Дело «о загадочном убийстве» - Карышев Валерий Михайлович. Страница 14

В тот же вечер я встретился с Яном, который предварительно позвонил мне по мобильному телефону и назначил встречу в одном из кафе в центре Москвы.

Придя в кафе, я увидел, что Ян за столиком один. Недалеко от него сидели два парня, вероятно личная охрана. Со мной Ян поздоровался тепло, предложил сесть рядом.

– Ну что, перекусим, может, чего-нибудь выпьем? – сказал он.

– Нет, я не пью.

– Может быть, пирожное хотите? Берите.

Я очень хотел есть. Взял тарелку, подошел к тележке, на которой были расставлены закуски, все это напоминало шведский стол. В основном там было сладкое – всевозможные торты, пирожные и прочее. Выбрав несколько маленьких пирожных, я вернулся к столику.

– Какие новости? – спросил Ян.

Я рассказал ему обо всем – утаивать что-либо не имело смысла. Ян понимающе кивал головой.

– Да, кстати, – сказал он, – я хочу извиниться за моего напарника, Гошу. У него с мозгами не все в порядке. Он здорово руками работает, а с головой у него проблемы. Поэтому он никак не может быть нормальным спокойным человеком, все время ведет разговоры с позиции наезда. И еще, здесь ее записка…

Я увидел листок с ксерокопией записки.

– Марина Михайловна – умный человек, она не называет человека, к кому обращается, по имени. Но из текста видно, что это близкий ей человек. Короче, ясно, что кто-то из двоих жив – либо охранник, Сергей Ломакин, либо – конечно, это невероятно, – и Ян сделал паузу, – сам банкир. Хотя, я думаю, что Андрюха лежит в земле. Но все может быть… Эта записка, – Ян помахал листком в воздухе, – предназначалась одному из них. Но кому – мы не знаем. Слышь, адвокат, – неожиданно обратился Ян ко мне на «ты», – помоги нам разгадать эту загадку! Мы тебе хорошие бабки заплатим. Хочешь, аванс сейчас дадим? – И Ян достал пачку долларов. Там было не меньше десяти тысяч. Он прикрыл ее салфеткой и подвинул ко мне. Я тут же отодвинул пачку обратно.

– Мне они не нужны, – сказал я.

– Но ты же за деньги работаешь!

– Конечно, за деньги. Но это дело выходит за рамки моей компетенции. Ян, я, конечно, понимаю, что вам трудно отказать, что силы неравны, у вас есть возможности на меня надавить, вплоть до физического воздействия. Но поймите меня правильно, я все же защищаю интересы своей клиентки, и из этого следует, что я не могу предпринять какие-то действия, которые будут ей во вред. Вы понимаете меня?

– Хорошо, я понимаю. Как это благородно с вашей стороны, господин адвокат! – с улыбкой сказал Ян. – Просто тут хорошие деньги, а делать особо ничего не надо. Вы же понимаете, что мы будем искать третьего человека – либо банкира, либо охранника, и мы найдем его, обязательно! Если уж не найдем, тогда заглянем в колонию, куда поместят нашу уважаемую Марину Михайловну, навестим ее и попробуем поговорить с ней по душам. Может, она нам укажет направление поиска… Просто с вашей помощью можно было бы пройти этот путь безболезненно.

Я промолчал.

– А сами-то вы что думаете? – неожиданно спросил Ян.

– В отношении чего?

– Суд же скоро, дело следак заканчивает…

Теперь у меня не оставалось сомнений, что записку Ян получил либо через тюремщика, либо через следователя. Естественно, за деньги. Значит, кто-то играет с ним в одну игру.

– Кстати, – вспомнил я, – следователь намекнул мне, что ей большой срок дадут…

– Надеюсь, мы этого не допустим. Она нам здесь нужна. Зачем же делать так, чтобы она затерялась где-нибудь в Пермской зоне? Мы этот вопрос решим. Надеюсь, вы тоже подготовили аргументы защиты? У вас твердая позиция по этому делу?

Я кивнул головой, хотя никакой позиции у меня не было.

– Будем готовиться, – сказал я.

– Вот мой мобильный телефон, – Ян протянул визитную карточку, – если окажется что-то срочное, или вы что-то узнаете, или просто передумаете, пожалуйста, звоните.

На визитной карточке было написано: Котов Ян Станиславович – и номер мобильного телефона. «Коротко и со вкусом», – подумал я.

Прошло несколько дней. За это время ничего особенного не произошло, за исключением, пожалуй, того, что следствие было закончено. Мне, как адвокату, дали возможность ознакомиться с делом перед судом. Основная позиция обвинения по делу заключалась в том, что моя подзащитная, вступив в сговор с Сергеем Ломакиным, погибшим при взрыве, организовала убийство собственного мужа с целью завладеть его деньгами и стать прямой наследницей. Таков был мотив ее преступления. Всякие попытки следствия определить, жив ли охранник Сергей Ломакин, не увенчались успехом. Я сам постепенно стал забывать об этом. В конце концов, пусть это останется тайной, в которую со временем я, возможно, и буду посвящен.

Были еще малоприятные для меня обстоятельства. Мои планы развалить это дело на основании того, что записи, которые были предоставлены следователю Николаем Громовым, сделаны незаконно, рухнули, так как это было дополнительным доказательством, а основным являлись показания двух свидетелей: того же Громова и некоей Насти Лобовой.

Кто такая Настя Лобова? Все данные о ней были в запечатанном конверте. Я знал, что иногда следствие специально запечатывает данные о свидетеле в конверт, чтобы со стороны подозреваемых или обвиняемых не было никакого давления на этого свидетеля. На конверте была надпись: «Вскрыть на судебном заседании». Ну что же, будем думать, кто такая Настя Лобова…

Конечно, прямые показания свидетелей значительно ухудшали наше дело. Я по два раза прочел показания Громова и таинственной Насти Лобовой. Показания обоих были достаточно объемными – пять-шесть страниц Громова и две – Лобовой. Но суть их можно было выразить несколькими словами: между покойным банкиром и его супругой были сложные личные отношения, часто выливающиеся в скандалы. Супруга была неверна мужу, и это стало возможным мотивом ее участия в убийстве. Громов даже припомнил случай, что слышал однажды в приемной банкира, как моя подзащитная угрожала мужу.

Конечно, я не очень верил его словам. Скорее всего они были чем-то продиктованы. Но, с другой стороны, меня удивляла его позиция. Если Громов заодно с Яном и его мафией, то почему же они позволили ему дать такие показания? Это было очень странно и совершенно для меня непонятно.