Допрос безутешной вдовы - Каминаси Кунио. Страница 68

– И вы с ним в этот свой приезд контактов не искали? – Я внимательно посмотрел на русского красавца.

– Минамото-сан, мы же, как два нормальных мужика, должны друг друга понимать, нет? – Он мудро прищурился в моем направлении. – Мы же пока неформально беседуем…

– Неформально. – Я демонстративно отодвинул в сторону непочатую пачку протокольных бланков.

– То есть вы меня понимаете?

– Понимаю только то, что пора переходить к Наташе Китадзиме, так? – Я ответил ему «зеркальным» рентгеновским взором.

– Если по-прежнему без протоколов, – Заречный покосился на мои бумаги, – то можно перейти…

– Только на таких категоричных условиях?

– Только на таких, – отрезал он и расслабленно откинулся на спинку стула.

– Хорошо, согласен, продолжаем без записей… – Я автоматически пригнулся к столешнице, чтобы лучше слышать его ответы. – С ней, с Наташей то есть, вы давно знакомы?

– С девяносто первого.

– Со времен Аомори?

– Да, – кивнул он. – Если быть абсолютно точным, на конференции здесь, на Хоккайдо, в Хакодатэ, познакомились. В августе.

– Вы женаты, Олег Валерьевич?

– Ну что вы, Минамото-сан! – широко улыбнулся он, выказывая великодушие и мудрость. – Адюльтер – дело, знаете ли, хлопотное, и если сразу с двух сторон его организовывать, то это уже будет чересчур! Перебор будет!…

– Значит, с вашей стороны переборов, проблем и трудностей нет? Семейных, я имею в виду…

– С моей стороны семейных препон нет, – подтвердил мои слова Заречный. – Такие проблемы, Минамото-сан, порождают нервозность, а нам с вами в нашем ответственном и серьезном мужском деле нервничать ни к чему. Это женскому организму все равно, нервничает его хозяйка или нет в интимной ситуации, а у нас, сами знаете, рабочий инструмент тонкий – в плане внутренней сути, разумеется, – деликатный, и лишние стрессовые эмоции ему противопоказаны. Ничего хорошего они не приносят – ни нам с нашими инструментами, ни тем женщинам, которым наши инструменты нравятся.

– Вы, Олег Валерьевич, как я погляжу, множественное число очень любите, – заметил я. – Обобщаете вот так все одним махом, русских с японцами на ходу братаете.

– А что, у вас лично, Минамото-сан, от стресса и невроза мужской силы больше становится? – ехидно спросил Заречный. – Может, у всех японцев такая завидная особенность имеется?

– Да нет… – Я несколько сник от столь неожиданного физиологического вопроса. – Мы, японцы, – народ дисциплинированный, не любим отрываться от дружного коллектива.

– Все мужики, Минамото-сан, какими бы там идеалистическими философиями ни прикрывались, имеют абсолютно одинаковые проблемы. Равно как и женщины… Что в России, что в Японии, что где… Это правительства у нас разные…

– Наверное, – наконец-то очухался я. – Как регулярно, Олег Валерьевич, вы за эти двенадцать лет встречались и продолжаете встречаться с Наташей Китадзимой?

– Менее регулярно, чем ей хотелось бы, но со вполне удовлетворяющей меня лично частотой, – улыбнулся он. – Если опять же быть более-менее точным, то встречаемся мы с ней два-три раза в год, на таких вот скоротечных конференциях. Их сейчас и в России достаточно проводится, и на нейтральных территориях…

– Кто от этой нерегулярности страдает больше: вы или она? – Я перешел на характерный для последних дней моей профессиональной практики излишне откровенный, «русский» регистр.

– Минамото-сан, – хмыкнул Заречный, – между мной и Наташей почти десять лет разницы, так что ответ на ваш вопрос, я думаю, вам и так ясен, без моих слов…

– Значит, она?

– Ну естественно! Для нее это единственная отдушина в ее тоскливой японской жизни… – Он пристально посмотрел на меня в поисках мужского понимания.

– А для вас?

– А для меня… – Он постучал пальцами по поверхности стола и в очередной раз «мудро» улыбнулся. – Я, знаете ли, люблю разнообразие… Она, Наташа то есть, конечно, еще очень и очень как внешне, так и по темпераменту, но думать о чем-то перспективном в этом направлении мне как-то даже в голову не приходило…

– То есть никаких далеко идущих планов у вас с ней не было? Точнее, на нее?

– Минамото-сан, – он подался вперед в моем направлении, – вы же, как сами справедливо заметили, японец, так что посудите со своей японской колокольни! Какие здесь могут быть реальные планы! Что сверху, что сбоку!… У нее же есть все, что красивой русской бабе нужно для формального счастья в предзакатном блеске состоявшейся жизни: паспорт японский, зарплата японская, да и муж – не мужик, а муж, уточняю! – тоже японский, который, не знаю, как вас – вы тут все долгожители, – а меня, русского, переживет точно!…

– Он, я имею в виду – в единственном числе, вас, Олег Валерьевич, не переживет, – успокоил я его, подаваясь назад.

– Что вдруг? – Его удивление было весьма естественным.

– Его убили вчера вечером, – пресек я его патетичный прояпонский монолог.

– Кого убили? – осекся Олег Валерьевич. – Хидео?

– Да, Хидео Китадзима убит вчера вечером в собственном доме, в районе Айно-сато.

– И кто его?… – растерянно спросил Заречный.

– Мои коллеги, Олег Валерьевич, сейчас как раз этим вопросом и занимаются.

– Дома, говорите? – Он рассеянно посмотрел на локтевой сгиб левого рукава своего пиджака.

– Да, дома, где-то в половине десятого вечера. Вы что, об этом ничего не слышали?

– Откуда я мог слышать?… – вяло бросил он. – В половине десятого… Что за чертовщина… Сначала Селиванов, потом Китадзима… Что вообще тут у вас, в Саппоро, происходит?

– Вы считаете, эти убийства связаны между собой? – Я посмотрел на озадаченного красавца филолога.

– Это, насколько я понимаю, ваша обязанность считать что-либо в данной ситуации, – недовольно откликнулся Заречный. – Единственное, что этих покойников объединяло, – это русская литература…

– …об убийственной силе которой хорошо известно во всем мире, – услужливо продолжил я.

– Да уж, – согласно кивнул Олег Валерьевич, – крови в ней проливается более чем достаточно…

– Вы вчера весь вечер провели в общей компании, так? – Я решил несколько облегчить задачу Йосиде.

– Да, мы до начала десятого были вместе, в ресторане на вокзале Саппоро.

– Вы туда поехали прямо из университета?

– Вы в единственном числе или в моем любимом, множественном спрашиваете? – Заречный показал, что способен прекрасно сохранять свое острое чувство юмора в неколебимом состоянии даже в столь непростой ситуации.

– В единственном. Я, Заречный-сан, хотя и японец, его, в отличие от вас, предпочитаю множественному. – Я посчитал своим патриотическим долгом продемонстрировать и нашу, японскую стойкость в плане сохранения фривольного духа.

– Я – в единственном числе, Минамото-сан, – приехал в ресторан где-то в семь, – хладнокровно ответил Заречный.

– Из университета?

– Не совсем. По дороге я заехал в хозяйственный магазин, чтобы купить батарейки для японских часов, которые у меня в Москве. Большие настенные часы «Сейко»…

– На чем ездили?

– На такси, разумеется, – пресно ответил он.

– Понятно, а ушли из ресторана во сколько?

– Зачем вам все это, Минамото-сан? – Он резко сбросил с лица ироническую гримасу. – Вы же с Ганиным постоянно общаетесь и, я уверен, знаете от него все, что хотите знать. Он же наверняка вам сказал, что мы разошлись где-то в половине десятого!… Все же происходило в его присутствии!…

– Сказал, – кивнул я.

– Чего же вы тогда время тянете? – хмыкнул Заречный.

– Хорошо, не буду тянуть, – согласился я с его рационалистическим намеком. – Смерть Хидео Китадзимы была в ваших интересах, Олег Валерьевич, не так ли?

– Ах вот вы к чему! Про неостывшее ложе песнь заводите! Я же вам сказал: никаких серьезных видов на Наташу я не строил! Вы же должны меня как мужчина понимать, Минамото-сан!

– Что конкретно в вас, Олег Валерьевич, я должен понимать как мужчина?

– Вы же видели Наташу! – Он нешироко развел перед собой руки, словно показывая нижние габариты упомянутой красавицы.