Операция C-L - Фикер Эдуард. Страница 27

С Геленой Дворской можно не опасаться истерической сцены. В этом-то я был уверен.

- Думаю, их встреча, - сказал я в заключение, - подействует на него успокаивающе и поможет вашему лечению.

Настало время вновь вернуть Ленку вкус к жизни, а не мучить его без конца расспросами о происшествии, в результате которого он оказался в таком печальном положении.

Карличек тоже одобрил мое решение.

- Его-то я не знаю, - сказал он, - а она настоящая Джульетта. Что ж, возможно, и он Ромео. Только те Ромео и Джульетта шли в своей любви к смерти, а эти - к жизни.

Наверняка наш Карличек влюбился в Геленку по уши и с трудом держал в узде свои чувства. Крещения огнем он не выдержал. Правда, Ленк пока еще выглядел неважно, но вообще-то Карличеку далеко до Ленка. Вот, скажем, теперь, когда стало холодно, нос у Карличека краснел, как помидор.

Гелену Дворскую я сам провожал на первое свидание в больницу, Дорогой она казалась слегка взволнованной, но, подойдя к постели больного, полностью овладела собой. Ленк улыбался впервые с тех пор, как я его узнал. Его улыбка была полна безграничного доверия к этой девушке, которая с бесконечной нежностью взяла его похудевшую влажную руку.

Врач, не таясь, облегченно вздохнул и, кивнув мне, вышел из палаты. Я последовал за ним.

Карличек, подобно поэту, с мечтательным видом сидел в моем кабинете над какой-то исписанной страницей. Бедняга зашел так далеко в своих чувствах, что наверняка писал на прощание Гелене Дворской трогательную записку.

Он поднял на меня задумчивый взор и сказал:

- Я все думаю о том унитазе. На протяжении двухсот девяноста семи километров пути, пожалуй, странно было бы рассчитывать, чтобы никто не входил в туалет.

Страница, лежавшая перед ним, содержала длинный список вопросов, которые, по его мнению, необходимо задать Ленку.

- Если мы считаем, - продолжал он с необычайной серьезностью, - что унитаз отвинчивали, чтобы расширить отверстие в полу, значит, это сделали еще до того, как на 286-м километре бросили между рельсов какой-то предмет, который и подобрали эти два типа, ожидавшие у насыпи. Но ведь я нашел две гайки именно на 286-м километре, словно унитаз отвинчивали именно там. Как-то все это не сходится. Казалось бы, задуманная операция должна была произойти дальше, но в то же время эти два лжетуриста ожидали точно на 286-м километре. Можно, конечно, не обращать внимания на все эти несоответствия, забыть о них, но остается еще один важный вопрос. Виновность Ленка, - продолжал он сурово. - Ведь, судя по его ответам, все было в полном порядке вплоть до той минуты, когда произошел взрыв. Значит, на 286-м километре он должен был бы оглохнуть и ослепнуть, чтобы не увидеть всего, что там происходило. Скажем, можно тайком отвинтить унитаз и оставить на месте болты, чтобы внешне все выглядело, как прежде. Но нельзя расширять отверстие и выбрасывать через него миллионы в надежде, что один из охранников будет спокойно смотреть в окно, а другой безучастно сидеть в углу. Ленк говорит неправду, а сержант Врана был его сообщником.

Я спокойно выслушал эту лекцию, произнесенную даже с некоторым раздражением, и в конце сказал самым мирным тоном:

- Успокойтесь, Карличек! Я уже приготовил Ленку вопросы, вытекающие из вашего предыдущего расследования. А исходя из этого Ленка следует допрашивать только как свидетеля.

Лично мне Ярослав Ленк был симпатичен. Но я заглушил свои добрые чувства и, дружески беседуя с ним, расставлял ему ловушки.

Я понимал, что если на 286-м километре он спокойно взирал на действия преступников, то уже одно это делало его виновным. Но только в том случае, если тогда действительно что-то происходило, а тут требовались доказательства.

Глядя на Ленка, трудно было сомневаться, что совесть у него чиста. Посещения Гелены Дворской явно вливали в него бодрость. На похудевшем лице появилась улыбка, пока еще слабая и неуверенная.

- Мне уже лучше, - говорил он, - но я не чувствую своих ног. Словно их вообще у меня нет. Может, я так и останусь навсегда калекой?

Это единственное, что его действительно беспокоило. Врачи утверждали, что дальнейшее лечение, особенно физические упражнения, все исправит. Но Ленк не мог избавиться от своих страхов.

- Мы с Геленой любим друг друга, - сказал он мне с мужской откровенностью, - но с ее стороны это была бы просто жертва, если бы она согласилась стать моей женой. Из сочувствия и благородства не скроишь нормальной семейной жизни, и это очень скоро стало бы ясно. Из моей женитьбы ничего хорошего не получится.

Карличека я в больницу с собой не брал, и для него настали каникулы. Да он и сам не слишком стремился познакомиться с Ленком. В последнее время он выглядел немного усталым, и его шерлокхолмовское рвение слегка угасло. Я решил, что надо дать ему возможность немного встряхнуться.

- Послушайте, - сказал я как-то Гелене Дворской, - вы уже говорили со своим женихом по поводу ваших совместных сбережений?

Она, разумеется, поняла, что я имею в виду.

- Нет, не говорила, - ответила она спокойно. - Если он не скажет об этом сам, я и не заикнусь. Не меньше тридцати тысяч крон досталось ему в наследство от матери, это его личная собственность. Он, наверно, дал их в долг кому-то, кто оказался в стесненных обстоятельствах.

- И их начали ему возвращать - добавил я.

Я довольно легко завел разговор с Ярославом Ленком об этих общих сбережениях. Тут внезапно Ленк заволновался. Я уже мог позволить ему немного поволноваться.

- Так, значит, вы об этом знаете?

- Знаю даже то, о чем вы и не догадываетесь, - ответил я как можно небрежнее. - Во время вашего отсутствия некто положил на вашу книжку три тысячи крон.

- Что? - переспросил он с каким-то непонятным мне выражением лица, и его руки, лежавшие на одеяле, нервно задвигались.

- Что с ней? Вы предъявили ей улики? Но я не мог поступить иначе. Она упала передо мной на колени.

Мне пришлось сделать умное лицо.

- Вы хотите об этом рассказать?

- Должен, - сказал он и, опустив голову на высокие подушки, устремил взгляд в потолок. На лоб его набежали тревожные морщинки.

И я услышал от него следующее.

Однажды вечером к нему явилась убиравшая его квартиру привратница, к которой он испытывал большую благодарность, и, упав на колени, призналась, что в порыве отчаяния она без его ведома сняла с его книжки сорок тысяч крон. Этой суммы не хватало ее сыну, работавшему кассиром. Он, по ее словам, при выплате пенсий каким-то образом просчитался. Произошло это как раз перед ревизией, вот мать и спасла его с помощью денег Ярослава Ленка.