Легенда Кносского лабиринта - Ширанкова Светлана. Страница 5

— Астерий, скажи мне… Ты сделаешь так, чтобы Тесей выиграл состязания? Ты ведь лучше всех, ты можешь его научить, правда? Я так хочу, чтобы он победил! Тогда он получит свободу и…

Ага, зарделась, глазки потупила. Надеешься, что он женится на тебе и увезет с собой? Эх, девочка, даже если он выиграет все соревнования на Крите, в Ахайе и в Айгюптосе впридачу, это его не спасет. Но тебе об этом знать не обязательно. А ведь я предупреждал отца — не стоит Ариадну к данникам подпускать. Молодая дурочка, донельзя романтичная, в голове сплошные эроты порхают. Вот, пожалуйста — имеем проблему, и, кажется, опять на мою шею.

— Ариадна, я всех учу одинаково. Если Тесей окажется способным учеником, то…

— Нет, Астерий, нет! Я умоляю тебя, позанимайся с ним отдельно — так, как с Андрогеем. Вы же тогда почти не расставались, ты был с ним с рассвета до заката, и Андрогей с легкостью стал победителем на следующих играх!

Боги, только этого мне не хватало! Воспоминания о том времени я надежно спрятал в самые дальние уголки своей памяти, присыпав сверху разным хламом, чтобы как можно реже натыкаться на них. Мой брат был… Он просто был. Юный, сильный, горячий, в голове — молодое вино, женщины и подвиги. Герой! А папа ему потакал во всем. Как же, старший сын и наследник (меня, конечно, и в кошмарном сне невозможно представить в этой роли). Несколько недель моей жизни были отданы ему в безраздельное пользование — борьба, метание диска, бой с оружием и «бычьи пляски». Он умудрялся загонять меня так, что по ночам я спал черным беспробудным сном, и никакие пророческие видения не приходили меня мучить. Уже за одно это я был ему благодарен. А еще Андрогей смотрел на меня с обожанием, восхищался моей силой и воинским искусством, дразнил «ученым занудой» за долгие диспуты с наставником Дедалом. В такие моменты он старался избавить нас от своего присутствия, потому что неизменно засыпал, если оставался рядом. Пытался вытащить меня в какую-то замечательную таверну и в не менее замечательный бордель — представляю, какой бы я произвел там фурор. Жизненная энергия и дружелюбие били из моего брата неиссякающим фонтаном, и я, даже помимо воли, был в курсе всех его неудач, побед и мечтаний. Накануне пресловутых соревнований я сделал вид, что неловко спрыгнул с быка и подвернул ногу, чтобы никому даже и в голову не пришло обвинять меня в намеренном проигрыше.

Конечно, Андрогей выиграл, как же иначе! Бурля от радости, он ворвался вечером ко мне с сияющими глазами, в лавровом венке победителя, который не потрудился снять, а следом за ним слуги втащили немаленьких размеров амфору с вином и столько еды, что хватило бы на целый отряд оголодавших воинов. Немедленно выгнав всех за дверь, Андрогей разлил вино по чашам и провозгласил здравицу в честь превосходного учителя и замечательного брата, ниспосланного богами, которому он посвящает свою победу в прошедших состязаниях. Я хмурился для порядка, глядя на его щенячий энтузиазм, но… в глубине души я точно знал: мне приятны и эта суета, и его благодарность, и тепло разливается по телу не только от вина. Похоже, Андрогей ограбил личный папин погреб.

Не знаю, что ему ударило в голову: хмель фасосского или хмель победы — надо признать, что выпили мы немало, и я тоже был не слишком-то трезв, — но беды удалось избежать только чудом. Он предложил совершить омовение, и эта идея была с радостью мною поддержана — ночь становилась не на шутку жаркой. Стягивая с себя хитон, я спьяну в нем запутался. Брат со смехом кинулся мне помогать, и в результате нашей возни мы оба шлепнулись на пол. Хитон был сдернут, но чертова маска тоже не удержалась на своем месте и изрядно перекосилась.

Мне почти ничего не было видно, но безумный блеск в глазах Андрогея, казалось, освещал комнату. Прижав меня к полу всем своим весом, он протянул руки с явным намерением сорвать с моей головы эту штуковину. Я извернулся ужом и кое-как выскользнул на свободу, лихорадочно прилаживая свое «второе лицо» на место. В голове раненой птицей билась одна мысль: «И что теперь делать?» И хриплый шепот с пола, умоляющий меня довериться брату и показать себя настоящего. Он уверял меня, что не испугается никакого уродства, он должен, просто обязан увидеть истинный облик того, кого он уважает, любит, боготворит больше всех в этом проклятом дворце.

К счастью — его и моему — он был уже не в состоянии самостоятельно подняться на ноги, и когда я отнес его на ложе, он почти сразу уснул, намертво вцепившись в мою руку. Я так и просидел до утра, допивая дурацкое вино, и ледяные волны ужаса топорщили волосы у меня на затылке. На рассвете я вышел, растолкал слуг, приказав им позаботиться о царевиче и передать ему, что его брат Астерий отправился в святилище Аполлона вопрошать судьбу и просил не беспокоить до завтрашнего дня.

Наедине мы больше не виделись. Через несколько дней брат отбыл в Афины, откуда ему не суждено было вернуться.

Мой голос становится ледяным, и это слышно даже через устройство в маске.

— Ариадна, а ты не забыла, чем все это кончилось для Андрогея?

— Но, Астерий… — и слезы в три ручья. Нет, пусть меня считают тряпкой, но это выше моих сил. Надо будет завтра же поговорить с отцом, а пока — пусть тешится иллюзиями. Хоть такой ценой куплю себе несколько часов покоя.

— Перестань рыдать. Если уж тебе так хочется, можешь пойти и объяснить своему… хм, избраннику, чтобы он отнесся к тренировкам со всей серьезностью. Я посмотрю, на что он годится, и тогда приму решение.

Сестра виснет у меня на шее и с радостным писком уносится прочь. Да уж, не завидую я Тесею, сейчас ему на голову обрушится камнепад девичьих восторгов. Впрочем, возможно, ему это понравится? Я морщусь от нахлынувшего раздражения и головной боли и требую у слуг кувшин вина. Лучше два. Немедленно. Настроение необратимо испорчено, и в ближайшие дни у меня нет особых шансов на его улучшение. Остается только совершить обряд в честь Диониса — авось, дарует мне еще одну ночь без сновидений.

Наливая себе третью чашу, я, наконец, вспоминаю, откуда мне знаком бешеный серый взгляд-копье. Очередной провидческий бред, посетивший меня через неделю после отъезда Андрогея. Вспомнить бы еще, что я сам себе напророчил.

Эписодий 2.

Исхудавшие руки с отросшими ногтями намертво вцепились в жертвенный ритон. Несколько жадных глотков, кровавый напиток течет по губам, капли падают на грудь и медленно стекают вниз — гладкая кожа, ни одного волоска, и красным бусинам просто не за что зацепиться. Ты меняешься на глазах: мышцы наливаются прежней силой, скулы теряют безжизненный серый налет, а горящие безумием глаза вновь становятся двумя озерцами звездного света. Хотя бы здесь тебе не нужна маска, и я могу беспрепятственно любоваться тобой настоящим… почти. Я уже не понимаю, как сумел прожить без тебя столько времени, если все лучшее, что было в моей жизни, сосредоточено в биении синеватой жилки у тебя на шее. Но ты вздыхаешь и отворачиваешься, рассеивая наваждение.

— Радуйся, Тесей.

Это уже не бесплотный шелест тени и не трубный глас хитрого механизма. Я перевожу дух, осознав, что почти не дышал все это время. Кажется, у меня даже руки дрожат.

— Радуйся, Астерий.

Хриплое карканье старого ворона не может, никак не может принадлежать мне. Хотя иногда я сам себе кажусь куском корабельной обшивки, который выкинуло на берег после крушения, а перед этим несколько лет носило по морю. Обросший ракушками и водорослями, полусгнивший в соленой воде, мой труп разлагается под лучами Гелиоса, и скоро, совсем скоро окончательно обратится в прах.