Беверли-Хиллз - Бут Пат. Страница 39

– О каких фото ты говоришь? Ты не фотографировался вместе с девчонкой?

– Нет, конечно.

– Можешь поклясться?

– Клянусь! Но мы там на фото оба голые…

– Снимали без вспышки?

– Я бы заметил. Я не такой уж старый дурак, – обиженно сказал Франсиско.

Насчет «старого дурака» Роберт имел собственное мнение.

– Фото прислал тебе аноним?

– Нет, Каролин Киркегард. Ее имя стоит на конверте.

– Кто выдвинет иск? Мать девочки? – Роберт не ждал от Ливингстона ответов, он просто размышлял вслух. – А если девчонка промолчит, то копы и не встревожатся. Копы не определят по фотографии, сколько ей лет. И в двадцать те же титьки и те же задницы. Все, что им известно, это то, что ты грязный старикашка…

Ливингстон дернулся, будто ударенный током, но смолчал. Дешевка, на которую он попался, и его превратила в дешевку. Но у него имелся еще один козырь: выложив его, он хоть как-то мог оправдать себя, но одновременно и утопить.

– Девчонка достаточно известна, и все знают, что ей только пятнадцать. Она не сходит с обложек…

– Кто она?

– Джами Рамона.

У Роберта брови поползли вверх.

– Та самая Джами Рамона? – Он посмотрел на старика как на некое доисторическое ископаемое. – Бог мой, во что ты вляпался! – Роберт едва не перекрестился, призывая спасителя на помощь грешному Франсиско. – Ты трахнул Джами Рамону?

Ливингстон, очевидно, не оценил сексуального успеха, которого достиг случайно. Он уже успел забыть об испытанном удовольствии, и его занимали лишь грубые материи.

– На фотографиях копы меня точно опознают. А была она девочка или нет и сколько ей лет – газетчикам все равно. Скандал в любом случае будет. И девчонке обеспечена карьера, раз это попадет в прессу. Ей – да, а мне – конец.

Роберт почувствовал, как гейзер вспыхнувшего в нем гнева уже спадает и превращается в лишь маленький фонтанчик. Ливингстон, хоть и стар, и, как все сластолюбцы, тянется к девочкам, на самом деле глупый щенок. Если, несмотря на свой многолетний опыт, он решил идти под парусом при штормовом ветре, то заслуживает той участи, какую ему уготовили. А вот пятнадцатилетней девочкой – Джами Рамоной, – втянутой в интригу ненавистной Роберту авантюристкой Киркегард стоит заняться. Именно ее карьера поставлена темной силой на карту, чтобы отнять у Роберта вожделенный «Сансет-отель».

– Не вешай голову, Франсиско. Из любого лабиринта найдется выход. И я знаю, как мы сможем выбраться. Но только вместе. Это наш город, и все люди здесь нами схвачены – шеф полиции, и сенатор, и газетчики. Мы заткнем рот каждому, кто попытается его разинуть.

Ливингстон горестно покачал головой.

– Моя история выйдет на национальную сеть. Для них это лакомый кусок.

На него было жалко смотреть. Он полностью отдавал себя во власть Роберта, и тот волен был казнить его или миловать.

Он снова заговорил, и его жег стыд за произносимые им слова:

– Я не гордый человек, но ведь ты знаешь, Роберт, что меня всегда заботило, какого мнения люди обо мне. На протяжении всей жизни я пользовался репутацией истинного джентльмена и действительно был таковым, пусть не по происхождению, но по поведению. А теперь меня выставляют на позор как растлителя малолетних. Под конец жизни со мной сыграли мерзкую шутку, и все мои давешние враги, которых я немало приобрел, к сожалению, за долгие прожитые годы, отомстят мне сполна. От меня нельзя потребовать, Роберт, чтобы я, погубив свою репутацию, да и этой девочки тоже, отказал шантажистам. Да, я обещал тебе отель, но ты молод и на взлете карьеры, ты найдешь применение своим талантам на любом поприще, а мне лишь остается покорно согласиться на их условия. Если ты мне не поможешь… – робко добавил Франсиско.

Роберт избежал прямого ответа на просьбу старика.

– Киркегард как-то связывалась с тобой, кроме того, что послала фотографии? Была ли записка?

– Она позвонила и сказала, что у нее имеются негативы и что полиция и пресса получат фото, если я не продам ей «Сансет». Она дала мне сорок восемь часов на размышления.

– Щедро, – присвистнул Роберт и задумался. – Как ей удалось, черт побери, завербовать Джами Рамону?

Именно это беспокоило и разжигало любопытство Роберта более всего. И не потому только, что она была узелком в удавке, затянутой на шее старика. Картины ее соблазнительного тела неотступно возникали в его воображении после того, как он увидел фотографии Герба Риттса в последнем номере «Ярмарки тщеславия», а до этого фото Брюса Вебера в лос-анджелесском «Стайл».

– Понятия не имею, – старик сокрушенно вздохнул. – Я думаю, что это как-то связано с чертовщиной, которую распространяет ее секта. Киркегард полностью контролирует поведение некоторых своих приверженцев. Теперь я догадываюсь, что голову девчонки напичкали вздором о перевоплощениях и о любви в прошлой жизни, а потом направили ко мне по гипнотическому лучу. Это опасная шайка, Роберт. Поэтому я и не хотел продавать им «Сансет». Ни этой зубастой суке Киркегард, ни ее прихвостню Плутарху.

– А ты уверен, что Рамона не из их компании, что ее просто использовали?

– Абсолютно уверен. Будь она в здравом уме, не рискнула бы своей карьерой. Для нее скандал гораздо страшнее, чем для меня. Я уже стою одной ногой на пороге… а ей еще жить да жить. Девчонку надо спасать, как и меня.

– Согласен. – Роберт несколько оживился.

Воспоминание о юном теле лишившейся девственности Джами Рамоны подогрело его интерес к предстоящей нешуточной схватке с темными силами. Он знал, что город, в котором живет, похож на бассейн, заполненный пираньями. Но с такими беззастенчивыми хищниками он еще не сталкивался. Когда-то, на заре своей карьеры, Роберт вгрызался в горло соперников, сдирал с них кожу, но то походило на собачьи драки, где побеждает скорее более сильный и ловкий, чем подлый.

А здесь он столкнулся с волей, страшной своей непредсказуемостью. Эта воля, олицетворяемая в чудовищной Каролин Киркегард, уже замахнулась на самую сердцевину его родного Беверли-Хиллз, собираясь превратить этот земной рай в свое гадостное болото и распространять оттуда, как ядовитый газ, дурманящую веру неизвестно во что. А первой жертвой великой борьбы добра со злом стала юная и еще недавно невинная соблазнительная фотомодель Джами Рамона.

После тягостной минуты размышлений Роберт сжал руки в кулаки, будто готовясь к боксерскому бою. Да. Он решился на поединок. Драться до последнего раунда, а возможно, и до смерти одного из соперников!

Он ударил кулаком о кулак, обозначая свое решение. И дело было не в том, что он испытывал жалость к попавшему в ловушку старику. Видение пятнадцатилетней Джами Рамоны завораживало его. Если он, рыцарь в сверкающих доспехах, освободит ее от дракона, какова будет его награда?

Вместе со сладостным видением, которое из неясного, призрачного облака превращалось в материальный объект, обладающий всеми восхитительными женственными формами, у него в мозгу рождался план, как победить злые силы. Из западни был выход, причем сказочно простой. В битве со злом он применит свое оружие, которое никогда его не подводило. Нанеся этим оружием удар, он заполучит и отель, и спасет репутацию и карьеру несчастной девочки, и предоставит бедному старику шанс уйти из жизни в положенный срок не с позором, а при полном к нему уважении.

А еще приятнее будет вторично столкнуть Каролин пинком в зад в ту же грязную канаву, откуда ей чудом удалось выползти.

Это оружие – он сам. Он использует себя самого.

Они кружились вокруг друг друга, словно гладиаторы на арене древнего цирка. И оба знали, что за победой одного последует неминуемая смерть другого. Жар взаимной ненависти опалял их.

– Я не очень-то верил, что ты придешь, – сказал Роберт, улыбаясь со всем присущим ему шармом.

– Как я могла отказаться, получив столь прекрасные розы от нашего современного Рудольфо Валентино? – Улыбка Каролин была плотоядной.

Их беседа началась вроде бы с легковесного флирта, хотя на самом деле проводилась разведка и испытание на выдержку – кто первым решится сдернуть с лица улыбающуюся маску.