Близкая женщина - Делински Барбара. Страница 7

– Что это мы вдруг заговорили о теннисе? – улыбнулась Даника.

– Да так просто. Теннис – прекрасное занятие. Но ведь можно играть просто так – для удовольствия. Верно? В конце концов, это прекрасно развивает… Нет, конечно, что касается твоей фигуры, то тут полный порядок. Я только хотела сказать, что тебе это пошло бы на пользу…

– Мне хватает физической нагрузки. Я люблю ходить пешком.

– Но я имею в виду целенаправленные систематические занятия.

– Три раза в неделю я занимаюсь балетом, – напомнила матери Даника.

– Да, но в смысле общения этого недостаточно.

– Тут ты снова ошибаешься, мамочка. На занятиях я встречаюсь с замечательными людьми. Они, может, и не похожи на моих знакомых по теннисному клубу, но, поверь, общение с ними мне очень интересно.

Но Элинор уже погрузилась в свои мысли, поэтому ограничилась сдержанным кивком.

«Ну что ж, – подумала Даника, – все как обычно – «задушевная» беседа с матерью, «тепло» родительской любви, «забота» о единственной дочери. А чего, собственно, она ожидала?!»

Немного позже, неторопливо проходя через городской парк, Даника перебирала в памяти разговор с матерью. Каждый раз одно и то же.

Всю жизнь Даника надеялась, что когда-нибудь их отношения с матерью изменятся. Еще маленькой девочкой она мечтала поскорее вырасти, чтобы можно было путешествовать вместе с родителями. Однако, едва она стала старше, ее отправили в школу-интернат, а потом – в академию тенниса в Арманд. Затем был колледж… Даже теперь, когда она стала взрослой и вышла замуж за приятеля отца, в ее отношениях с родителями не прибавилось тепла.

Даника остановилась посередине деревянного мостика через пруд. Ее внимание привлекла забавная сценка. На берегу, у самой кромки воды, стоял малыш. Рядом с ним на корточки присела мать. Малыш отщипывал от булки кусочки и бросал лебедям. Время от времени он отправлял кусочек к себе в рот и угощал мать. Дул сильный ветер, по воде бежали волны, но ни ребенок, ни мать словно не замечали холода.

Малышу было года три, не больше. Даника попыталась вспомнить себя в этом возрасте, но не смогла. Когда ей исполнилось четыре года, ее отдали в детский сад, в пять лет – в частную школу в пригороде Хартфорда, а на лето всегда отправляли в лагерь.

Из самого раннего детства в памяти отчетливо сохранилось лишь несколько эпизодов. Она помнила, как ее водили в Элизабет-парк кормить поп-корном рыбу. Теперь она недоумевала: какая рыба могла есть поп-корн? Впрочем, важен был сам процесс… Но и тогда с ней была не мать, а нянька.

Малыш искрошил остатки булки птицам, потом принялся хлопать рукавичками по своей курточке. Еще через минуту мать подхватила его на руки и, крепко прижав к себе, понесла по дорожке. Даника с завистью смотрела им вслед. Она и сама не знала, кому завидует больше: ребенку, у которого была такая нежная мать, или матери, у которой был такой прелестный малыш. Даника подумала о том, что, будь у нее ребенок, она чувствовала бы себя совсем по-другому. Счастье не купишь за деньги, и настоящую радость тоже. Если бы у нее был ребенок, она бы и думать забыла обо все другом.

Слезы застилали глаза Даники: в ее душе скопилось столько нерастраченной любви, что, казалось, она не удержится внутри ее и вырвется наружу. А ее слезы? Может быть, это плачет ее невыразимая любовь?!

По дороге домой она успела изрядно продрогнуть. Дома она с ногами забралась на диван и, укрывшись пледом, смотрела, как Маркус разводит огонь в камине. Миссис Хэнна принесла чай. Даника сжимала руками теплую чашку. Взглянув на расписное блюдечко, она улыбнулась – по краешку блюдца вилась затейливая надпись: «Счастье есть отсутствие несчастья».

Глава 3

Даника отправилась в Кеннебанкпорт, как и собиралась. Машин на дороге было не слишком много, но хорошенько разогнаться было невозможно. Спешить не было необходимости, но она вся кипела от злости. Несмотря на то, что здравый смысл подсказывал ей, что лучше не гнать, нога с наслаждением давила на педаль газа.

Даже выехав на скоростную трассу, которая пролегала вдоль побережья, она с раздражением вспоминала последние разговоры с Блейком. Снова и снова она прокручивала их.

– Блейк, как насчет того, чтобы в следующую среду отправиться в Мэн?

– В следующую среду? – надолго задумывался Блейк. – Прекрасно. Пусть будет среда.

Она напомнила ему о поездке в воскресенье. Во вторник, когда он, закончив телефонный разговор, вышел из библиотеки, она окликнула мужа. Блейк явно был недоволен тем, что Даника задержала его.

Легкое нетерпение в его голосе ее не насторожило.

– Значит, завтра я на тебя рассчитываю?

– Разумеется, дорогая, – откликнулся Блейк, поспешно выходя из дома и направляясь к машине, чтобы ехать на работу.

Однако уже днем он позвонил ей и сказал, что ему придется немедленно вылететь в Атланту.

Только подъезжая к загородному дому, Даника почувствовала, что злость и раздражение оставляют ее. Но на смену раздражению пришло горькое ощущение одиночества и тоски, словно она безвозвратно потеряла что-то. Столько лет она мечтала о доме, который будет радостью и для нее, и для Блейка, о доме, который укрепит их близость, станет оплотом счастливой жизни на многие годы.

Свернув с магистрали, она подрулила к дому и резко затормозила. А когда уже была готова выйти из машины, в ней словно оборвалась какая-то струна, глаза наполнились слезами, и, опустив голову на руль, Даника навзрыд заплакала.

С того дня, как Майкл расстался с Даникой, он не спускал глаз с дома Линдсеев. О да, теперь он знал, кто она такая. Один непродолжительный разговор с риэлтером многое прояснил: и насчет ее мужа, и насчет отца. Кое-что рассказала и сестра Чилла, которая жила и работала в Вашингтоне. Остальное Майкл почерпнул из газет и библиотечных справочников.

Было ясно, что Даника Линдсей не про него. Мало того, что она была замужем, кроме того, ее отец был крупной шишкой – не подступишься.

И все же Майкл никак не мог забыть ее – такую одинокую и потерянную на берегу океана. Он помнил, сколько тоски было в ее взгляде, когда он подошел к ней тогда. Ему удалось многое разузнать о ней, но как он мог узнать, счастлива ли она?

А ему нужно было это знать. Что-то изменилось в его жизни с того дня, как он увидел ее, и с этим Майкл уже не мог ничего поделать.

Ну хорошо, допустим, он не может за ней ухаживать, как ему того хочется, но ведь она его соседка и какое-то время будет проводить здесь, в Мэне. Они, по крайней мере, могли бы стать друзьями.

В течение двух недель к ее дому часто подъезжали грузовики и фургоны. Потом их стало меньше. А сегодня вообще не было ни одной машины.

И вдруг появился этот легковой автомобиль, и он почувствовал, что это она. Автомобиль как раз ей под стать: серебристый «Ауди». Малолитражный, спортивного типа, но весьма престижный. Он увидел, как погасли красные сигнальные фонари, но издалека ему не было видно, кто находится в машине. Только едва различимый силуэт. Он выбрался из своего «Блейзера» и пешком направился к ее дому.

Подойдя ближе, Майкл уже не сомневался, что в машине сидела Даника. Она сидела, наклонившись вперед и опустив голову на сложенные на руле руки. Ее плечи вздрагивали.

С замирающим от волнения сердцем Майкл торопливо подошел к машине и тихонько постучал пальцем в окно.

Она резко подняла голову, и он увидел у нее на глазах слезы.

Он рванул на себя дверцу машины, но она была заперта изнутри. Даника закрыла лицо руками. Она испугалась… нет, скорее смутилась.

Он снова постучал по стеклу.

– Даника! С вами все в порядке?

Она только пожала плечами. Она явно пыталась справиться со слезами, но вместо этого разрыдалась. Он не понимал, что происходит, и в панике воскликнул:

– Откройте дверь, Даника!

Смахнув слезы, она открыла дверь. Глубоко вздохнув, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.