Женщина-трансформер - Нестерина Елена Вячеславовна. Страница 49

Это правда – и никто её ещё мне убедительно не опроверг, – что жопастая низкорослая женщина никогда не будет восприниматься как дама высшего сорта, как утончённая, возвышенная, ценная. Да и как такую иначе воспринимать – когда видишь одно, а тебя пытаются заставить узреть другое? Это, типа того, я просто похожа на купчиху-повариху, а на самом деле-то я, конечно, балерина из Берлина. Не поверят. Люди что видят, то и думают. Считается (и не без оснований, видимо), что все мысли и движения души такой толстомясой тёлки направлены только на секс, размножение, заботу о детях, муже, стариках, домживотных, копошение в бытовом уюте, кухне и проч. Да. Такие, какой выгляжу я, обычно играют роли расторопных чувственных служанок, томных жриц любви среднего звена, молодых пролетарских матерей и тому подобных женщин тела для дела. Тело-тело, мясо-мясо… И, видимо, я так не хотела соответствовать этому образу – а похудеть не удавалось, да и не являюсь я по своей сути такой вот тётко – тёлкой, что вот оно и случилось со мной такое. А может, просто внутренняя сущность, устав бороться с неподходящей к ней внешностью, проявила-таки себя в истинном свете, вырвалась наружу и заставила меня летать! Хорошо бы, именно это оказалось правдой. Приятно…

Интересно, как отреагировал бы Глеб, увидев все мои телесные недочёты? Он меня, правда, видел. Но надеюсь, что я проходила по категориям то «больной», то «оборотень» – и потому он не оценивал меня. А если всё-таки оценивал??? Ой, позор какой!

Я тут же, приплюснутая позором, бросилась от зеркала подальше – в кровать. Забралась под одеяло и уже там стыдливо натянула пижаму. Затаилась…

Совсем уже тётка крякнулась – помешалась на Глебе, маньячка…

Тётка. А ведь, скажем честно, я не считаю себя тёткой. И женщиной тоже. Я девушка. Девчонка – так я о себе думаю, если получается думать в третьем лице (а такое бывает – может, конечно, это встречается только у сумасшедших, но ведь думаю…) Мне не хочется взрослеть.

О, вот что я подумала, лёжа под одеялом. Не хочется, ведь правда. Я это сейчас отчётливо поняла. И не потому не хочется, что я обожаю, когда со мной сюсюкаются, как с маленькой. Не люблю я этого. А потому не хочется взрослеть, что веселье моё остаётся всё тем же, подростковым, как и много лет назад. Радует меня всё то же, что и прежде – когда я была уже не ребёнком, но той переходной формой жизни, когда в чувствах и мыслях цветёт тот самый максималистический романтизм. И сознание моё подростковым осталось. Не росло оно у меня вместе с телом. Которое уже начинает, к сожалению, стареть, полнеть и портиться…

Поэтому-то мне, наверное, и мужчины подходящего за всю жизнь не нашлось.

Ха-ха, а Глеб малолетний тебе, кобыла здоровая, выходит, в самый раз? Раскатала губу. Удобную себе теорию придумала. Да уж, придумывать я мастер… Посмотри на себя внимательно. Посмотрела ведь только что. Ну, что увидела, вспомни? Кто там у нас дельфин и русалка? Кто «не пара, не пара»? Стареющий оборотень и восемнадцатилетний тинейджер? Ай – люли…

Я выскочила из кровати – как будто пинка мне под одеялом дали. Ещё раз, уже не снимая пижамы, посмотрелась в зеркало.

Всё правда. Время идёт, забывать о том нельзя. Надо прожить нашу молодость не зря. А я как – зря или не зря? Что вот я для этого делаю, как проявляю активность? Да никак, плыву по течению. Помни, гусар, счастья не жди – счастью навстречу лети… А не летишь – твои проблемы. Вот это всё не для меня…

Так спела я сама себе. И, подавленная, отправилась на кухню. Набрать еды, принести её к телевизору. И как следует поесть – заесть тоску-кручину.

Всё было плохо. Плохо даже то, что наивный Глеб, которому я – таки сообщила об отъезде на Урал в командировку, слал мне безграмотные, но приятные смс. Я копила их в телефоне, перечитывала, счастливо улыбаясь, по сто раз на дню желала Глебу всего самого-самого хорошего.

Но в зеркало смотреть просто уже не могла. Выглядела я плохо. Приходилось плакать. Да, именно приходилось – потому что вот сижу, в зеркало смотрю исследовательским взглядом, плакать совсем и не собираюсь. А слёзы тыр-тыр-тыр – сами собой катятся из глаз. Такая реакция на изображение в зеркале. И вот я уже рыдаю. От этого харя ещё аппетитнее становится. В отрицательном смысле.

Тридцать четыре года. Неужели надо делать пластическую операцию? Ведь опустились мышцы лица, никакой массаж их уже не вернёт в прежние берега. Осело, осело моё личико, стало как мордочка у грустной собачки. Блин. Я ругалась на лицо матом, я даже плевала в зеркало. Но что это изменит? Можно, по большому счёту, смириться с толстой тушкой, но вот с немолодым лицом… Почему я так неправильно использовала лицо в течение своей жизни, что со временем оно стало вот таким? Жалко его – но ничего не вернуть. А даже не верится. Почему-то всё кажется, что что-то вдруг случится, и все дефекты вдруг исчезнут, всё станет хорошо – то есть так, как надо. А НАДО ведь только хорошо! Это психология слабачки, да?..

Кому, кому я могу быть нужна такая старая и разборчивая? И что мне делать? Идти в женщины для развлечений к богатому Антуану я не желаю, подлаживаться в жёны к доброму Стасу тоже. А подать сюда мне, красавице-царевне, Глеба-королевича!

Ужас мучил меня – и теперь подруги окончательно испугались моего общества. Никакие уговоры не действовали. Совсем. Я увидела, что каждая из них мысленно отшатнулась от меня, как от безнадёжно больного. Которого нельзя вылечить ничем. И который сам не желает, чтобы его вылечивали. Я понимала их. Не просила жалости и продолжения общения. Мне им нечего было предложить, кроме захлестнувшего мою душу отчаяния. Оно было ещё более страшным, чем тогда, когда я стартанула с балкона. Как мне после казалось, в счастье. А нет, выходит…

Я летела к Глебу. Летела уже долго. Мелькала подо мной чёрно – белая зимняя жизнь. Я очень к нему хотела, очень. Потому что мне было спокойно с Глебом. Спокойно и счастливо. Я это чувствовала. Я это утверждение могла повторять без конца. Сердце моё, мой разум и дрожащая в нетерпении душа рвались к нему. Всё, не могла я больше жить в таких терзаниях. Полетела. Пусть будет, что будет.

Так думала я, взмахивая крыльями. Почему-то полёт давался мне с большим трудом. Я пыталась набрать высоту, но вместо этого неуклонно снижалась. Крылья становились тяжёлыми, непослушными, отказывались подниматься. Так что скоро земля оказалась совсем под ногами. А вот я тресь! – и упала на неё. Глеб. Что – Глеб? Где он? Есть он?

Я открыла глаза. Белое. Это потолок – белое. Я смотрю в потолок. А ведь упала вниз лицом. И значит, должна видеть чёрное – землю. Или она белая – ведь я на снег вроде упала.

Никакого снега не было. Я лежала на диване в своей съёмной квартире. Потолок был. А снег… Снег, в принципе, был тоже – там, на улице. Ведь продолжалась зима. А Глеб? Глеб! Я придумала его, что ли?

Я вскочила, прижала руки к глазам. Руки как руки, без перьев. Взмахнула руками. Ну и взмахнула, подумаешь, – физкультурница. Маши – только на пользу здоровью пойдёт. После сна полезно размяться…

Сна…

Спала я, значит. Ясно. Сколько спала? Какое сегодня число? Схватила мобильный телефон. Тридцатое декабря. И то скоро кончится – 22.45 потому что…

Новый год, значит, наступает. Говорят, под Новый год что ни пожелается, всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается… Так что со мной было-то? Надо вспомнить. Я уселась на пол и сжала голову руками.

Что же со мной реально произошло, а что я придумала?

Да, напридумывала я себе много хорошего. То, что я придумала, мне нравилось. Оно хоть как-то примиряло меня с действительностью. Которая была самая что ни на есть корявая. Грустная такая. Да…

А был у нас вчера, 29 декабря, ни много ни мало, на работе праздник – Новый год. Та самая корпоративная вечеринка, которые все служащие ругают, но тем не менее посещают.

Идти мне, я помню, туда не хотелось. Какой, на фиг, праздник в разгар тоски? Да и чего особенного ловить на таком празднике немолодой одинокой девушке? Надо было как-то особо одеваться, делать причёску и макияж. Раньше я ещё старалась – записывалась в салон, все дела. Но выше жопы не прыгнешь. Раньше старания не приносили никакого особенного результата. Тогда хотя бы были мысли: до чего же я красива и кому же я достанусь? Что ж молодая краса пропадает?