Любовь на Утином острове - Лесли Марианна. Страница 24

– Ты такая маленькая и такая совершенная. Мне нравится, как ты откликаешься на мои ласки. Ты – чудо. – Склонившись, он поцеловал ее в губы. Потом, приподнявшись на руках, хрипло попросил: – Открой глаза, Дженни, и посмотри на меня. Я хочу видеть твои глаза, когда ласкаю тебя.

Она встретила его взгляд и была потрясена тем, что увидела в нем. Переполненный силой страсти и смягченный ее податливостью, Алан был открыт и преисполнен доверия. В его глазах светилась любовь.

Сердце ее радостно подпрыгнуло, но к сладости открытия примешивалась горечь реальности. «Я не могу обещать тебе будущего»,– сказал он прошедшей ночью, и она понимала, что это, увы, правда. Какие бы призраки ни преследовали его, они имеют над ним власть. Она здесь бессильна: Алан несвободен и не останется с ней.

Затуманенным взором она наблюдала, как его голова склонилась к ней на грудь. Сердце защемило от переполнявших чувств, пока страсть, которой он так щедро делился с ней, не стала походить на боль.

Она прошептала его имя, когда он прильнул ртом к ее груди. Язык его был смел и ненасытен, губы мягкими, но настойчивыми, а жажда казалось столь неутолимой, что он все пил и не мог напиться из каждого розового бутона ее груди.

Она обхватила голову любимого руками и тесно прижала к своей груди, показывая каждым вскриком, каждой лаской, насколько нужна ей его страсть.

Чувственное наслаждение смешалось с нежностью, и уже стало невозможно отделить одно от другого. Дженни потянула его на себя, и, когда он лег, ее тело с готовностью приняло его. Когда же он наконец наполнил ее собой, она закричала от накала страсти и полноты ощущений.

Он был сама мужественность, сила и страсть. Она – тепло и нежность. Вместе они составляли одно неделимое целое, и это было чудесно.

– Дженни, девочка моя, как же я буду жить без тебя?!

Она теснее прижалась к нему.

– Как же я смогу отпустить тебя?!

Потом они спали, а проснувшись с мыслью о неизбежности скорого расставания, снова занимались любовью.

Покров темноты, нарушаемый лишь неясными бликами огня, позволял им полностью отдаться своим чувствам. Погруженные лишь друг в друга, далекие от всего остального мира, они не думали о завтрашнем дне.

Не стало правил, которые бы сдерживали их, в чем-то ограничивали или вызывали чувство вины. Они целиком и полностью отдавались восторгу узнавания. Каждый из них видел и понимал пустоту, которая царила в их жизни, и они заполняли эту пустоту друг другом.

Когда Дженифер вновь открыла глаза, заря лишь занималась, а небо было окрашено в пурпурные, розовые и жемчужно-серые тона. Она с любовью посмотрела на Алана, чья голова покоилась у нее на груди, на его широкие бронзовые плечи. Лениво улыбаясь, она стала поигрывать его русыми волосами. Он стал для нее самым близким человеком на свете, ближе, чем кто-либо другой. Ни с единой душой не была Дженни так близка, как с ним. Ей посчастливилось познать с ним радость физической любви, и значение этого она еще не до конца осознала. И она не готова расстаться с ним. Пока не готова.

– Ты уже проснулась? – пробормотал он сонно, потом уткнулся ей в живот и мягко пощекотал его носом.

Окутанная его теплом и еще не вполне остывшей страстью, Дженни наслаждалась своей вновь обретенной раскованностью.

– Да, проснулась, правда не уверена, жива ли я.

Он усмехнулся, затем положил ладонь ей на грудь, чтобы ощутить ее горячее тепло.

– Ты жива, – констатировал он, и в его голосе слышалось удовлетворение и самодовольство.

Она застонала, настолько необычной была его способность возбуждать ее одним прикосновением.

– Да, действительно жива, – согласилась она, затаив дыхание, когда его язык стал описывать влажные круги вокруг ее пупка. – И мне очень, очень хорошо.

– Ты уверена?

– О да, – простонала она, выгибаясь навстречу его языку, – совершенно уверена.

Вдруг он замер, поднял голову и серьезно, даже с некоторой тревогой поглядел ей в лицо.

– Тебе правда хорошо, Дженни?

– Ты еще спрашиваешь. Мне не просто хорошо, а божественно.

Он улыбнулся с заметным облегчением.

– Я рад, что сумел доставить тебе удовольствие.

У Дженни не было опыта в любовных делах, но все же она была женщиной, поэтому интуитивно поняла, что мужчине требуются заверения в том, что он был на высоте.

Она ласково обхватила ладонью его чуть шершавую щеку и заглянула в серебристые глаза.

– Прошедшая ночь лучшее, что когда-либо было со мной. Я никогда не испытывала ничего подобного и не представляла, что так может быть. Ты был великолепен. – Она смущенно замолчала.

– Это ты была великолепна, моя красавица. Ты и понятия не имеешь, какое наслаждение я испытал.

С приходом дня к ней вернулись застенчивость и неуверенность.

– Жаль только, что я такая…

– Какая, Дженни? Великолепная? Восхитительная? Обворожительная?

– Что я такая неопытная, – выговорила она наконец, презирая себя за нотки вызова, которые прозвучали в ее голосе.

Он прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, затем открыл их и посмотрел на нее серьезно и внимательно.

– Мне не нужна твоя опытность, Дженни. Ты нравишься мне такой, какая ты есть, и мне не нужна другая. А опыт – дело наживное. – Он ослепительно улыбнулся. – И мне искренне жаль тех молодых идиотов, которые не сумели разглядеть в тебе то, что сразу увидел я.

Она робко улыбнулась.

– И что же ты увидел?

– Я увидел нераспустившийся бутон прекрасного цветка, окружавший себя колючками в целях самозащиты, который в умелых руках садовника, что не испугается острых шипов, обещал превратиться в восхитительную благоухающую розу. И я захотел стать этим садовником, но ужасно боялся ненароком причинить вред этому хрупкому и ранимому, несмотря на все угрожающие колючки, цветку.

Восхищенная и польщенная сверх всякой меры, она как завороженная смотрела на него своими большими ореховыми глазами, в которых светилась такая любовь, что ему пришлось зажмуриться, чтобы ненароком не выдать своих чувств. Когда он вновь открыл глаза, в них заметен был мягкий юмор.

– Впрочем, нет, я был не прав. Я очень рад, что ни один сукин сын не разглядел в тебе прекрасную, страстную женщину и все это досталось мне одному.

– Значит, один все-таки разглядел.

– Кто?

– Сукин сын. – Ее глаза теперь светились лукавством.

– Ах ты маленькая плутовка с грязным ротиком. Сейчас я тебя накажу! – шутливо пригрозил он и пригвоздил ее к кровати. Эта новая озорная Дженни ему тоже ужасно нравилась.

– Да? И что же ты сделаешь? Помоешь мне рот с мылом?

Он усмехнулся.

– О нет. У меня совсем другие планы. Я намерен перевоспитать тебя, но другим способом.

– И каким же? – Она провокационно поерзала под ним. – Может, покажешь?

– Покажу, если замолчишь. – И он прижался к ее губам требовательно, но нежно. Когда шутка переросла в желание, он попытался раздвинуть ее губы языком. – Тебе больно? – спросил он, когда Дженни не впустила его настойчивый язык.

– По-моему, ты приказал мне держать рот закрытым.

– Э… я ошибся.

Она обвила руками его шею и притянула ближе.

– Нелегко, должно быть, мужчине признавать свои ошибки.

– Очень нелегко, однако долг женщины – указывать ему на них. Открой свой хорошенький ротик, киска, но не для разговоров. Единственные звуки, которые я хочу слышать в течение ближайшего часа, это стоны любви.

Значительно позже тем же утром Дженни лежала на кровати, зевая и потягиваясь, пытаясь сбросить остатки сна. Бурные занятия любовью насытили ее, повергнув в состояние ленивой расслабленности, прежде ей не свойственное. Однако предстоящее удовольствие от принятия ванны, заботливо приготовленной Аланом, взбодрило ее.

Она села и улыбнулась, поглядев в глаза единственному мужчине, который когда-либо желал ей доброго утра.

– Ты уже оделся, – заметила она с некоторым огорчением, за что удостоилась ослепительной улыбки.