Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович. Страница 79

После завтрака пошли гулять на Волгу. Петька бежал впереди, вскидывая валенками снег и поминутно падая лицом вниз. Делал он это нарочно, чтобы не так скучно было идти.

Остановились на речном просторе.

– Ну что? – торжествующе сказал Лева. – Плохо ли?

Он еще подумал, идет ли в сравнение какой-нибудь океан с этой картиной – когда до горизонта открывается не просто ровная поверхность, а некая сфера, отражающая божью волю.

– Да… – изумленно сказал Калинкин. – Чуден Днепр при тихой погоде.

– Сам ты Днепр, – обиделся Лева. – Ну ладно, что делать-то будем, мужики?

– Это ты нам скажи, – сухо ответил Калинкин. – Прогулки, брат ты мой, хороши, когда есть теплая крыша над головой.

– И скажу, – не смутился Лева. – Будьте уверены.

Однако положение их не прояснилось ни в этот день, ни на следующий. Их кормили, поили киселем, каким-то взваром, перевели в более теплую и уютную комнату, предлагали провести экскурсию, предлагали порубить дров, если они хотят, но они не захотели, заставляли опять перетаскивать тяжелые вещи возле трапезной (пришлось согласиться), наконец принесли почитать богоугодные книги.

Вечером второго дня Калинкин читал Петьке вслух молитвослов, и Лева, засыпая под мерный звук его голоса, подумал, что, в общем-то, все и так хорошо, хотя и непонятно, – собственно, они и приехали сюда за этим, а не зачем-нибудь другим: просто жить.

Просто жить, и все.

Наконец, на третий день их повели к матери Александре.

Комната оказалась довольно теплой и темной, в углу стоял стол с телефоном, и больше мебели не было – одни иконы.

– Здравствуйте, – сказал мать Александра, – нежданные гости. Дайте вас рассмотреть.

Они поздоровались и несмело сели – Петька плюхнулся на колени к Леве, потому что третьего стула в комнате не было. Сама мать Александра сидела снова в каком-то огромном кресле, с подлокотниками и, видимо, с подушечкой. Ее узкое сухое лицо (не круглое и не симпатичное) с большими глазами, излучающими в темноте неяркий, но все же ощутимый свет, Лева разглядел плохо. Как-то робел разглядывать. Ждал приговора.

– Так чем же могу служить? – наконец, прервала паузу мать Александра. – Мы гостям рады, тем более из Москвы. Всегда гостям готовы помочь, но в чем именно? В чем же именно? – повторила она свой вопрос, и Лева наконец разглядел и тонкий нос, и резкие две морщины на лбу, и властный подбородок.

«С такой не забалуешь», – подумал он.

– Видите ли, мать Александра, – торопливо начал он. – Отец Василий, он просил передать…

– С отцом Василием я разговор имела, не сомневайтесь, – властно прервала она Леву. – Обстоятельства ваши мне в общих чертах известны. Давайте все же разберемся по порядку – кто есть кто. Вас, молодой человек, как звать? – строго обратилась она к Петьке.

Петька испуганно молчал.

– Ну, так не годится, – сказала она. – Что еще за молчанка? Не маленький уже. Вот я – мать Александра, настоятельница монастыря. А ты кто такой?

– Я Петр Сергеевич Стокман, – сказал Петька, и Лева от неожиданности и от общего напряжения стал неприлично ржать.

– Простите, простите, – начал извиняться он, пытаясь подавить неуместный смех.

– Да ничего страшного, – улыбнулась мать Александра. – А вы, получается, отец Стокмана?

– Нет, отец я, – тихо сказал Калинкин. – Сергей Стокман, журналист, литератор. В бегах.

– Что значит – «в бегах»? – удивилась мать Александра. – Да, а вас как зовут?

– Лева, – сказал Лева. – По профессии психолог. В бегах – то и значит. Такое выражение. Скрываемся от правосудия, так сказать.

– Ну нет, – нахмурилась мать Александра. – Вы мне таких глупостей, пожалуйста, не говорите. Никто от мирских властей в монастыре не скрывается, нет такого у нас порядка. Раз вы приехали в наш монастырь, значит, есть причина. Приезжают к нам люди за благословением, но чаще – за исцелением от недуга. Понятно?

– Мне лично – нет, – сказал Калинкин. Леве его голос очень не понравился. – Совершенно непонятно. Все вроде здоровы. Ты здоров, Лева? Да и потом – неверующие мы. Значит, благословения не заслуживаем. Ведь так?

– Ну что ж, – как-то очень спокойно и равнодушно сказала мать Александра. – Значит, ошибочка вышла. Ничего, бывает. Тогда я вам больше не нужна?

– Постойте, – сказал Лева. – Постойте, мать Александра. Мы, может быть, неправильно начали разговор.

– Лева, я тебя умоляю, – скривился Стокман.

– Нет-нет, Сереж, дай договорить. Мы, может быть, не совсем обычные гости, мать Александра. Но в каком-то смысле нам нужно и ваше благословение, и исцеление. Просто тут случай совсем особый.

– А вот это другое дело. Случаи у всех особые. У бога похожих случаев нет. Давайте поговорим. Молодой человек, а как вы посмотрите на то, если с вами наши девушки погуляют во дворе, покажут вам кое-что интересное?

Она позвонила в колокольчик, и пока Лева внимательно следил за поведением Стокмана, который то каменел лицом, то тер бороду изо всех сил, то есть пытался окаменение снять, то опять каменел. Петьку уже сняли с его колен и увели прочь какие-то легкие женские тени.

После паузы мать Александра сама начала разговор, слегка переменив позу – теперь она сидела на своем троне, немного откинувшись назад.

– Речь идет, насколько я понимаю, об этом ребенке? – спросила она, обращаясь не то к Леве, не то к Стокману.

– Так точно! – напряженно сказал Стокман. – Об этом самом.

– Вас зовут Сергей? – уточнила мать Александра.

Стокман кивнул.

– Значит, жениться вы на ней не хотите… – медленно не то чтобы спросила, а просто произнесла мать Александра.

– Нет, не хочу, – после долгой тяжелой паузы ответил Стокман.

– И ребенка отдавать не хотите? – уточнила мать Александра уже каким-то шелестящим, почти равнодушным голосом.

– Не не хочу, а не могу, – ответил Стокман. – А для вас это так важно, мать Александра? Именно для вас, не для того, чтобы поставить галочку.

– Знаете, Сергей, я вам вот что скажу, – медленно ответила мать Александра. – По мирским законам вы действительно почти преступник. Но именно «почти», потому что злых деяний никаких не совершали и злых мыслей даже в голове не имели.

– А откуда вы знаете? – вдруг спросил Стокман.

– Ну я же вас вижу. Я вам больше скажу: когда мне отец Василий позвонил, я хотела сразу отказаться. Не хотелось мне влезать в ваши дрязги. Уж больно все… странно. Но потом вдруг поняла – очень хочется на вас поглядеть. Какой вы. Понимаете меня?

– Не совсем.

– Неужели не понимаете? Ваши деяния, Сергей, заставляют думать о вас как о самом необычном человеке нашего времени. Как о самом необычном мужчине, я бы сказала вот так. Нет сейчас таких мужиков, проще говоря. У всех одно на уме: деньги, власть, работа, удовольствие. Бросили баб, короче говоря. Совсем бросили. Ну, и раньше так было, да не совсем так. Были божьи долги в человеке.

– Что, простите? – не понял Стокман.

– Ну, это я так называю. Сейчас нет такого. Люди в церковь приходят, а зачем приходят, сами не знают. Стоят, топчутся. А жизнь-то уже прошла.

– Так, а я-то тут при чем? Я же в бога не верю, – сказал Стокман.

– Ну не верьте, не верьте, – сказала мать Александра, пристально глядя на Калинкина, который слегка заробел и смотрел то в землю, то на свою странную собеседницу. – Я вас верить не заставляю. Мне не то важно. Мне важно, что вы долг свой ищете.

– Так я нашел уже, – твердо сказал Стокман. Или Калинкин? Лева теперь уже не мог отличить одного от другого.

– Не знаю, что у вас с той женщиной было, – сурово сказала мать Александра, вдруг переменив тон. – Но понимаете, Сергей, тот долг, что вы ищете, божий долг, он у женщины внутри. Он ей покоя не дает, сжигает ее. Вы ее пожалеть теперь должны, вы понимаете меня?

– Понимаю, – сказал Калинкин. – Но теперь уже… вряд ли…

– Ну ладно, – вздохнула мать Александра. – Об этом после поговорим. Об этом потом. Сейчас я вас спросить хочу, – обратилась она к Леве. – Как та женщина? В каком она положении?