Иосиф Сталин - Рыбас Святослав Юрьевич. Страница 15

Впоследствии Польша заплатила за это огромную цену. Теперь она становилась для России и Германии тяжелой проблемой, которую надо было разрешить любыми средствами.

К тому же Польша претендовала на большие, превосходящие установленные Версальским мирным договором границы Германии, - на территории в Восточной Пруссии и Верхней Силезии.

9 сентября 1920 г. польский генерал Желиговский, инсценировав мятеж, захватил Вильно и прилегающую область, каковые по Версальскому договору не принадлежали Польше и фактически присоединил их к Варшаве.

Захват Вильно был одним из решающих факторов для начальника германского Генерального штаба генерала фон Секта. Он всерьез задумывается о союзе с Москвой, считая главной задачей германской внешней политики ревизию Версальского договора при помощи второго отверженного, России. И Россия, и Германия были париями новой мировой системы. Россия вообще даже не подписала Версальский договор.

"Польский вопрос стал крестной матерью союза рейхсвера и Красной армии, который имел столь серьезные последствия для германских офицеров...". (Вальтер Герлиц. "Германский Генеральный штаб". М., 2005. С.225).

Уже в марте 1921 г. начались переговоры о переводе в Россию запрещенных в Германии военных отраслей промышленности, в т.ч. танковой и авиастроительной.

Несколько забегая вперед, скажем, что в 1923 г., когда Сталин уже был Генеральным секретарем партии, Советский Союз гарантировал, что в случае нападения Польши на Верхнюю Силезию он окажет Германии военную поддержку и в соответствие с этим сосредоточил две армейские группировки (17 и 9 дивизий и три кавалерийских корпуса), что было воспринято в Варшаве как ледяной душ.

ТРОЦКИЙ ОБВИНЯЕТ СТАЛИНА

17 августа Сталин покидает Юго-Западный фронт и возвращается в Москву. Он решает создать комиссию по расследованию причин поражения, обращается с официальным заявлением в Политбюро, но его никто не поддерживает. Потому что виноваты все.

На 9-й партийной конференции в сентябре 1920 г. Ленин признает, что случилось "огромное поражение", но не углубляется в конкретный анализ причин. ("Одной из главных причин поражений явилось то, что мы не сумели добраться до промышленного пролетариата Польши"). Он не дал согласия и на образование комиссии.

На конференции выступили Сталин и Троцкий. Это было столкновение принципиальных противников. Сталин и Троцкий, в частности, сказали:

Сталин: "Перед нами в то время было несколько фактов. Первый - это нота Керзона, второй - нарастающее революционное движение в Англии и Германии, третий факт - это продвижение наших войск вперед на Юго-Западном и Западном фронтах. Таким образом, со всех сторон перед нами открывалась перспектива, что, если мы примем предложение Керзона, то тем самым рискуем дать передышку Польше и всей международной буржуазии. Безусловно, первое, что должен был сделать ЦК, - это проверить состояние наших фронтов. ЦК послал запросы, и в середине августа была получена телеграмма, что мы 16 августа берем Варшаву. Это сообщение, исходящее от компетентных и ответственных лиц, послужило той лишней гирей, которая перевесила мнение ЦК в сторону продолжения наступательной войны. Я должен заявить, что при такой обстановке наш ЦК не был бы революционным ЦК, если бы принял другую политику. Когда выяснилось, что комфронт ошибся в своей оценке фронта, что член Реввоенсовета фронта ошибся, что ЦК был в некотором роде подведен стратегией, смешно говорить, что "если бы да кабы во рту росли бобы". Никогда бобы во рту не растут. Всякая другая политика ЦК была бы реакционной. Поэтому я думаю, что его логика была абсолютно правильной".

Троцкий, в свою очередь, встал на защиту своей епархии:

"Совершенно правильно, что разведка у нас не блестяща, особенно агентурная. Она поставлена у нас на энтузиазме и на преданности прекраснейших партийных работников, которые дают прекрасную политическую информацию, но которые дают нам крайне недостаточную и в военном смысле неграмотную военную информацию. Мы получали гораздо больше сведений о полном разложении, об общей панике, что ничего там не выйдет из попытки укрепления армии, и, если говорить о том, что кто-то подвел ЦК, то скорее партийно-политическая информация того периода, когда мы приближались к Варшаве. Теперь другое возражение. Спрашиваю, а вы знали ли, что живые силы польской армии не были разбиты? Товарищи, я позволю себе сказать, что я был настроен скептичнее многих других товарищей, ибо как раз на этом вопросе должен был останавливаться больше других, то есть разбиты или не разбиты военные силы польской армии. По этому поводу у меня были разговоры с товарищем Сталиным, и я говорил, что нельзя успокаиваться всякими сообщениями о том, что разбиты силы польской армии, потому что силы польской армии не разбиты, так как у нас слишком мало пленных по сравнению с нашими успехами и слишком мало мы захватили материальной части. Товарищ Сталин говорил: "Нет, вы ошибаетесь. Пленных у нас меньше, чем можно было бы ожидать в соответствии с нашими успехами, но польские солдаты боятся сдаваться в плен, они разбегаются по лесам. Дезертирства в Польше получает характер явления огромного, которое разлагает Польшу, и это главная причина наших побед". Что же, я должен сказать, что товарищ Сталин подвел меня и ЦК.

Товарищ Сталин был членом одного из двух Реввоенсоветов, которые били белую Польшу. Товарищ Сталин ошибался и эту ошибку внес в ЦК, которая тоже вошла как основной факт для определения политики ЦК. Товарищ Сталин в то же самое время говорит, что Реввоенсовет Западного фронта подвел ЦК. Я говорю, что этому есть оценка ЦК. Товарищ Сталин представил дело так, что у нас была идеально правильная линия, но командование подводило нас, сказав, что Варшава будет занята такого-то числа. Это неверно. ЦК был бы архилегкомысленным учреждением, если бы он свою политику определял тем, что те товарищи, которые говорили о том, когда будет взята Варшава, нас подводили, потому что данные у них были те же, что и у нас. Нам задача была дана - прощупать под ребра белую Польшу, прощупать так крепко, чтобы из этого, может быть, получилась бы Советская Польша. В каком состоянии двигались наши части, это представят себе все товарищи, которые когда-нибудь видели войну. В течение сорока дней по одному направлению, как ядро, выпущенное из пушки, без остановки, разумеется, обмундирование и все остальное, поскольку посылалось вдогонку, не подходило, и человеческий материал пришел в состояние некоторого гипноза, или сомнамбулизма. Однако не оправдались надежды на активное выступление польского рабочего класса, батрачества, низов польской деревни. Совокупность этих обстоятельств, привела к тому, что когда мы в сомнамбулическом состоянии приблизились к Варшаве, где революционного подъема не было, а был создан кулак, контрреволюционный, руководимый французами, он ударил нас метко и ловко, и получилась одна из величайших катастроф, которые когда-либо мы переживали на наших военных фронтах. Это бесспорно. Преуменьшать значение этого поражения было бы преступно, тем более перед лицом, партийной конференции...

Не все были согласны со столь странным толкованием состояния Красной Армии. Было ясно, что Троцкий стремился снять с себя часть вины, избегая говорить о своих просчетах и той ответственности, которую он нес как председатель Реввоенсовета Республики.

Критике подвергся и ЦК, и его Политбюро.

Так, К. Б. Радек отмечал:

– В основе нашей ошибки лежала переоценка зрелости революции в Центральной Европе. Штык будет хорош, если надо будет помочь определенной революции, но для нащупывания положения в той или иной стране у нас имеется другое оружие - марксизм, и для этого нам не надо посылать красноармейцев.

К. К. Юренев весьма критически высказался относительно утверждения Троцкого о гипнозе, поразившем красноармейцев. Он подчеркнул:

– Надо прямо сказать, что верховное командование оторвалось от периферии. Иначе товарищ Троцкий не посылал бы своего исторического приказа. Зачем товарищ Троцкий употребил выражение "тыл впереди"? Это очень образное выражение. Но какой тыл - воображаемый или реальный? Тыла впереди Польши не было, не было его и здесь. И мы шли как снежный ком, который, натолкнувшись на острую сталь, неминуемо рассыпался...". (В. Краснов, В. Дайнес. "Неизвестный Троцкий. Красный Бонапарт". М., 2000. С. 325-327).