Катастрофа на шоссе - Ваг Юрай. Страница 31

Лазинский опять откашлялся, ему хотелось поговорить. Но капитан не реагировал. Лазинский вышел из комнаты.

Они встретились на улице, возле «победы». Анна Голианова и Бренч уже сидели в машине, Лазинский стоял, привалившись к ограде, и хрустел леденцом. Когда подошел Шимчик, он попросил:

– Я приду чуть попозже. Мне необходимо пройтись пешком… Вы позволите?

Шимчик не возражал.

– Расстроились?

Лазинский ответил кивком головы.

– Извините, но я буду слишком откровенен – что вас расстроило? Ваша ошибка или то, что чисто случайно, скажем, прав оказался я?

– Я восхищаюсь вами. – Лазинский резко выпрямился. – Вашими способностями. Но все это теперь мелочи.

– Представьте, вопреки всему – пусть вас это утешит – я тоже расстроен. Продолжалось это, правда, недолго, но и я влез по уши, поглупел, стал болеть за него. Но это убийство положило конец моей симпатии к способному, по-своему честному, волевому человеку.

– Вы говорите о Голиане? – Лазинский не верил своим ушам. – Инженер Голиан был шпионом!

– Нет, они хотели его сделать шпионом, забросили к нам, более того, он обманул наших коллег в Праге, сказал только то, что ему приказали господа из Мюнхена. Но он хотел спокойно работать, нормально жить…

– Не забывайте об украденной формуле, – резко заметил Лазинский.

– Конечно, – поддакнул капитан Шимчик и отшвырнул сигарету. – Конечно, я стал забывчив. Забываю, о людях, о мире, где человек вынужден лгать. Иногда, чтоб прокормиться, а иногда и… Иногда, чтоб не потерять надежды. Это касается и Бауманна, быть может, Анны Голиановой и дурака Саги, который кое о чем догадывался, но от страха за свое место изворачивался, а может быть, и… Положа руку на сердце, вы вчера не жаловались Праге на мою тупость?

У Лазинского сузились глаза, он только и мог выдавить:

– Кто вам сказал?

– Никто, отнюдь. Но Вондра восхищался вами. Чересчур. Ставил вас в пример. Он ведет себя таким образом только в том случае, если хочет кого-нибудь раздавить.

Они пристально смотрели друг на друга. Глаза Лазинского блестели, в глазах капитана залегла усталость. Мимо шли мальчишки, они говорили о футболе. Где-то за углом лаяла собака.

– Ну, что скажете?

– Неправда, я никогда…

Лазинский не закончил, повернулся и зашагал прочь.

Шимчик влез в машину. Он молчал, женщина на заднем сиденье тоже; она так и не успела выгладить брату костюм…

Через час они уже были в кабинете, ели хлеб с колбасой, перед ними стояла банка горчицы и несколько бутылок пива. Сначала их было трое – Шимчик, Лазинский, Бренч, – потом пришел офицер в майорских погонах и сел в кресло, которое освободил для него лейтенант.

За окном снова палило солнце, ветерок шевелил листвой. Черепаха распласталась на ковре, и Бренч отворачивал от нее лицо, она почему-то напомнила ему засохшее пятно на полу дачи. Труп, обнаженный до пояса, лежал вниз лицом, на спине зияло несколько ран, нанесенных кухонным ножом.

– Уже поели? – Майор посмотрел на Шимчика. – Час назад звонил товарищ Вондра. Шнирке он снимает, Шнирке не существует, сотрудник, который клюнул на эту фальшивку, узнает почем фунт лиха…

У Лазинского пылали уши, он взял стакан и залпом осушил его.

Шимчик сделал вид, что не заметил.

– А дальше? – спросил он с невинной миной.

– У меня все. Докладывайте!

Бренч следил за жужжащей мухой. Штор все еще но было.

– Самым трудным оказалось начало, – сказал капитан Шимчик. – Я предполагал, что Шпирке – вымысел, что сообщение о нем нам подсунули с единственной целью – все наше внимание направить на него и тем самым открыть дорогу агенту, который абсолютно на него не похож и, вероятнее всего, весьма незначителен. Кроме этой гипотезы, сознаюсь честно, у меня в руках не было никаких данных. Авария «трабанта» и смерть Голиана имели несколько объяснений, и совпадение по времени с пропажей формулы – также, хотя это мне до сих пор не дает покоя… – Он закурил. – Я решил исходить исключительно из поведения Голиана: он следил за Стегликом, поскандалил с Бауманном, вернул второй ключ от сейфа директору. Он сделал это, заметив, что старик хочет поймать его на липовой документации, а настоящее изобретение уже почти готово. Возможно, я пока ничего не утверждаю, в этом еще много неясного. Например, Сикора. Но мне думается, что возню вокруг силикатов Бауманна осложнило вмешательство извне.

– Неожиданное появление агента? – Майор не спускал глаз с Шимчика.

– Да, хотя дело выглядит несколько иначе. Голиан агента ожидал. Боялся его. Отсюда его беспокойство и конфликты с Бауманном и нескрываемый интерес к опытам, проводимым инженером Стегликом… Голиан понимал, что его загнали в угол, и предпринимал единственное, что мог, – готовился спасти шкуру.

Капитан умолк, он тер лоб и ждал вопросов, надеясь поскорее все закончить: «Домой, домой, лечь, выспаться или отправиться на реку, на рыбалку, как давно я не видел ни уклейки, ни хариуса, вербы на берегу, пасущихся на пригорке пестрых спокойных коров… Ах, какие глупости лезут мне в голову – уклейки, коровы…» Он отогнал видение и продолжал:

– Вернемся назад. Бауманн подтвердил мое предположение о причине первого бегства Голиана за границу. Голиан хотел продать свое изобретение. Но просчитался, не удалось, не нашел даже прилично оплачиваемой работы, потому хотел вернуться и не скрывал, очевидно, своих намерений. Этим он привлек внимание разведки. Ему посоветовали, каким образом он может, вернувшись, избежать суда и заключения, снабдили фальшивыми документами, чтобы он передал их нашим органам, представ перед ними под своим настоящим именем. Все это, естественно, не даром – за будущие информацию и услуги. Так оно и случилось. Прага проверила сообщение Голиана, инженер получил работу и… Вот пока и все. Это длилось какое-то время. Теперь вернемся к его жене. Подумаем о ней. Нам известно, что в Мюнхене она с Голианом разошлась, но известно также, что на этом их отношения не оборвались. Сначала письма, приветы, позже банки с консервами, Сага с шоколадом и сгущенным молоком. Зачем в молоке микропленка – ясно, пани Вера знала, что ее муж все время думает о силиконах и что в работу над ними включил и Бауманна, большого специалиста и знатока. Ей удалось заинтересовать какой-то концерн или организацию, которая к нам протянула свои щупальца. Штаглову и Доната, а может, и кое-кого еще. Это покажет будущее. Важно другое: вполне очевиден факт, что люди, перед которыми Голиан в Мюнхене имеет обязательства, и предприятие, стоящее за его женой, – не одно и то же, у них диаметрально противоположные цели. Одних интересует удешевление производства силиконов, вторых – шпионаж. Р1мен-но этими вторыми инженер пренебрег. Я думаю, что сразу же после возвращения Голиана больше всего привлекала совместная работа с Бауманном и ее результаты, он пренебрег ролью агента. Но должен был предвидеть, что долго это продолжаться не может. Конец иллюзиям настал раньше, чем он ожидал. В мае разведка потеряла терпение и через объявление в «Фольксштимме» приказала инженеру Голиану искать новое место и браться за дело. Объявление вспугнуло Голиана. Он набросал черновик заявления об уходе, но так его и не подал, узнав о том, что опыты Бауманна близятся к концу. Личные интересы подсказывали ему, что надо ждать, хотя бы это было связано с риском. Он, конечно, все сообщил жене и начал готовиться к бегству. Я полагаю, что обеспечить его переход через границу должна была Штаглова.

– А открытка от жены? – вмешался майор.

– Вы имеете в виду то обстоятельство, что он не обратил на нее внимания?

– Нет, я спрашиваю об открытке, его реакция меня не интересует.

– Ее точное значение мне неизвестно. Однако уверен, что это было либо предостережение о появлении агента, либо сообщение, что пани Вера его ждет. И то и другое вполне вероятно, я сужу по тому, как вел себя Голиан. Агента он видел днем. Следовательно, сообщение не могло его удивить, бегство, как единственный выход, – для него тоже был решенный вопрос. Я не думаю, что тогда он уже знал, что убьет агента, наверное, просто хотел выиграть время. Он исхитрился и списал несколько формул у Бауманна, а чтобы не сразу заметили, отдал ключи от сейфа Саге. Когда он приехал с агентом на дачу, случилось неожиданное: агенту было недостаточно нескольких формул, и он, вероятно, стал угрожать – скорее всего, тем, что выдаст Голиана нам, пугал его судом, тюрьмой – чем угодно. Формулы, которые ему подсунул инженер, являлись уликой. Лопнули все надежды, оставалось единственное – схватить нож Стеглика, забрать из дома диплом и документы, снять со сберкнижки деньги для сестры, проститься с Бачовой и насыпать в коробочку горсть словацкой земли… Это кажется странным, словно не наш век… Но Голиан – гемерчанин, я немного знаю эти места, их патриархальные нравы, его дед был фараром.