Женщины в любви - Лоуренс Дэвид Герберт. Страница 5

Он несся вперед, держа шляпу в руке, и не услышал ее.

– Тибс! – снова крикнула она, глядя на него сверху вниз.

Он инстинктивно поднял голову и увидел, что его невеста и ее отец уже стоят на верхней площадке лестницы. Странное, загадочное выражение появилось на его лице. На мгновение он замер в нерешительности, а затем весь подобрался для прыжка, намереваясь перехватить ее.

– А-а-а! – раздался ее притворно-испуганный крик, она инстинктивно остановилась, как вкопанная, затем развернулась и бросилась к церкви. Она бежала, неимоверно быстро перестукивая белыми туфельками и волоча за собой шлейф белого платья.

Молодой человек, точно гончая, кинулся вслед за ней, перепрыгивая через ступеньки и пролетев мимо отца невесты. Его мускулистые ноги двигались, словно у собаки, взявшей след дичи.

– Эй, догоняй ее! – закричала снизу какая-то простолюдинка, внезапно оказавшись во власти азарта.

Невеста, с которой пеной осыпались цветы, остановилась, переводя дух, и приготовилась завернуть за угол церкви. Она бросила взгляд через плечо и с громким возгласом, в котором смешались и смех и вызов, развернулась, подобралась и исчезла за серым каменным контрфорсом. В следующую секунду жених, все так же устремившись вперед всем телом, на бегу ухватил рукой угол безмолвного каменного строения и рывком скрылся из виду. Последнее, что можно было увидеть, – как исчезают за углом его упругие, сильные бедра.

Толпа у ворот тут же разразилась криками и восклицаниями. Внимание Урсулы вновь привлекла темная, слегка сутулая фигура старшего мистера Крича, терпеливо дожидавшегося на лестнице и наблюдавшего за погоней без всяких эмоций. Когда все закончилось, он обернулся к стоящему позади него Руперту Биркину, который немедленно присоединился к нему.

– Мы вас догнали, – сказал Биркин с легкой улыбкой.

– Да, – лаконично отозвался отец невесты, и мужчины пошли вверх по лестнице.

Биркин, как и мистер Крич, не отличался полнотой, у него был бледный и нездоровый вид. В плечах он был неширок, но сложен хорошо. Он слегка шаркал одной ногой, но это проявлялось только тогда, когда он чувствовал себя неловко. Хотя он и оделся в соответствии с отведенной ему ролью, было видно, что внутренне он ей не соответствует, и из-за этого выглядел довольно странно. Он был умен, по природе своей оставался одиночкой и поэтому совершенно не вписывался в столь светское событие. Тем не менее, он сумел скрыть свою натуру, решив подчиниться общему замыслу.

Он притворялся совершенно обычным человеком, человеком в высшей степени заурядным. Ему удалось столь удачно подстроиться под настроение окружающих и так правдоподобно сыграть обычность, что на некоторое время люди несведущие были введены в заблуждение и не пытались высмеивать его несхожесть с другими, как это случалось всякий раз.

По дороге он разговаривал с мистером Кричем о вещах простых и приятных; он играл обстоятельствами, точно идущий по лезвию бритвы человек, в то же время делая вид, будто ему легко и приятно.

– Извините нас за опоздание, – говорил он. – Никак не могли найти крючок для обуви, поэтому очень уж долго застегивали ботинки. Но вы приехали вовремя.

– Мы обычно всегда приезжаем вовремя, – отозвался мистер Крич.

– А я всегда опаздываю, – продолжал Биркин. – Но сегодня я действительно хотел быть пунктуальным, этому помешала лишь нелепая случайность. Еще раз простите нас.

Мужчины удалились, и на некоторое время смотреть стало не на что. Урсуле ничего не оставалось, как только думать о Биркине. Он интриговал, привлекал и в то же время раздражал ее. Ей хотелось узнать о нем побольше. Она несколько раз говорила с ним, но тогда он находился при исполнении обязанностей школьного инспектора. Ей показалось, он тоже ощутил возникшее между ними некое родство душ, естественное, не требующее слов взаимопонимание, которое рождается, когда двое разговаривают на одном языке. Но на развитие этого взаимопонимания не было времени. К тому же что-то притягивало ее к нему и одновременно удерживало на расстоянии. Были в нем какая-то враждебность, скрытость, крайняя сдержанность, холодность и неприступность.

И все же она хотела узнать его ближе.

– Что ты можешь рассказать о Руперте Биркине? – поинтересовалась она у Гудрун, хотя ей и не хотелось обсуждать его.

– Что я могу рассказать о Руперте Биркине? – повторила за ней Гудрун. – Я считаю его привлекательным, определенно привлекательным. Только меня раздражает его отношение к людям – к любой дурочке он будет относиться так, словно она для него важнее всего на свете. Чувствуешь при этом, что тебя водят за нос.

– Почему он это делает? – спросила Урсула.

– Да потому, что он не умеет критично взглянуть на вещи – на людей, на события, – ответила Гудрун. – Говорю же, к любой дуре он будет относиться так же, как к тебе или ко мне, а это оскорбительно.

– Да уж, – согласилась Урсула. – Нужно же понимать разницу.

– Нужно, – отозвалась Гудрун. – Но в остальном он отличный мужик – великолепная личность. А вот доверять ему не стоит.

– Да-а… – неопределенно протянула Урсула. Она всегда старалась соглашаться с высказываниями Гудрун, даже если они не совпадали с ее собственным мнением.

Сестры сидели молча, ожидая, когда свадебная процессия выйдет из церкви. Гудрун была рада, что разговор окончен. Ей хотелось определить свое отношение к Джеральду Кричу. Ей хотелось выяснить, на самом ли деле возникло то чувство, что захватило ее при его появлении. Она хотела подготовить себя.

А в стенах церкви церемония венчания была в самом разгаре.

Гермиона Роддис думала только о Биркине. Он стоял рядом с ней, и ей казалось, что ее магнитом тянет к нему. Ей хотелось прижаться к нему – если она не касалась его, то ощущала, насколько он от нее далек. Однако всю церемонию она простояла одна.

Она так исстрадалась, когда не нашла его в церкви, что до сих пор пребывала в каком-то полусне. У нее сильно защемило сердце, и то, что Биркин стоял так отстраненно, разрывало его на части. Она стояла в ожидании, забывшись в мучительной нервной горячке.

Превозмогаемая печаль и порожденное страданием отсутствующее выражение на ее по-ангельски одухотворенном лице, придавали ее облику такую пронзительность, что сердце Биркина отозвалось жалостью. Он смотрел на ее склоненную голову, ее экзальтированное лицо – лицо человека, впавшего в демонический экстаз.

Почувствовав на себе его взгляд, Гермиона подняла голову и попыталась встретиться прекрасными серыми глазами с его глазами, подать ему многозначительный сигнал. Но он избегал ее взгляда, поэтому она, охваченная мучительным стыдом, опустила голову, и ее сердце защемило еще сильнее.

Ему тоже было стыдно, но к стыду примешивались острая неприязнь и бесконечная жалость, которые всколыхнули в его душе его собственное нежелание смотреть ей в глаза, нежелание признавать ее приветственный сигнал.

Жениха и невесту обвенчали, и гости вышли в ризницу.

Гермиона невольно придвинулась к Биркину и дотронулась до него. И он вытерпел ее прикосновение.

А снаружи Гудрун и Урсула слушали, как их отец играет на органе. Ему очень нравилось играть свадебный марш.

Вот показались новобрачные! Воздух сотрясался от звона колоколов. Урсула спрашивала себя, могут ли деревья и цветы чувствовать эту вибрацию и что они думают об этом странном колебании воздуха.

Невеста подчеркнуто серьезно держала жениха под руку, а он смотрел на небо, непроизвольно моргая, словно не понимал, где находится. Это помаргивание и попытка играть отведенную ему роль, в то время как его эмоции были выставлены на обозрение толпы, воспринимались немного смешно, но он выглядел как настоящий военно-морской офицер – очень мужественно и в соответствии со всеми требованиями его положения.

Биркин шел рядом с Гермионой. Ее лицо сияло триумфом, точно у восстановленного в своих правах падшего ангела, но было в нем одновременно и что-то демоническое, – ведь она держала Биркина под руку. А на его лице вообще не было никаких эмоций, она подавила его, овладела им, словно так и только так было ему предначертано.