Женщины в любви - Лоуренс Дэвид Герберт. Страница 110

– О, я так рада, – добавила она.

Он улыбнулся.

– Чему ты так радуешься? – спросил он.

– Я радуюсь за нее, – ответила она. – Я уверена, что ты… что ты как раз тот мужчина, который ей нужен.

– Правда? – спросил он. – И ты думаешь, что она согласится с тобой?

– О да! – торопливо воскликнула она. А затем, подумав, смущенно добавила: – Хотя Гудрун не так проста, да? Не знаешь, что она будет делать через пять минут. В этом она совсем не похожа на меня.

Она вроде бы даже рассмеялась над этим, но ее лицо при этом осталось слегка озадаченным.

– Ты считаешь, что она во многом на тебя не похожа? – спросил Джеральд.

Она нахмурилась.

– Нет, во многом мы похожи. Но я никогда не знаю, что она будет делать, когда подворачивается что-то новое.

– Вот как? – спросил Джеральд. Он помолчал несколько мгновений. Затем сделал неуверенный жест. – В любом случае, я собирался попросить ее уехать со мной на Рождество, – сказал он очень тихо и осторожно.

– Уехать с тобой? Ты имеешь в виду, на какое-то время?

– На столько, насколько ей будет угодно, – сказал он с неодобрительным жестом.

Они оба ненадолго замолчали.

– Разумеется, – в конце концов, сказала Урсула, – может, она ждет не дождется, когда выйдет замуж. Вот увидишь!

– Да, – улыбнулся Джеральд. – Увижу. А если вдруг она не пожелает? Как ты считаешь, захочет она съездить со мной за границу на несколько дней или на пару недель?

– Думаю, да, – сказала Урсула. – Я спрошу ее.

– А может, нам поехать всем вместе?

– Всем вместе? – лицо Урсулы вновь засияло. – О, это было бы великолепно, как ты считаешь?

– Необычайно великолепно, – сказал он.

– Вот тогда ты и посмотришь, – сказала Урсула.

– На что?

– Как пойдут дела. По-моему, лучше провести медовый месяц перед свадьбой, как по-твоему?

Ей понравилась ее собственная острота. Он рассмеялся.

– В некоторых случаях, – сказал он. – Хотелось бы мне, чтобы это был как раз мой случай.

– Правда! – воскликнула Урсула. А затем с сомнением добавила: – Да, возможно ты и прав. Нужно получать удовольствие.

Немного погодя пришел Биркин и Урсула передала ему их разговор.

– Гудрун! – воскликнул Биркин. – Да она прирожденная любовница, также как Джеральд прирожденный любовник – amant en titre. Если, как кто-то сказал, все женщины делятся на жен и любовниц, то Гудрун любовница.

– А мужчины либо любовники либо мужья, – воскликнула Урсула. – А разве нельзя сочетать два в одном?

– Одно исключает другое, – рассмеялся он.

– Тогда мне нужен любовник, – воскликнула Урсула.

– Нет, не нужен, – сказал он.

– Нужен, нужен, – возопила она.

Он поцеловал ее и рассмеялся.

Через два дня после этого Урсула должна была забрать свои вещи из бельдоверского дома. Она не сделала это и семья уехала. Гудрун же сняла квартиру в Виллей-Грин.

Урсула не виделась с родителями с того момента, как вышла замуж. Она плакала из-за их разрыва и, однако, как же хорошо все завершилось! Хорошо это или плохо, но она не могла пойти к ним. Поэтому ее вещи остались там и однажды днем они с Гудрун решили пройтись и забрать их.

День выдался морозный, и когда они добрались до дома, небо было уже расцвечено красным. Темные окна зияли, словно прогалы, и уже только поэтому дом выглядел пугающе. При виде пустой, обезлюдевшей прихожей в сердца девущек проник ледяной холод.

– Не думаю, чтобы я осмелилась прийти сюда в одиночку, – сказала Урсула. – Здесь страшно.

– Урсула! – воскликнула Гудрун. – Разве это не удивительно! Можешь ли ты вообразить себе, что ты жила в этом месте и никогда этого не ощущала! Я же не представляю себе, как жила здесь день за днем и не умирала от страха.

Они заглянули в большую столовую. Это была комната приличных размеров, но для них сейчас и подвал показался бы более уютным. Огромные эркерные окна были неприкрытыми, пол был голым и темные плинтуса шли вокруг светлых досок.

На выцветших обоях темнели темные пятна в местах, где стояла мебель и где висели картины. Ощущение стен – сухих, тонких, легких, – и тонких досок пола, бледных, с темными плинтусами, – все это слилось в уме в одну пелену. Чувства ничего не воспринимали, это было ограждение без наполнения, потому что эти стены были сухими и бумажными. Стояли ли они на земле или же были частью картонной коробки? В очаге лежала куча жженой бумаги и обрывки листов, еще не успевших сгореть.

– Только представь себе, что мы здесь проводили свои дни! – воскликнула Урсула.

– Я знаю, – воскликнула Урсула. – Это слишком омерзительно. Какими же мы должны быть, если мы наполняли вот это!

– Отвратительно! – сказала Урсула. – Это действительно отвратительно.

И она признала в полусгоревших обрывках, лежавших под каминной решеткой, обложки журнала «Вог» – полусгоревшие образы нарядных женщин.

Они прошли в гостиную. Еще одно облако сжатого воздуха, лишенное веса или материи, и только ощущение невыносимого бумажного заточения в пустоте. Кухня выглядела более внушительно, потому что полы в ней были из красной плитки и здесь стояла плита, холодная и ужасающая.

Девушки стали подниматься наверх и их каблуки гулко стучали по голым ступенькам. Каждый звук эхом отдавался в их сердцах. В спальне Урсулы вдоль стены стояли ее вещи – чемодан, корзина для рукоделия, несколько книг, громоздкие пальто, шляпная коробка, – все это одиноко стояло во всеобщей сумрачной пустоте.

– Веселенькое зрелище, да? – сказала Урсула, глядя на свои позабытые вещички.

– Очень, – ответила Гудрун.

Девушки начали перетаскивать все к входной двери. Вновь и вновь раздавались их гулкие, порождавшие эхо шаги. Весь дом, казалось, порождал вокруг них гулкое эхо необитаемости. Отдаленные пустые, невидимые комнаты создавали почти непристойные вибрации.

Они чуть ли не бегом вынесли на улицу последние вещи.

Но было холодно. Они ждали Биркина, который должен был приехать за ними на машине. Они вновь вбежали в дом и отправились наверх в родительскую спальню, чьи окна выходили на дорогу и на поля, над которыми виднелось предзакатное небо, прорезанное черными и красными полосами и на котором не было солнца.

Они уселись на подоконник и стали ждать. Обе девушки оглядывали комнату. Она была пустой, и с полным отсутствием какой-либо мысли, что было необыкновенно удручающе.

– И правда, – сказала Урсула, – эта комната не могла быть святилищем, да?

Гудрун посмотрела на нее пристальным взглядом.

– Это невозможно, – ответила она.

– Как подумаю об их жизни – отца и матери, об их любви, их браке и о нас, детях, о нашем воспитании – была бы у тебя такая жизнь, глупышка?

– Никогда, Урсула.

– Их жизни, они кажутся совершенно пустыми, в них нет смысла. Даже если бы они не встретились, не поженились и не жили вместе, разве это имело какое-нибудь значение?

– Разумеется, ничего нельзя сказать наверняка, – сказала Гудрун.

– Нет. Но если я вдруг пойму, что моя жизнь будет такой, как это, глупышка, – она схватила Гудрун за руку, – я сбегу.

Гудрун на мгновение замолчала.

– Если говорить откровенно, то никто не собирается жить обыденной жизнью – такое даже не приходит в голову, – ответила Гудрун. – С тобой, Урсула, все по-другому. Рядом с Биркиным ты никогда не будешь жить обыденной жизнью. Он особенный. Но с обычным человеком, чья жизнь сосредоточена в одном месте, брак просто невозможен. Хотя, возможно, и я даже в этом уверена, есть тысячи женщин, которые желают именно этого и только об этом и мечтают. Но одна мысль об этом приводит меня в безумный ужас. Хочется быть свободной, стоять выше всего этого, человек должен быть свободным. Можно отказаться от всего остального, но свободу нужно сохранить – нельзя привязывать себя к Пинчбек-стрит 7, или Сомерсет-драйву или к усадьбе Шортландс. Ни один мужчина не стоит такой жертвы – ни один! Для того, чтобы выйти замуж, нужно иметь свободую волю или не иметь ничего, для этого нужно иметь собрата по оружию, Glucksritter2. А человек с положением в нашем мире – это просто невозможно, невозможно!