной деревне, схваченной легчайшим морозом и чуть посыпанной белым порошочком первого нестойкого снега, Глеб рассказал, что он как бросил пить в пятом классе, так и не пьёт. А то пил, да. Как-то так привык ещё до школы – а чего ж, он хуже других? И продолжал бы, но отец Глеба спился и умер. Потрясённый смертью тихого и весёлого отца, Глеб и завязал. Курить он курит, но некоторым лошадям сигаретный запах не нравится, так что и особой привычки к куреву нет.

– Да ты вообще примерный, Глеб! – искренне удивилась я. – Просто уникум.

– Ты смеёшься, да? – мальчишка расстроился.

Сейчас скажет: хочешь, я для тебя две бутылки выпью? Засуну в рот целую пачку сигарет и всю её выкурю! А что – мне не слабо!.. И понесётся дурь по кочкам.

Не сказал. Просто замолчал. Даже если расстроился – не поймёшь.

Какой же у него всё-таки замечательный характер! Другой бы если не понтоваться («Давай я всё-таки эти две бутылки выпью» и проч.) начал, то или обидки кидать, или гундеть, что его не ценят. А Глеб…

Я посмотрела на него. В свете фонаря, мимо которого мы шли, мне хорошо был виден его профиль. Я вдруг подумала, что именно такие ребята были натурщиками для скульпторов, которые создавали памятники, изображающие Неизвестного Солдата. Или солдата вообще. Гранитное такое лицо. Надёжное.

И ещё подумала, что с таким человеком я пошла бы не только в разведку – да хоть в ад за песнями!

Вот это да… Таким, наверно, бывает настоящий друг. От этой мысли я улыбнулась. Улыбнулась там, в мозгах. Но это и на лице отразилось.

От мысли, просто от мысли мне было хорошо. Я почувствовала, как может быть здорово – ощущать, что этот самый друг у тебя есть. И пусть Глеб моим другом никогда не станет (что за дружба взрослой женщины с подростком мужского пола?). Не важно. Я прочувствовала сладость дружбы – то есть всего, что за ней стоит. Как будто ввела себе в кровь экстракт дружбы натуральной. Вот ведь, оказывается, какое удовольствие могут доставлять умозрительные радости! Как может мозг веселиться!

Теперь я уже не смотрела на самого Глеба, даже забыла о нём. Я шла и упивалась собственными мыслями. Эх, маленький Глеб, если бы ты знал, сколько раз я про тебя забывала – мечтая то о леснике, то о дружбе! Хорошо, малыш, что ты об этом не догадываешься.

Ха, а ведь у меня никогда не было мальчишек-друзей. В детстве я даже не представляла, что это возможно. Нам, девчонкам, казалось почему-то западло с мальчишками общаться. Их надо было обсмеивать, презирать и обходить стороной. Чтобы по голове от них не получить – за это самое презрение. Я чётко выполняла этот ритуал, искренне уверенная, что так и надо. В школе разговаривала с одноклассниками надменно и холодно, обращаясь к ним только в экстренных случаях и всегда ожидая подвоха. А когда общаться с мальчиками стало уже не западло, девчонки быстро перестроились и принялись кокетничать, вести умелые разговоры и всячески по – другому набивать себе цену. Я же вовремя не сориентировалась – и продолжала от пацанов шарахаться. Так контактировать с ними и не научилась. Только к четвёртому курсу института я сподобилась пообщаться с молодым человеком. Да и то – потому что в него влюбилась. Но так, что мало никому не показалось. Правда, долгого счастья это не принесло. Не важно, сейчас это уже не важно… Теперь я понимаю, что в этом всё дело – в неумении общаться с ними, ценить дружбу и правильно себя позиционировать. Я ведь не доверяла мальчишкам. Не доверяю и мужчинам. Сейчас мне стало это очевидным.