Женщина-трансформер - Нестерина Елена Вячеславовна. Страница 79

Вот мы и решили, что как раз таки и посмотрим. Машину оставим тут, раз хозяева не возражают, и сходим.

А идти пришлось далеко. По дороге оказалось километров пятнадцать – сообщил мой навигатор. Он ловил сигналы спутников, ему по фигу было всё остальное. А вот мобильная связь тут ку-ку, накрылась. Но это не беда – я смогу летать в такие места, где телефон берёт, и звонить.

Потому что всё остальное было замечательным. Бесконечный мрачный лес, в основном хвойный, переходящий в бодрые перелески, луга, вершины, река, обозначенная на карте скорее всего как Елень – и на её высоком берегу деревня. Первая деревня, которую мы увидели лишь издали и прошли, поскольку она совсем не отвечала моим требованиям: лес-лес-лес, бац, домишки, и опять лес, никакого простора, не налетаешься, не была обозначена на карте. Да и вторая, до которой мы ещё часа два пилили, тоже не значилась – слишком они, наверное, маленькие и среди лесов затерянные. Вообще пустые места оказались вместо них – подвёл и спутник, и бумажная карта. Но они были не виноваты – просто, видимо, никто серьёзно не интересовался этими районами. А может, всё специально сглючило – чтобы сюда никто не лез. Так что понять, куда мы пришли – в Куноловлево или в Рыси, сразу не удалось.

До тех пор, пока мы не обнаружили местную жительницу.

Бабка невероятно «гэкала», комедийно «якала» – говорила «нясуть» и «будеть», но понять её было можно. «Нясуть» – это из «Откуда же вас черти несут?», а «будеть» – из информации о количестве километров, сколько их от Куноловлева досюда, то есть до Людотина, будет. Вот оно что, Людотино, а где же Рыси? Мы их, оказывается, умудрились пройтить… Да там и не живёт никто.

В Людотине было замечательно. И бабка хорошая. И собака её – маленькая, но шустрая и явно смышлёная.

Домов в деревне оказалось больше десятка, но жили лишь в трёх: две старухи в одном, другая в другом и дед в третьем. Всех их ждали только на том свете, разве что у одной – той, что жила одна, где-то в районе имелись какие-то родственники. Которые изредка, но в эту глухомань заглядывали.

И дом я сразу выбрала – как нарочно для нас построенный: на окраине, над обрывом, под которым река. А впереди, за рекой – широкий простор луга и бескрайнего леса. Здесь можно летать, хоть облетаться!

Правда, дом был ветховат. Его бросили той зимой, когда уехала хозяйка. Насовсем уехала бабка, вроде как в центр цивилизации, в село Пронь. Там как раз и местный сельсовет.

Купим! Можно выбрать и какой другой пустой домишко, задаром, но подходил именно этот, а потому поедем в Пронь, найдём бабку и купим. Оформим его на моё имя, я ещё тут и пропишусь. А может, и родителей своих к себе заберу. А может…

Планы у меня были грандиозными.

Пока я стояла и смотрела на свой аэродром, Глеб проложил сквозь заросли мощного сухого чернобыльника дорогу к крыльцу, оторвал от двери доски и вошёл внутрь. Я прошла за ним. А бабка Маша – тот самый наш гид – за мной.

О, как я ненавидела убираться – но холодный нежилой дом требовал уборки. И хоть следов разрушения видно ещё не было, все вещи стояли аккуратно и на своих местах, сюда поналетела какая-то кружевная пыль, труха, как будто жуки-древоточцы ею друг в друга специально кидались – бузили как хотели, чувствуя себя хозяевами.

Хотя, какие вещи – стол с лавками и табуреткой, какие-то чаны – тазы-вёдра, рукомойник, неумело крашенный буфет, в комнате старючий-дремучий диван, этажерка, занавеска, за ней кровать с матрацем, шкаф. Пустой. Всё.

И холодно, эх, что ж так холодно-то? Ведь через пару дней май…

Глеб смотрел на это богатство, нахмурившись. Ещё бы ему не хмуриться – а что со всем этим делать-то?

И на что мы рассчитывали, когда сюда припёрлись? Я заглянула Глебу в лицо. Закашлялась от растерянности. На улицу хотелось, там тепло, солнце припекает совсем по-летнему.

Вышли.

А не бросит меня тут Глеб, не повернёт обратно, в свои Ключи к матери и бабке, доживать до армии? Ну и пусть бросает – всё равно, деваться мне некуда. В Москве мне не полетать, а у родителей и не полетать, и денег не заработать. Так что остаюсь.

– Печку надо натопить – и будет тепло, – сказал Глеб, взяв меня за руки. У него не такие ладони холодные были. А у меня, наверно, заледенели от испуга. И почему я ему не доверяю? Это у меня неизлечимое. Надо доверять человеку, который такие вещи говорит. А то он бросит, если доверять не буду. Так, опять…

А говорит он вот что:

– Мне кажется, дом нормальный. Я знаю, что нужно делать, не переживай. Всё налажу. Будешь мне помогать?

Конечно, буду!

Тем более что бабка Маша тоже предложила свою помощь. Мы отправились к ней домой, где познакомились с очень старой бабкой Верой Ивановной, выпили чаю. Глеб попросил у них топор, лопату и моющих средств в долг. Определив, где тут колодец, из которого можно брать воду для питья и мытья, мы вернулись в наш будущий дом.

Бабки пришли к нам где-то через полчаса.

А мы с Глебом принялись за уборку. Что мы делали? Если честно, я только распахнула окна, вытерла тряпкой стол, лавки с табуреткой – и уселась. Устала. Правда. Глеб оживлённо возился с печкой, проверял, можно её топить или нет, лазил на чердак, куда я за ним забралась, а также на крышу – трубу проверить. Я туда тоже потянулась, но что-то вместо этого захотела полежать. И устроилась в кухне на лавке. Как-то было мне очень слабенько. И снова заныла простреленная рука. Товарищ, товарищ, болят мои раны…

Перед бабками, которые деловито припёрлись на подмогу, изображать немощную было нельзя. Не поняли бы. Так что, забыв о Глебе и слабости, я, понукаемая Верой Ивановной и бабой Машей, то мела паутину с углов древней шваброй, то махала веником. А когда схватилась с бабкой Машкой за матрац, чтобы стащить его с кровати и отнести на улицу под солнышком прожариться, поняла: всё, не могу больше. Тошнит. От этой пустоты и заброшенности ничейного дома, от отсутствия воды горячей и льда воды, что налили в надраенный Глебом рукомойник, от перспективы толочься на этой кухне у здоровенной печки. А скорее всего, от большого количества таблеток. Кефир надо было пить, а не газировку с тульскими пряниками, восстанавливать побитую антибиотиками кишечную флору.

Так что, доковыляв с матрацем до улицы, я шарахнулась к заборчику, от командирши Маньки подальше. Обман – не тошнит. Но хочется. Нет, это я, наверно, съела у них что-то не то. Хотя только чай с вареньем и блинами пила. Может, вода тут плохая? Или, наоборот, особо экологичная, что я оказалась к ней неподготовленной? Думаю, просто перетрудилась. Чего пристали к больному?

Опять подкатило. И – впустую. Надо представить что-нибудь плохое. Так-так-так… «У меня к тебе нежно» – бя-я-я… Так и есть – блинами.

– Ой, тошнить? – баба Маша высунулась из-за моего плеча и посмотрела на результаты.

Сейчас, со своей здоровой деревенской непосредственностью, начнёт интересоваться, не беременна ли я. Я-то знаю, что нет, но другого наивный сельский житель и не предположит. Вот и рассказывай ей.

Но зря я о людях думаю плохо. Бабка Маша узнала от Глеба, что я болею воспалением лёгких и ещё не выздоровела, что мне нужен покой и уход, а потому предложила мне пойти прилечь в их доме. Доброта не знает границ – или тут какой-то подвох?

Пока я так размышляла, на улицу вышел Глеб. И отправился меня провожать. Я очень люблю Глеба.

Который, в то время, как я дрыхла, колбасился с домом до самой темноты. Я как раз проснулась и смачно наелась нажаренной бабкой Верой яичницы. А тут и Глеб вернулся. Выяснилось, что электричество от нашего с ним дома не отрезано, как он сначала предполагал, просто лампочек работающих нет. Купим, ерунда.

Все жители деревни Людотино пришли с нами знакомиться. Я отдохнула, подобрела, а потому все они мне казались хорошими – и дедулька, и ещё одна бабулька. Они нам были рады. Они нам верили. Они угощали нас тем, что принесли с собой. Глеб, братаясь, даже выпил самогонки. Как бы не споили…