Три приятеля - Артемьев Д. А.. Страница 8

Размышления об одиночестве

– В сущности, человек бесконечно и глубоко одинок, – размышлял Леня.

Сам он в этот момент находился в постели и одиноким не был. Постель, по обыкновению, разделяла с ним любительница психологических экспериментов. Она внимательно слушала Леню.

– И по отношению к одиночеству люди делятся на две группы. Одна состоит из персон, не выносящих одиночества ни в каком виде. Такие люди готовы приглашать к себе или бежать к кому-то, только бы не оставаться наедине с собой. Другая группа состоит из вдумчивых людей, которые способны некоторое время наслаждаться собственным внутренним миром.

– А ты к какой группе относишься? – спросила женщина.

Она лежала в любимой позе, головой на его груди, и перебирала пальцами в его волосах, чуть царапая кожу ноготками.

– Не знаю. Думаю, что ко второй. Особенностью и той и другой группы, на мой взгляд, является разговор с самим собой. Ты, вероятно, заметила, что дети и старики, оставаясь одни, разговаривают сами с собой. Иногда довольно громко. Причем люди первой группы делают это, чтобы вызвать у себя жалость. Они жалеют себя, и нам их жалко тоже. Во второй группе такой разговор с собой вслух вызван, вероятно, другой причиной. Поскольку мы думаем на языке и только иногда образами, то хотим, чтобы мысль была доходчива. И переходим к разговору с собой вслух. Знаешь, повышение громкости речи связано в представлении обычного человека с повышением доходчивости. Так часто говорят с иностранцем: можно подумать, что, если повторять ему все громче и громче, он лучше поймет информацию на незнакомом языке. Наверняка на кухне при готовке или в спальне, подбирая наряды, ты говорила сама с собой вслух. Признавайся.

– Конечно, еще как. Я дома говорю и со сковородками, и с бельем. Но чаще всего ругательски ругаю кота. Поэтому муж, когда слышит мое бормотание, спрашивает, что снова натворил этот гад. Но знаешь, что я тебе скажу: я слушала тебя, и мне показалось, что ты о ком-то говоришь. О ком-то близком. Я права?

– Не знаю, – неуверенно ответил Леня, – может быть, я бессознательно думал об одном несчастном человеке.

Он погладил лежащую женщину по волосам, растрепал их.

– Ты добрый мальчишка, – сказала она, – и я сейчас сделаю кое-что языком, и это будет не иностранный язык.

Самолет опаздывал. Мужики стояли возле машин, припаркованных перед выходом из зала прилетов, прямо под знаком, запрещающим стоянку. Один из водителей сидел в машине, другой с плакатиком с фамилией профессора стоял около самых дверей. Все курили. Наконец объявили прилет. Начали выходить пассажиры. Вначале по одному, затем тонкой струйкой, а когда пошла основная масса, водителя с плакатиком заслонили. Когда же он появился, то рядом с ним шла невысокая красивая женщина без шапочки, с черными волосами. Она подошла к оторопевшим приятелям, первой подала руку и с небольшим акцентом сказала:

– Свенсон. Илга Свенсон.

Все по очереди назвались.

– Вы тот самый врач, который выписал меня для консультаций? – спросила она, обращаясь к Мишке.

– Ага, то есть да, – ответил Мишка.

Тут пришли в себя остальные.

– Пожалуйста, в машину, – предложил Леня.

– Да, да, садитесь, – загудел Стас, – давайте вот сюда.

Он открыл дверь «лендкрузера», подсадил даму и коротким жестом прогнал водителя в другую машину, а сам сел за руль. Разместились и тронулись. Разговор начал Леня:

– Илга, можно вас так называть? Или все же лучше профессор Свенсон?

– Лучше просто Илга, – засмеялась она.

– Прекрасно! Вы очень хорошо говорите по-русски.

– О, я проходила большую стажировку в России. Поэтому меня направили к вам в больницу. И кроме того, эта больная проходит, как это говорится, по моей специализации.

– О больной чуть позже, – подал густой голос Стас, – сейчас давайте решать о сегодняшней программе. Если вы не возражаете, мы поселим вас в отеле, подождем и поедем ужинать. Хорошо?

– Отлично, – ответила Илга.

– А мы представляли вас иначе, – снова вступил в разговор Леня, – мы думали, что приедет пожилой профессор, труды которого изучал наш приятель Миша. А приехала такая очаровательная женщина.

– Спасибо, но почему пожилой? А-а-а. Поняла. Я тоже знаю синдром Свенсона. Это очень распространенная фамилия.

Друзья узнали, где она живет, как долетела, чем кормили, и множество других сведений. Немного рассказали о себе. Так за разговорами незаметно доехали до отеля. Стас вышел из-за руля, открыл дверку, помог даме выпрыгнуть из машины и заявил:

– Я сам провожу Илгу.

Водители взяли чемоданы, и вся группа скрылась в лобби-баре отеля. Вскоре вернулись водители, а за ними пришел довольный Стас.

– Не, мужики, – сказал он, понизив голос, – вот это баба, а? Профессор. Брюнетка. А? Хороша! А у меня эти, без образования, только ноги и все. Мишка, не вздумай клеиться, жене скажу. И ты тоже, бабник чертов.

– Поглядим. – Леня едва успел отпрыгнуть от ласкового Стасова кулака. – Ты, в натуре, шутки надо понимать.

– Никаких шуток, – заявил Стас. – Шутки кончились.

– А сколько здесь стоять? – спросил Мишка.

– Илга просила полчаса, – ответил Стас, – подождем. Поедем в ресторан на двух машинах. Я с Илгой в этой, а вы – во второй.

Профессор Свенсон не заставила себя ждать ни одной лишней минуты. Вечер удался. За столом разместились так: Леня с Мишкой с одной стороны, Илга и Стас – с другой. Для знакомства выпили шампанского, затем по рюмке водки. Когда Стас налил ей вторую, она, смеясь, сказала, что Стас переоценивает ее желание набрататься. Все удивились, но потом сообразили и объяснили Илге, что имеет смысл говорить «набраться». Смеялись много. Потом танцевали по очереди, но очередь получилась немного странная; вначале Стас пригласил Илгу, затем Леня, а затем снова Стас, следующий танец был за Мишкой, а после него Стас заявил, что ему не дают танцевать с Илгой, что он, бедняжка, только сидит и смотрит, и увел Илгу к оркестру. Какой-то зажиточный приезжий также попробовал пригласить Илгу, попросив у сидящих разрешения, но Стас загудел, что девушка не танцует, а Илга, оказавшись умницей, перешла на английский, и мужчина испарился. Возвращались в отель в том же порядке, Стас снова пошел провожать Илгу и отсутствовал несколько дольше. Потом, перед тем как разъехаться, он заявил:

– Сегодня я еще немного поработаю над культурной программой. Балет – обязательно! Ничто так не размягчает нежное женское сердце, как страсти, выраженные телодвижениями.

И все с ним согласились.

Консультация

Мишка, конечно, не удержался и все растрепал. Илга днем заскочила к нему и пробыла около Оли некоторое время. А потом он ей объяснил, кто такая Оля и почему его друзья решили ей помочь. Поэтому, когда вечером мужики заехали за Илгой в больницу, уже одетые для театра, Илга смотрела на них другими глазами. И Леня, и Стас почувствовали себя неловко.

Балет был великолепен, Стас – безумно обаятелен. В перерыве все, кроме Лени, пили в буфете шампанское. Леня взял рюмку «Хеннесси». Потом гуляли, разглядывая портреты и фотографии актеров. И тут Илга заявила:

– Я бы хотела посмотреть, как живет эта девушка Оля. Это можно?

– Думаю, можно, – ответил Леня, – я попробую договориться.

Утром следующего дня Леня позвонил Аде Семеновне и попросил устроить посещение Олиной квартиры. Учительница знала о приезде знаменитого профессора, видела Илгу в больнице и, удивленная, потом рассказала Вале об иностранном докторе.

– Такая молодая, а уже знаменитая. Ты бы видела, как с ней носятся. А к Олечке пришла с толпой врачей. Та вначале испугалась, но профессор ее успокоила, даже по голове погладила. Долго смотрели.

– Дай-то Бог, – ответила та, – вот счастье будет, если девку на ноги поставят.

Ада Семеновна не видела проблемы в посещении квартиры.