Великий Дракон Т-34 - Клюев Константин. Страница 10

От вокзала до учебного центра под Казанью группу везли в закрытом фургоне. Вечер ушел на обустройство и знакомство с территорией. Курсантам выдали пилотки, комбинезоны, гимнастерки и галифе второго срока и яловые сапоги с широкими голенищами. Форма выгорела до такой степени, что поменяла цвет с зеленого на песочный. Молодые люди перезнакомились еще в поезде. Практически все из пехоты; были, правда, две белые вороны: один артиллерист и один кавалерист из 2-го легкого драгунского полка. Кавалерийские ноги колесом были предметом постоянных беззлобных шуток, хотя для смеха времени практически не оставалось.

Уже со следующего дня Виктор и остальные курсанты с утра до вечера изучали теорию и материальную часть танков, грозного оружия, менявшегося ежедневно и ежечасно. Именно танки должны были обеспечить неоспоримый перевес в сухопутных сражениях, и на разработки в области модернизации брони, двигателей и вооружения сил и средств не жалели. Курс Неринга оказался на самом острие передовой «бронетанковой» мысли, и курсанты жадно впитывали знания почти на пределе человеческих возможностей. Курсанты так уставали за день, что засыпали в момент соприкосновения головы и подушки. От перегрузок спасало молодое здоровье и спортивная подготовка.

Занятия по теории проходили в свободных от техники боксах танкового парка. Схемы узлов и агрегатов висели повсюду, даже в столовой и спальном помещении. Как объяснил один из преподавателей, это было частью метода полного погружения.

Основное обучение проводили немецкие специалисты. Все они носили гражданскую одежду или черные комбинезоны. Без сомнения, преподаватели в недавнем прошлом служили в действующей армии; их одежда, лишенная знаков различия, не могла скрыть военную выправку и привычку уверенно отдавать приказы.

Лекции по теории танкового боя в «Каме» читали безымянные советские офицеры. Переводчиков не было. Чтобы все быстрее выучили русский язык, немецкая речь была строго запрещена даже в быту, и нарушителей ждало немедленное отчисление. Допускалось только кратко пояснять друг другу значение русских слов на родном языке. Очень скоро все свободно начали понимать лекторов, а еще через некоторое время – разговаривать и ругаться. Красочная составляющая русской речи особенно выручала в танковом парке, когда при работе на технике гаечные ключи срывались с головок болтов, а неопытные напарники чаще попадали молотками друг другу по рукам, а не по стальным тракам.

После экзаменов по теории и материальной части курс приступил к вождению на трассах танкодрома и огневой подготовке на стрельбище. В окрестностях учебного городка стоял несмолкающий гул мощных моторов, лязг гусениц и грохот орудийных выстрелов. Тишина изредка наступала вместе с сумерками, но длилась недолго: в самые темные часы летних ночей начиналось ночное вождение.

Режим на базе «Кама» обеспечивали русские; на них же лежало материальное снабжение и обслуживание техники. Немецкие курсанты по условиям контракта ни на что, кроме учебы, не отвлекались, и успехи их были впечатляющими.

Самым памятным для Неринга стал день, когда группе показали новый, сверкающий свежей краской танк БТ. Не в каждой советской танковой части слышали о нем, а тем более видели воочию. Седой русский офицер со шпалой в черных петлицах рассказывал об особенностях новой боевой машины. Она стояла на утрамбованной грунтовой площадке у ворот в огромный ангар, компактная, с приподнятым коническим носом, готовая к резвому и неутомимому бегу. Большие колеса с резиновыми ободами для шоссейных дорог идеально сочетались с узкими гусеницами, предназначенными для грунта.

По команде преподавателя курсанты подошли к танку. Они заглядывали под днище, сравнивая большие обрезиненные колеса с маленькими катками других известных моделей. Русский капитан сказал, что максимальная скорость БТ на гусеницах достигает почти шестидесяти километров в час, а при переходе на колесный ход танк может дать и все восемьдесят. Среди слушателей пробежал шепот восхищения.

Седой капитан попросил курсантов и преподавателей отойти от танка и встать подальше от его борта. Из небольшого деревянного модуля, игравшего роль временного пункта управления на танкодроме, выбежали три танкиста. На них были новенькие черные комбинезоны, яловые сапоги и ребристые кожаные шлемы с защитными очками над налобниками.

По команде советского офицера экипаж деловито скрылся в люках машины. Заработал двигатель, выбрасывая сизый дым. Руководитель полевого занятия поднял красный флажок, сделал резкую отмашку. Танк, чуть присев на корму, сорвался с места. Из-под гусениц брызнули фонтанчики сухого грунта, и в следующее мгновение БТ скрылся в вихре несущейся за ним пыли.

У противоположной границы танкодрома танк развернулся и помчался к исходной линии. Теперь машина была видна полностью: пылевой шлейф оставался позади и не мешал. Танк пересек две линии окопов и, не сбавляя скорости, заскочил на специально подготовленный трамплин. Пролетев в воздухе восемь-десять метров, он приземлился и продолжил движение. Не более чем через минуту машина достигла исходной линии старта и остановилась на том месте, откуда начала свой пробег. Мотор без натуги работал на малых оборотах, сжигая авиационный бензин и выбрасывая синеватые колечки дыма. Над танком шевелилось марево горячего воздуха. Двигатель умолк, экипаж выбрался из бронированного нутра и отправился в деревянный модуль.

Виктор Неринг был охвачен восторгом от увиденного. Он не мог отвести взгляда от стоявшего перед ним танка и даже не услышал команды об окончании занятия, очнувшись только после того, как сосед-кавалерист Иоганн Шмитц толкнул его локтем.

В ту ночь в казарме немецких курсантов никто не спал. Ворочался с боку на бок и Виктор. Перед его глазами летел по воздуху чудо-танк, вхолостую вращая колесами на резиновом ходу внутри сверкающих зубастых гусениц.

Нескольких занятий на «холодной» машине хватило на то, чтобы приучить молодых людей к рычагам управления и педалям, их силе сопротивления, размерам, положению. Примерно через неделю курс был допущен к самостоятельному вождению танка. Сначала водили на малых скоростях, потом учились преодолевать на скорости узкие траншеи. Единственное, что не разрешали выполнять учащимся, – упражнение на трамплине.

Летящий танк был наваждением не только для Неринга. Драгун, бывший кавалерист Шмитц, крепко «заболел» идеей прыжков через препятствия. Иоганн умудрился раздобыть номер советской окружной газеты, где был описан случай из жизни. Один механик-водитель, сержант сверхсрочной службы, прыгнул на своем танке БТ с обрыва речки и, преодолев в воздухе 32 метра, приземлился на противоположном берегу. Иоганн Шмитц методично и нудно изводил начальника школы. Он ерошил жесткий черный ежик непослушных волос, в тысячный раз проверяя вычисления, выписывал цифры аккуратным столбиком, и при каждой возможности осаждал пожилого тридцатидвухлетнего подполковника фон Радльмайера, раскладывая по полочкам все элементы рискованного упражнения: разбег, сам прыжок, приземление. У него все должно получиться. Наконец у подполковника сдали нервы, и он употребил несколько трескучих немецких фраз, стуча кулаком по отполированной дубовой кафедре. Немецкая брань не успокоила начальника, и он отвел душу затейливой русской комбинацией, затем перевел дух и сказал примирительно, стесняясь своего срыва:

– Предоставьте русским ставить рекорды. Это у них такая национальная забава – быть во всем первыми. Вы подумали своей головой, что произойдет, если прыжок не удастся? Или она у вас для того, чтобы… э-э… фуражку носить? За испорченную технику придется платить из немецкой казны. Да, и ваше обучение нам влетает в копеечку, чтобы рисковать вашей жизнью или в лучшем случаем здоровьем! Кр-ру-у-гом! Шагом марш!

Полтора года пролетели незаметно. На выпускных экзаменах, которые принимала смешанная комиссия из немецких и русских офицеров, высшие баллы получили все, кроме кавалериста. На вождении Иоганн Шмитц решил срезать кусок трассы, а заодно и осуществить свою мечту – совершить лихой танковый прыжок. Танк Шмитца завис над крохотным, длиной в двадцать метров, болотцем, словно натолкнувшись на невидимую в воздухе преграду, а затем тяжело, плашмя обрушился на сонное царство лягушек и стрекоз.