Пески веков (сборник) - Шуйлер-Миллер Питер. Страница 4

— Это не розыгрыш, — озлился он. — Газеты тут ни при чем, и я не говорю чепухи. Я действительно сам сделал этот снимок. Ваш траходонт гнался за мной, и я убежал. В доказательство могу показать вам и другие снимки. Вот, пожалуйста.

К моим ногам с глухим стуком упал бумажник. Он был набит такими же фотографиями — увеличенными отпечатками снимков, сделанных малоформатной камерой. И, откровенно говоря, я ни разу в жизни не видел такого правдоподобия.

— Я сделал тридцать снимков, — сказал он. — Извел всю пленку и все они один другого лучше. Я могу сделать их сколько угодно.

О, эти фотографии! Они и сейчас стоят у меня перед глазами: ландшафт, исчезнувший на этой планете за миллионы лет до того, как первая землеройка начала сновать между стволами первобытных лесов умеренного пояса и стала предком человечества; чудовища, чьи погребенные в земле кости и отпечатки на камнях — единственная память о великанах, самых огромных из всех живых существ, гулявших когда-либо по земле; там были и другие траходонты, много траходонтов, целое стадо. Они пожирали молодые побеги на берегу озера или большой реки, и каждый чем-то отличался от остальных — тот, кто их изготовил, был настоящим художником. Это были коритозавры, подобные тому, которого я как раз откапывал, представители одной из наиболее известных разновидностей большой семьи траходонтов. Но их создатель проявил немалую изобретательность, наделив их своеобразным кожным рисунком и мясистыми выростами, которые — я в этом был уверен — не были отмечены ни у одной из известных науке окаменелостей.

И это еще не все. Там были фотографии растений крупным планом — деревья и низкий кустарник, и они представляли собой шедевр с точки зрения достоверности мельчайших деталей. Каждый лист папоротника был отчетливо виден вплоть до насекомых, которые ползали и собирались в кучки среди высохших листочков. Там были панорамы болотистых равнин с кучами гниющих морских водорослей, с высокой травой и еще более высоким тростником, среди которых паслись гигантские ящеры. Я разглядел еще две-три разновидности траходонтов и несколько небольших динозавров, а на заднем планечудовищную тушу, которая, вероятно, должна была изображать бронтозавра, каким-то образом переместившегося через несколько миллионов лет из юрского периода в меловой. Я указал ему на этот промах.

— Здесь вы ошиблись. Мы не нашли никаких следов, подтверждающих, что такие животные дожили до столь позднего этапа эры пресмыкающихся. Очень распространенная ошибка: ее делает каждый писатель-фантаст, когда пытается написать роман о путешествии по времени. Тиранозавр съедает бронтозавра, а ему в свою очередь вспарывает брюхо трицератопс. Дело в том, что этого просто не могло быть.

Мой собеседник сунул окурок в песок.

— Ну, не знаю, — сказал он. — Он там был, и я его сфотографировал, вот и все. Тиранозавров я не видел и ничуть об этом не жалею. Рассказы, которые вы так презираете, я читал. Хорошая штука — они возбуждают любопытство и заставляют думать. Трицератопсов — если вы имеете в виду здоровенных дьяволов с тремя большими рогами, торчащими на голове и на морде, — у меня полным-полно. Вы просто не дошли до них. Переверните еще три штуки.

Я решил не спорить с ним. Действительно, в пачке оказалась и фотография холмистой равнины с грядой гор в отдалении. Композиция была из рук вон плохой — любой студент додумался бы расположить макет так, чтобы задним фоном служил лес, типичный для мелового периода, — но и она, как предыдущие фотографии, подкупала удивительной достоверностью. И трицератопсов там действительно хватало — сотня или больше; они небольшими группами, по трое-четверо, тупо жевали жесткую траву, которая большими пучками росла на песчаной почве.

Я расхохотался:

— Кто вам сказал, что их надо расположить именно так? У вас прекрасные макеты, это лучшая работа из всех, какие я когда-либо видел, но вот такие небрежности и ошибки портят ее в глазах настоящего ученого. Пресмыкающиеся никогда не паслись стадами, а динозавры были всего лишь гигантскими претыкающимися. Отнесите-ка свои фотографии кому-нибудь, у кого есть время развлекаться. Меня они не интересуют.

Засунув фотографии в бумажник, я бросил его владельцу. Он не сделал никакой попытки его поймать. Секунду он сидел, глядя на меня, а потом, взметнув столб песка, оказался рядом со мной. Одним тяжелым ботинком он злобно вдавил в песок бедро моего динозавра, а другой обрушил на хрупкие ребра. Я почувствовал, что от возмущения сначала побледнел, а потом побагровел. Будь я на двадцать лет моложе, я бы сбил его с ног и спросил, не хочет ли он еще. Но он был так же красен, как и я.

— Черт возьми! — крикнул он. — Ни один лысый старый болтун не посмеет дважды назвать меня лгуном! Возможно, вы и разбираетесь в старых костях, но уж в живых существах вы ничего не смыслите. По-вашему, пресмыкающиеся никогда не пасутся стадами? А как же аллигаторы? А галапагосские игуаны? А змеи? Вы ничего дальше своего носа не видите и никогда не увидите! После того как я вам показал фотографии живых динозавров, сделанных вот этим аппаратом двадцать четыре часа назад и всего лишь в трех-четырех милях от того места, где мы с вами сейчас стоим, выбросить бы вам тут же на свалку ваши жалкие мертворожденные теории и заняться настоящей живой наукой! Да, я сфотографировал этих динозавров! И могу это сделать снова — в любое время, стоит мне только захотеть. И я это сделаю!

Он умолк, переводя дыхание. Я смотрел на него — ничего больше. Это самое лучшее средство, когда маньяк впадает в ярость. Он опять покраснел и смущенно улыбнулся. Потом поднял бумажник, упавший у стенки ямы. В нем было внутреннее отделение с застежкой, я в него не заглядывал. Он засунул туда большой и указательный пальцы, порылся и вытащил пористую, похожую на лоскут кожи полоску, покрытую чем-то вроде высохшей, лоснящейся слизи.

— Ну-ка скажите, что это, — потребовал он.

Я перевернул кусочек на ладони и внимательно его рассмотрел. Это был кусок скорлуповой оболочки — без сомнения, яйца пресмыкающегося, и довольно крупного — вот и все, что я смог определить.

— Вероятно, это яйцо аллигатора, или крокодила, или одной из крупных змей, — ответил я. — Все зависит от того, где вы его нашли. Полагаю, вы будете утверждать, что я держу яйцо динозавра — это совсем свежее яйцо!

— Я ничего не собираюсь утверждать, — возразил он. — Ваше дело решить, что это такое. Вы же специалист по динозаврам, а не я. Но если оно вам не нравится, то что вы скажете об этом?

На нем был спортивный пиджак и вельветовые бриджи вроде моих. Из большого бокового кармана он вытащил два яйца величиной с ладонь, серовато-белые, сильно помятые. Они были покрыты кожистой оболочкой, типичной для яиц пресмыкающихся. Он посмотрел их на свет.

— Вот это свежее, — сказал он мне. — Песок вокруг гнезда был еще влажным. А второе из того же места, где я взял кусок оболочки. В нем что-то есть. Если хотите, можете посмотреть, что внутри.

Я взял яйцо. Оно было тяжелое, тупой конец заметно потемнел вокруг небольшого рваного отверстия. Как он и сказал, внутри что-то было. Я заколебался. Мне казалось, что я поставлю себя в смешное положение, если разрежу яйцо. И все-таки…

Присев на корточки, я положил яйцо на гладкий обломок песчаника возле гротескного черепа с гребнем и разрезал оболочку.

От зловония я едва не упал в обморок. Внутри была зеленовато-желтая масса, типичная для испорченного яйца. Зародыш был хорошо развит, и по мере того, как я очищал его от зловонной массы, Очертания его становились все более четкими. Бросив нож, я пальцами стер остатки вонючей слизи со скрюченного желеобразного эмбриона. Я медленно поднялся на ноги и посмотрел молодому человеку прямо в глаза.

— Где вы взяли это яйцо?

Он улыбнулся дразнящей улыбкой.

— Я уже говорил вам, что нашел его всего лишь в миле отсюда, за полосой джунглей, которые окаймляют болота. Там их было десятки — холмиков теплого песка вроде тех, что насыпают черепахи. Два из них я раскопал. Один был совсем недавно насыпан, в другом было много пустых оболочек и вот это. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Ну, и как же великий профессор Белден объяснит это?