Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович. Страница 34
Б. 3. помолчал.
– Те, кто уже были на сеансе, знают, как это происходит. Те, кто сегодня пришел в первый раз, должны запомнить одно наше главное правило. Всегда, на всех сеансах мы просим и пациентов, и друзей, и родителей (а мы приглашаем сюда всех, каждый может пригласить сюда кого-то) – помогать нам. Как помогать? – поднял палец Б. 3. – Это большой вопрос. Не надо шуметь, кричать, во-первых. Это нам помешает, причем очень сильно. Если почувствуете, что вам стало плохо, постарайтесь тихо-тихо выйти из зала, чтобы этого никто не заметил. Но этого не произойдет, если вы будете, как и все остальные, сочувствовать, сопереживать участникам сеанса. Изо всех сил. Вот это – наша общая воля, наша общая решимость, наше желание победить болезнь – и есть главное условие успеха…
Никогда потом, в течение всей своей жизни, Лева не слышал более сильной речи.
В ней не было каких-то острых парадоксов, ярких мыслей. Она была очень простая и понятная. Но сила убеждения, с которой говорил Б. 3., та сила, с которой он собрал в кулак волю целой сотни людей, та сила, которая сделала невозможной отступление, страх, неуверенность, – была удивительной.
С той же интонацией, с теми же паузами, с тем же коротким мощным дыханием, с теми же глазами – говорили проповедники в церкви, в русской православной, католической, еврейской – и люди шли за ними. Теперь таких проповедников уже нет, подумал Лева. Все хорошие священники, которых он видел когда-либо в русской церкви, говорили спокойно, тихо, прозрачно, вовсе никого не увлекая, а лишь смягчая души…
Сам этот первый сеанс, кстати, вспоминается сейчас с меньшим чувством, подумал Лева, чем речь Б. 3. Может быть, потому, что слишком много было потом связано с сеансом – его «борьба», его «последние разговоры»… А в тот первый раз он был, конечно, потрясен – но не так сильно.
Шесть человек, четыре парня и две девушки, вышли из зала и стали лицом к зрителям, спиной к стене. Кажется, все они были старше его, так показалось, кроме одного мальчика лет тринадцати, в очках, а один парень и вовсе выглядел совсем взрослым, он был в пиджаке, в белой рубашке, как и многие здесь.
Б. 3. молча походил перед ними взад-вперед, потом неожиданно вскинул руки и воскликнул: «Внимание!»
– Ваши руки… – начал он, – постепенно теплеют, ваши плечи расслаблены, все ваше тело отдыхает…
Лева потом слушал эти тексты десятки раз – на аутотренинге, на лечебном сне, на чужих сеансах и своих (никто их, кстати, не называл «гипнотическими», было официальное название – суггестивная терапия, но обычно говорили – сеанс, и все).
– Поднимите руки. Вот так. Так. Ладони распрямите, расправьте пальцы…
Б. 3. стал жесткими, быстрыми движениями поправлять руки, расправлять пальцы, еще быстрее, еще жестче, раздалось в первый раз его сильное, шумное сопение.
– Закройте глаза! – прикрикнул он. – Закройте глаза! Я говорю: раз! Я говорю: два! Я говорю: три! А теперь медленно, я повторяю, очень медленно откройте глаза и попробуйте пошевелить пальцами.
Шестеро больных стояли бледные от напряжения, с закрытыми глазами, слегка покачиваясь. Они начали поочередно открывать глаза и с ужасом смотреть на свои руки. Пальцы ни у кого, разумеется, не шевелились.
– Ничего страшного! – зарычал Б. 3. В зале раздался какой-то испуганный ропот, и он дико, истошно заорал: – Тишина в зале! Полная тишина в зале! Я сказал: тишина!
Б. 3. свирепо, движением льва оглянулся, сверкнул глазами и снова начал свои заклинания:
– Ничего страшного с вами не произошло! Я говорил вам перед сеансом, что бояться не надо, что вы на какие-то минуты, даже секунды будете подчиняться моим приказаниям и ваше тело перестанет вас слушаться. Вот сейчас это произошло. Сейчас я скомандую, и ваши руки снова начнут вас слушаться… Раз! Два! Три!
Ребята задышали, стали шевелить одеревеневшими пальцами, одна девочка попыталась заплакать, но Б. 3. быстро подошел к ней (он все делал стремительно, реактивно) и мгновенно успокоил, что-то прошептав.
Ах нет, Лева забыл… Забыл, что сначала Б. 3. вызывал каждого «к доске» (они выходили вперед, сделав шаг, как перед чтением приговора) и задавал им вопросы:
– Как тебя зовут?
– М-м-меня з-з-з-з-зовут С-с-с-с-сережа…
– Как твоя фамилия?
– Мо-о-оя фа-а-а-амилия К-к-к-к-коренев…
Да, правильно, перед тем как приступить к фокусу с руками, Б. 3. долго мучил их перед залом, задавая самые простые вопросы, слегка поторапливая, жестко, безжалостно, демонстрируя их полную речевую несостоятельность, слегка подавляя.
Вот это Лева пропустил, вспоминая сейчас, через тридцать лет, лежа в постели с Мариной…
Она спала, положив руку на его живот. Это была самая трогательная, самая беззащитная поза, которую он знал в мире. И самая энергетически сильная. Если закрыть глаза и отдаться теплу этой руки – не думать ни о чем, – кажется, что ты летишь вместе с этой женщиной и она отдает тебе самые свои сокровенные мысли, волнения, все свое нутро. Тебе, тебе, тебе…
После фокуса с руками последовали еще два. Б. 3. заставлял ребят, как одеревеневших истуканов, падать вперед и назад, теряя равновесие, подхватывал их на лету, причем пытался подхватить в самый последний момент, для эффекта, зал был уже в полуобморочном состоянии, кто-то действительно тихо вышел, кто-то беззвучно рыдал, кто-то шумно дышал в окно…
– А теперь вы заснете! – тихо, но грозно сказал он. – Вы не будете слышать то, что я вам скажу… Вы заснете ненадолго, всего на несколько секунд. Но именно в эти секунды случится самое главное. Когда я скажу – три! – вы проснетесь. Вы откроете глаза и почувствуете, что стали другими. У вас откроется второе дыхание. Легкое, свободное дыхание. Помните, на счет «три» вы заснете, и потом, точно так же, на счет «три» вы проснетесь. Раз! – сказал Б. 3.
«Как страшно не заснуть», – подумал Лева.
Но все благополучно закрыли глаза на счет «три».
– А теперь, – сказал Б. 3. тихо и внятно, – вы получите мою установку. Мой приказ. И когда вы проснетесь, вы будете его выполнять. Я даю установку: когда вы проснетесь, ваше тело будет легким, а голова – свежей. Ваша речь станет свободной, легкой, плавной, ваше дыхание станет ровным и глубоким, ваши мышцы лица и шеи будут расслаблены, вы ни-ко-гда больше не почувствуете этих страшных судорог в лицевых мышцах, в мышцах губ и горла, – (ну да, никогда, подумал Лева недоверчиво), – вы ни-ко-гда больше не будете заикаться, ваш страх речи исчезнет, он исчезнет навсегда, когда закончится этот сеанс, и вы будете говорить легко и свободно, легко и свободно, легко и свободно…
Все это время он делал легкие пассы своими короткими толстыми руками вокруг лиц испытуемых, как бы гладя и освобождая те участки, где чувствововал напряжение.
– Раз! – крикнул Б. 3. и слегка присел.
– Два! – крикнул Б. 3., взмахнул руками, как маленькая толстая птица, и испуганно оглянулся: не дай бог кто помешает, говорил его взгляд.
– Три! – коротко и напряженно крикнул он в последний раз, что-то убрал в воздухе руками, какую-то невидимую то ли палочку, то ли черту, и ребята у стены испуганно захлопали открывшимися глазами.
Только сейчас, целуя спящую Марину в руку, и потом в лоб, и в живот, Лева подумал о том, что, конечно, сеансы Б. 3. все-таки очень походили на чудо, на волшебство из детской сказки, из каких-нибудь старых советских фильмов про волшебников, про фей, и в этом-то и было все дело. Вся сила.
Так уже не сделаешь, подумал он грустно, нет больше этих фильмов, этих сказок. Нет самой механики, самой кинематики волшебства, ее привычности, ее обыденности – все ушло, блин, растворилось в небе.
Зал потрясенно ждал результата.
– А теперь, – устало, но очень взволнованно сказал Б. 3., – повторяйте за мной. Я буду правильно говорить! Я могу говорить легко и свободно! Моя речь стала плавной и чистой! Давай! – махнул он рукой.