Ты у него одна - Романова Галина Владимировна. Страница 19
– А что?.. Что ты на меня так смотришь?
– Значит!.. Значит, это все же ты!!!
Она могла поклясться, что каждое слово дается ему с трудом. Не было никакого притворства, абсолютно не было. В его груди клокотала глухая, нерастраченная ярость, которую он пока остерегался выпускать наружу. И трудно было предположить, что могло случиться, дай он волю своим чувствам. Во всяком случае, если не смертный приговор, то что-то весьма близкое она в его глазах для себя определила.
– Что я? – как можно более кротко поинтересовалась Эмма, подбирая под себя ноги.
– Эти камни, из-за которых случилось столько зла… Из-за которых пострадали невинные люди, а кое-кто лишился огромных средств, они… они все это время были у тебя?!
На него было страшно смотреть. Лицо приобрело почти землистый оттенок. Подбородок подрагивал, а руки были готовы вцепиться ей в горло.
Памятуя о следах на своей шее, оставленных его грубыми прикосновениями, Эльмира решительно перехватила инициативу.
– Не мели вздора! – прикрикнула она, хотя трусила смертельно. И мало того что трусила, так еще ничего не могла понять во всей этой чехарде. – Не было у меня никаких камней. Какой-то чудак вторично присылает мне конверт, в который вложено это.
Она почти брезгливо отшвырнула от себя камень. Данила на лету поймал его. Взял двумя пальцами, приблизил к глазам. Затем встал и метнулся к окну. Резким движением отдернул тюлевую штору и, с силой надавливая, провел камнем по стеклу. Из-под его пальцев с отвратительным стеклянным треском выползла извилистая царапина.
– Настоящий… – пробормотал он обреченно.
– Настоящий… – эхом повторила Эльмира, с какой-то голодной жадностью оглядывая разворот его смуглых плеч и очертания крепких ягодиц, обтянутых серым трикотажем. И затем, чтобы хоть как-то отвлечься, дрожащим голоском позвала. – Данила, как думаешь, что все это значит?
Он подлетел к ней и, не дав опомниться, больно вцепился ей в плечи.
– Ты у меня спрашиваешь?! У меня?! У того, чьей спиной ты все это время прикрывалась, а потом за ненадобностью выбросила из своей жизни?! А теперь… А теперь, когда ты, видимо, оказалась в еще большем дерьме, чем пять лет назад, ты начинаешь снова втягивать меня в эту бодягу?! Нет, милая, у тебя на сей раз этот номер не пройдет. Выпутывайся сама, как хочешь. Думала, что я клюну на твои трюки с этими алмазными кусочками? Что мгновенно заведусь от алчности? Нет уж! Тут ты просчиталась. Как ведь все ловко придумала…
Эмма, сотрясаемая его сильными руками, словно большая тряпичная кукла, мотала головой из стороны в сторону.
Что происходит?! С ней, с ним, со всем миром, в котором они до сего времени существовали?! Сейчас что, время всеобщего психоза?! Может, это эпидемия какая-то или что-то пострашнее? Что он несет сейчас, впиваясь пальцами в ее кожу и брызгая слюной ей в лицо? Она ничего из сказанного им не понимает. В чем-то он ее опять обвиняет. И сколько ненависти в нем, боже правый, сколько ненависти изливается из его глаз, больно раня в самое сердце.
– За что… За что ты меня так ненавидишь? – удалось ей наконец-то спросить, прервав его пылкую обличительную речь. – Данила! Остановись!
Он так же резко отшвырнул ее от себя и, сильно вздымая грудь, сдавленно прошептал:
– Ты… Ты исковеркала всю мою жизнь! И сейчас… Сейчас хочешь добить меня. Будь ты проклята! Будь ты проклята, змея!
И он ушел в свою комнату, громко шарахнув дверью о притолоку, и демонстративно звучно повернул ключ в замке. Ишь ты, оказывается, тоже замочком обзавелся, а она до сего времени и не замечала. Хотя как заметишь, если они избегали друг друга и не подходили к чужой территории. Это были их суверенные участки, куда постороннему было строжайше запрещено входить.
Эльмира обвела невидящими глазами гостиную и, свернувшись калачиком, улеглась на диване. Мелкую дрожь, что сотрясала ее всю, она относила на счет блуждания босиком по бетонным ступенькам подъезда. Пять утра все-таки… Что она, кстати, хотела сделать, вернувшись домой? Да, выпить кофе и поразмыслить. Нет, потребность к размышлениям возникла чуть позже, в тот момент, когда она увидела очередной конверт. А до того момента она попыталась порадоваться летнему солнечному утру и сварить себе кофе.
Надо бы так и сделать.
Стараясь не производить лишнего шума, Эльмира пошла в кухню. Подвязала прямо на ночную сорочку передник и, глянув на часы, решила заодно приготовить себе завтрак. Уснуть теперь уже вряд ли удастся, да и из дома бы надо успеть слинять до того момента, когда благоверный надумает вновь выяснять с ней отношения. Что-то у него вошло в привычку оставлять на ее теле оттиски своих пальцев. Эмма помассировала красные отметины на предплечьях. Завтра они непременно превратятся в синяки…
– У тебя просто очень нежная кожа. – Данила появился подобно призраку и, подперев плечом притолоку, застыл в дверном проеме. – Извини, я не хотел.
Она молча кивнула и метнулась к задымившейся сковородке. Масло, на котором она хотела пожарить яичницу, сгорело и начало чадить. Эмма подставила перегревшуюся сковороду под струю воды, обожглась горячим паром. Уронила сковороду в раковину и выругалась.
– Ничего-то ты не умеешь. – Данила оторвал себя от притолоки и, потеснив ее плечом, достал с полки другую сковородку. – Ни к чему не пригодна… кроме интриг.
– Дурак, – в сердцах бросила она ему в спину, и в глазах ее вновь закипели слезы. – Я сама уже ничего не соображаю! У меня уже крыша едет, понимаешь?! Я скоро в психушке окажусь от всего того, что начинает сгущаться вокруг. Я это всем своим существом ощущаю. Что-то черное, густое обволакивает меня со всех сторон. И еще этот сон…
– Какой сон? – спросил он, внимательно вслушиваясь в ее почти бессвязный лепет и попутно выливая содержимое яиц на сковородку.
– Он… Мне кажется, что он про тебя. Так во всяком случае мне сказала гадалка.
– Ты ходила к гадалке?! – Вид присланного бриллианта поразил его, по-видимому, намного меньше, чем это признание.
Данила мгновенно замер, позабыв о своих поварских обязанностях, развернулся к ней и недоуменно заморгал.
– Не могу поверить. Эмма, на тебя это совсем непохоже. Ну-ка рассказывай, что там за призраки тебя преследуют.
Немного ободренная его внезапно пробудившимся интересом, Эмма села к столу и принялась рассказывать. Она несколько раз повторялась, возвращалась к эпизоду с кровоточащими рубцами, который не давал ей покоя. Затем еще столько же времени втолковывала ему сведения, почерпнутые из сонников, рассказала о своем визите в подземный переход и о том, что ей сказала старуха. В конце концов она так увлеклась рассказом, что пропустила тот момент, когда Данила отвлекся. Она почувствовала это не сразу, а почувствовав, обиделась. Отвернулся и делает вид, что занят приготовлением завтрака.
Нет, ну перед кем, собственно, она распинается. Ему же все это, как говорится, до лампочки. Спит она по ночам, не спит, с кем спит и вообще… Даже новость о ее измене воспринял относительно стойко. Ну, поиграл желваками. Ну, глаза чуть сменили оттенок. Даже нашел в себе силы поиздеваться над ее доверчивостью, назвал поведение ее погибшего возлюбленного вероломством…
Одним словом, не вышел за рамки приличий, хотя мог бы.
– Почему ты решила, что этот сон про меня?
Для нее вопрос не был неожиданным. Понимая, что ее слова в очередной раз станут доказательством ее беспомощности, ее зависимости от него, она все же произнесла их:
– Потому что у меня нет никого, кроме тебя.
– Как это? – Он все-таки соизволил обернуться и кинуть взгляд в ее сторону. Обычный, почти равнодушный взгляд.
– А так. Ты – единственный оставшийся у меня близкий человек. – Эльмира быстро отвела от него глаза. Стало очень трудно смотреть на него, такого отстраненного и чужого. Дышать было еще тяжелее, но она все же нашла в себе силы произнести. – Данила… Я понимаю, что сейчас не самое удачное время для этого, но…
– Что – но?